— А губа у вас не дура, — сказал Осоргин.

— А если я откажусь? — спросила госпожа Черногорская.

— Придется нам вместе направиться в Петербург.

— С помощью этой кучки разбойников, в то время как под моей рукой в пять раз больше, да еще отменных, воинов, вы собираетесь принудить меня отправиться в Петербург?

— Бог с вами, прелестница! — Струнский замахал руками. — Какие разбойники? У меня батальон солдат да еще с орудьями!

— Где же ваш батальон? — спросила госпожа Черногорская.

— А вы взгляните в сторону Куш-Кая на горный путь. Видите темные массы? Это солдаты устанавливают батареи. Чудная вещь мортиры. Согласитесь, десятком залпов можно потопить ваш флот. А теперь обратитесь в другую сторону. Там тоже солдаты. Генерал Небольцын любезно предоставил мне право воспользоваться его войсками. Еще эскадрон драгунов при нас. Бухта окружена, вырваться невозможно. Стоит мне взмахнуть белым платком, вот этим самым, как батареи начнут обстрел, а солдаты пойдут в атаку. Ну что им горстка ваших храбрецов? Одних солдат у меня четыреста человек.

— Вы негодяй! — воскликнул граф Осоргин.

— Каюсь, каюсь! — согласился Струнский.

— Как же вы полагаете мой отъезд, если я соглашусь на ваши условия? — спросила госпожа Черногорская. — Наверное, вы имеете указанья пленить меня.

— Ни боже мой! — отвечал Струнский. — Когда б указанье, то никакой торговли. Покуда на вас распоряжения нет, хотя, полагаю, вот-вот поступит. Просто я объяснил генералу Небольцыну, что на моей земле поселились беглые каторжники, каковых и предложил полонить.

— Значит, я подписываю векселя, сажусь на корабль и отбываю?

— Именно! — воскликнул Струнский.

— Но, вернувшись в Европу, я могу аннулировать векселя.

— Не поспеете. У меня все продумано, мой агент будет раньше вас.

— Какой негодяй! — пробормотал Осоргин.

— А если я отпишу на имя императрицы обо всей этой истории? — спросила госпожа Черногорская.

— Не поверит. — Струнский вздохнул. — Столько уж пишут. И к тому же вам лучше скрыться, чем вступать в публичные объясненья. Сами ведь помянули о княжне Таракановой.

— А вам не приходит в голову, что вы могли ополчиться на человека ни в чем не повинного, не имеющего никакого отношения к высоким родам? — спросила госпожа Черногорская.

— Ни-ни, — отвечал Струнский. — Тут никаких сомнений, сударыня. Именно за вами я охотился двадцать лет назад. И доказать вам простое происхождение никак невозможно. В крайнем случае, вас признают самозванкой, а это ничуть не лучше. Так что подумайте и подпишите мою купчую. Не земли, жизнь покупаете.

— Значит, стоит махнуть вам белым платком… — произнесла госпожа Черногорская.

— Увы! — Струнский картинно вздохнул.

— Убедительная вещь мортира! — Госпожа Черногорская взглянула в сторону Куш-Кая.

— Да, да, — подтвердил Струнский, — навесной огонь.

— А вам известно современное оружие вроде штуцера или карабина? — спросила госпожа Черногорская.

— У нас это редкость, — ответил Струнский, — а почему вы спрашиваете?

— Да потому, что штуцер в отличие от фузеи бьет далеко и точно, шагов на триста без промаха.

— И у вас есть такой штуцер? — осторожно спросил Струнский.

— О да! Не только у меня, но и у графа. Правда, граф не любитель стрелять, и его превосходный английский карабин лежит без дела. Зато если подобная штука есть у моего человека, то она уж непременно при деле.

— Поясните намек, — еще осторожнее проговорил Струнский.

— Дело в том, сударь, — сказала госпожа Черногорская, — что ваша голова под прицелом. Не оглядывайтесь, вы под прицелом с разных сторон, а стрелков все равно не обнаружите. Поверьте мне, эти стрелки не промахнутся. Ваш платок белый, а у меня, взгляните, красный. Стоит мне им взмахнуть, как вас, без сомнения, продырявят. Но это не все.

Она приподнялась и сделала знак. К площадке подошел Митрофан Артамонов.

— Взгляните, — сказала госпожа Черногорская, — это тот, кого вы обозвали мошенником. Однако он не мошенник, а очень способный человек. — Она обернулась к Осоргину. — Вы, граф, подсказали мне своевременную мысль насчет адской бомбы. Вы оказались правы, Митрофан может выдумать и ее. Сударь, — она вновь обратилась к Струнскому, — вы человек коварный, мы подозревали это и приняли некоторые меры осторожности, хотя признаюсь, что такого коварства и даже низости я не ожидала. Вы приготовили фейерверк, но и мы постарались о том же. Взгляните в сторону ваших мортир. Обратите внимание, что над ними нависает кусок скалы. Под этим куском расположен заряд, который может быть взорван тем же способом, каким продырявлена ваша умная голова, то есть выстрелом из штуцера. Все ваши пушки и десятки человеческих жизней могут быть погребены под обвалом. Я уж не говорю о том, что дорога для прочих солдат будет перекрыта грудой обломков. Вы доверяете моему сообщению?

— Не вполне, — пробормотал Струнский, бросая по сторонам беспокойные взгляды.

— В таком случае, я могу представить вам первые доказательства.

Она извлекла небольшой красный платок, повесила его на горлышко кувшина и отняла руку. В то же мгновение раздался дальний выстрел, и глиняный кувшин разлетелся вдребезги, разбросав по столу потоки вина. Струнский побледнел.

— Советую вам не двигаться, — сказала госпожа Черногорская.

Тотчас, словно вспугнутая одиноким выстрелом, вокруг затрещала разноцветная сумятица фейерверка. Радостно закричали веселые новосветовцы.

— Сударь, — сказала госпожа Черногорская, — вы останетесь на месте. Сейчас мои люди погрузятся на корабль, и мы покинем сей благодатный, но, увы, не принявший нас край. Я щажу вашу жизнь, и жизни ни в чем не повинных солдат. То же касалось и леди Кенти, сумевшей войти в мое доверие, но с целью, увы, самой низкой. Кстати, если бы вам довелось прочитать ее письмо, за которым вы охотились, вы, может быть, взглянули бы на меня иными глазами. Сударь, вы живете корыстно и мелко. Вы несчастливый человек, нельзя довольствоваться тем, что безнаказанно щиплешь ближнего. А теперь в дорогу.

— Э нет! — внезапно произнес Осоргин. — Прежде чем господин Струнский покинет нас, я хотел бы с ним рассчитаться!

Он подошел к Струнскому, смерил его долгим взглядом и внезапно отпустил звонкую пощечину.

— Что?! — завопил тот, отступая на шаг. — Меня истязают? Молокосос!

— Я вызываю вас на дуэль, — твердо сказал Осоргин.

— Где и когда? — яростно спросил Струнский.

— Здесь и сейчас, — ответил граф.

— Трус! — закричал Струнский. — Тебе не угодно стреляться со мной в Петербурге? Ты хочешь подло меня убить?

— Дуэль будет честной, — сказал Осоргин, — порукой тому — слово госпожи Черногорской.

— Ах, граф Петр Иваныч, — нервно произнесла госпожа Черногорская, — какие нынче дуэли? Это вовсе не к спеху.

— И тем не менее я прошу вас помочь рассчитаться с этим негодяем, — сказал Осоргин, — это дело чести. В первую очередь он оскорбил вас, но и мое достоинство немало задето.

— Недоумок! — процедил Струнский. — Я охотно отправлю тебя на тот свет!

— Как мне это не по душе, — сказала госпожа Черногорская. — Петр Иванович, представьте, что вы уложите Струнского. В Петербурге это почтут за убийство. Кто меня оправдает?

— Страшитесь? — усмехнулся Струнский. — Матушка-государыня даст вам жару! Грызть вам обоим в кутузке железные прутья!

— Стреляться! Немедля стреляться! — багровея лицом, закричал Осоргин. — На десяти шагах!

— Однако, — вступила госпожа Черногорская, — уж ежели вам стреляться, то прежде следует совершить маленькую процедуру. Вам, господин Струнский, придется послать записку к солдатам. Придумайте что-нибудь незатейливое. Должны же они понять эту сцену и не открывать стрельбы.

— Ах, бестия!.. — пробормотал Струнский.

Выхода у него, впрочем, не было. Рукой Струнского было начертано короткое послание, я его прочитал, ибо стоял рядом с госпожой Черногорской, внимательно изучавшей записку. В ней говорилось: «Впредь до моего особого письменного распоряжения не двигаться с места, стрельбы не открывать. Струнский».