Константин тем временем все же «проворачивал» запасной вариант, собирал необходимые документы для оформления выезда в Израиль. Он рылся в семейных архивах, письмах, фотографиях, торчал даже в библиотеках, прослеживая свою родословную. И обнаружил то, что повергло его в очередной шок. Беда, когда начнешь копать слишком глубоко, обнаружишь такие залежи, что мало не покажется. Но о своем генеалогическом открытии Костя решил пока промолчать. В конце концов, сначала надо определиться с выездом, иметь возможность бесплатно прооперировать малыша. Работал в этом направлении и Джойстик, связываясь с израильскими клиниками и детскими медицинскими центрами через Интернет. Они теперь часто виделись и обменивались информацией. Джойстик даже порой оставался ночевать в квартире Елизаветы Сергеевны, споря с ней на острую тему, кто же все-таки губит Россию — сами русские, евреи или негры? — и решая за шахматами с Петром Давидовичем все тот же пресловутый «еврейский вопрос»… Пожалуй, самым приятным в этом месяце было то, что Константин, к своему удивлению, неожиданно блестяще сдал вступительные экзамены на заочное отделение в менделеевский. Он отпраздновал это событие на снимаемой им квартире вместе с Ритой. Больше никого не было. Ночь прошла бурно и страстно. А утром Константин вдруг сорвался, что-то наплел и отправился к золотоволосой Людмиле Марковой, старшему экономисту банка «Инвест-сталь», с которой складывались пока отношения странные и запутанные, но магнетически привлекательные.

Надо еще сказать, что Константин уже вторую неделю работал у фармакологического магната Вячеслава Мироновича Мамлюкова, в должности стажера-менеджера. Проходил курс обучения, вникал в дело, учился рекламным трюкам, а больше присматривался, помятуя о наказе главврача Геннадия Васильевича Красноперова. Он был осторожен и внимателен, вежлив и простодушен, но все замечал и фиксировал, а свои аналитические выкладки передавал Красноперову. Но правда, пока он лишь блуждал в потемках этой огромной фармацевтической империи. Сам же Мамлюков через своих осведомителей проверял Константина, степень его преданности, определяя для себя его дальнейшую судьбу.

На прежнем месте работы произошли некоторые подвижки. Реаниматор Петр Петрович стал заместителем главного врача; Митя (не прекращая писать роман) — старшим санитаром; Климакович уволился и также подал документы на выезд в Израиль: Катя забеременела, но сделала аборт… Для Каргополова приближался депутатский сезон, он активно лоббировал интересы Мамлюкова и в то же время страшно тосковал по пропавшей Рите, не забывая при этом потеть в бане с девушками и видеть сексуальные сны. Светлана Викторовна твердо намеревалась с ним разводиться — лишь только грозные государственные органы крепкой рукой возьмут его за жабры. Но то ли жабры были слишком скользкие, то ли органы эти ослабели и подобрели, то ли руки их брались не за то, что нужно, но только процветание Каргополова продолжалось.

Психотерапевт Леонид Максимович по-прежнему звонил и встречался с Ольгой, лечил Каргополова и Мамлюкова, разрабатывал свои многоуровневые планы, касающиеся их всех. Данила Маркелович Жаков после триумфальной выставки, репортажа по телевидению и статей в прессе стал еще более знаменит; его теперь называли не иначе как «наш русский самородок». Он даже смотался на пару недель в Нью-Йорк и Лондон, где также произвел весьма шумный фурор. При этом его, разумеется, с обоих боков охраняли два цепных пса — Лаврик и Гельманд… Получил какой-то венецианский приз и Ритин фотограф в ковбойских сапогах: за несколько шокирующий европейскую публику фотоэтюд под эпатажным названием: «Голубая Луна. Любовь тел после конца света». На вручении приза он изменил своим правилам и впервые снял сапоги. Чем привел публику в еще больший шок, и она поспешила из зала, затыкая платками утонченные европейские носы… На горизонте, словно багряное зарево, в конце месяца стал появляться Ренат. Его видели в некоторых публичных местах, в банке, ночном клубе, в «Президент-отеле». Он постепенно возвращал свои позиции в авиабизнесе. Но с Ольгой пока не связывался. Осталось лишь добавить, что все это время несчастные по своей сути отморозки, коим и имени-то нет, а просто клички — «хряк», «комод» и «гиена», — продолжали безуспешно искать и караулить Константина…

А мудрый Вильгельм Мордехаевич Попондопулос оказался все-таки прав: временное оживление Антона сменилось обострением болезни, долгим затяжным кризисом. Еще в начале августа Константин и Ольга, тайком от всех, подали заявление в загс. На всякий случай, чтобы при оформлении выезда в Израиль было меньше препятствий. Конечно, между собой они договорились считать брак фиктивным. А теперь, когда над Антошкой нависла реальная угроза, они созвонились, быстро встретились, наспех перекусили и поторопились к своему гражданскому «алтарю».

Костя и Ольга так спешили, застигнутые врасплох новым витком болезни сына, что никому не успели ничего сказать. Даже забыли позвать на процедуру бракосочетания свидетелей.

— Ничего, и так распишут! — махнул рукой Костя. — Дело-то пустяшное. Штамп в паспорте поставят — и точка!

— Так не выйдет, — сказала Ольга. — Тут строго, не в заготконторе. Нужны свидетели.

— Может, еще и понятые? Тогда уж и следаки, медэксперты и мертвое тело. Им буду я.

— Будь ты кем хочешь, но ищи свидетелей.

— Где же тебе я их сейчас найду? На рынке? Двух лиц кавказской национальности, которые сами без регистрации? У нас очередь подходит.

Очередь женихов в черном и невест в белом действительно быстро таяла. Работники загса работали сноровисто, без заминок. Дверь в «святилище» то открывалась, впуская новую пару, то захлопывалась за очередной. А прежние куда-то исчезали.

— Слушай, а куда новобрачные пропадают? — с тревогой спросил Костя. — Входят, но не выходят. У них там что, заодно и крематорий работает?

— Второй выход, — пояснила Ольга. — Зал для торжеств. Ищи свидетелей. Без них не возвращайся.

— Ты еще не жена, а уже командуешь! И вообще, вижу, у тебя какой-то подозрительный опыт прохождения этой церемонии. Все знаешь, где какой выход… Ты, часом, не второй раз брачуешься? Или третий?

— А ты?

— Я первый спросил.

Они начали легкую перебранку, а в это время другая пара, стоящая вслед за ними, также повела какой-то приглушенный спор. Костя замолчал, приглядываясь к ним. Они имели очень колоритный вид. Невеста — чрезвычайно длинная, как шпиль Останкинской телебашни, а жених — словно низкий корявый пень. На них, так же как на Ольге и Косте, была простая, повседневная одежда — джинсы, свитера, кроссовки. В отличие от всех других черно-белых новобрачных.

— Ребята, — обратился к ним Константин. — Вам, случаем, не нужны свидетели? Не дорого продам.

— Еще как нужны! — крякнул с восторгом «пень». — Понимаешь, прямо с репетиции потащил Милу в загс, а про самое главное-то мы и забыли! Совсем из головы вылетело! Кого же мы потом всю жизнь проклинать будем, как не свидетелей? А их нет.

— Есть, — сказал Костя. — Будете проклинать нас. Только и у меня к вам та же просьба.

— Заметано! — понимающе ухмыльнулся жених, которому было уже под пятьдесят, и представился: — Валера.

Ждать оставалось совсем немного. Наконец все четверо вошли в просторную комнату, где возле стола уже стояла крупная мадам с алой лентой через плечо. Еще одна служащая, меньших габаритов, держала в руке документы.

— Здесь будем проводить церемонию или там, в зале? — спросила мадам.

— А в чем отличие? — поинтересовался Костя.

— Там — цветы, музыка, фотограф, шампанское, можно и видеосъемку, — пояснила она. — А здесь — проще, штамп — и гуляйте.

— Тогда здесь, со штампом, и мы гулять пойдем, — сказал Костя и посмотрел на Валеру.

— Да-да, — кивнул тот, — пожените нас всех вместе, и поскорее.

— Это как же понимать? — возмутилась мадам. — У нас тут шведские семьи не регистрируются. Вот уже до чего дошли! Еще беременные.