Берк глубоко вздохнул.

— Бишоп, моя дочь — неопытная семнадцатилетняя девушка. Она отдала себя в объятия хладнокровного выродка, который по меньшей мере вор, а возможно, и убийца, который заживо сжег в кроватях двух людей. И это должно стать моим зятем? И такой человек станет отцом моих внуков?

Бишоп нахмурился.

— Это настоящий крах… — начал он, но Берк перебил его.

— Подумай о Кейт, — сделал он последнюю отчаянную попытку заставить графа понять. — Подумай, что скажет Кейт, если узнает. Если она узнает, что Изабель оказалась во власти Дэниела Крэйвена, что она скажет?

Лицо Бишопа, на котором до этого было слишком упрямое выражение, вдруг изменилось. Он махнул рукой.

— О Господи! О Господи, ты прав! Прости, старина. Я скажу. Конечно, я скажу тебе. Кейт никогда меня не простит, я уверен в этом, если в таких обстоятельствах я не скажу тебе. — Он глубоко вздохнул. — Она в Линн-Реджис. Ее старая няня снимает там коттедж. «Белый коттедж», кажется, так он называется. У меня сейчас нет с собой точного адреса, но если ты минуту подождешь, я пошлю мальчика.

Бишоп замолчал, обнаружив, что говорит в пустоту.

— Ну что ж!

Это было все, что пришло ему на ум.

«Белый коттедж» был самым последним домом в дальнем конце дороги, по которой, похоже, главным образом ходили овцы… Другие улицы в Линн-Реджис были забиты людьми, несмотря на черные тучи, скопившиеся над морем и быстро надвигавшиеся на песчаный берег.

«Белый коттедж» полностью отвечал своему названию. Это было довольно приятное строение, скорее маленькое, окруженное кустами поздно цветущих роз. Если бы не отчаяние, он мог бы остановиться и полюбоваться ухоженным садом и веселыми цветочными ящиками на окнах, заполненными хризантемами и другими осенними цветами. Однако в данный момент все, что он мог сделать, это сдержаться, чтобы не высадить дверь плечом.

Ему удалось выдержать паузу, прежде чем постучать, и даже пригладить волосы. Берк подчинился требованию лакея побриться, прежде чем пускаться в путешествие, но наотрез отказался стричься, несмотря на увещевания Дункана. Не было времени, да и Кейт вряд ли волнует, как он выглядит. Она наверняка ненавидит его — и вполне заслуженно. А поэтому какая разница, будет он подстрижен или нет?

Впрочем, теперь, когда через несколько секунд он увидит ее снова, он бы дорого дал, чтобы Дункан хоть немного подровнял ему волосы.

Однако поскольку это была наименьшая из всех печалей, одолевавших Берка, о ней можно попросту забыть. Он решился и стукнул кулаком в дверь.

Голос — он принадлежал не Кейт — из глубины дома отозвался: «Иду», — но прошла почти целая минута, пока его владелица подошла к двери, — минута, в течение которой Берк несколько раз поворачивался и смотрел на кучера экипажа, на котором приехал. Кучер, готовый подчиниться любому приказанию хозяина, вопросительно поглядывал на него, полагая, что маркиз что-то хочет ему сказать. Но то, чего хотел Берк, кучер ему дать не мог.

Дверь открылась, и он увидел старую женщину, которая тяжело опиралась на суковатую палку.

— А, это вы, — сказала она, когда ее выцветшие глаза осмотрели лицо Берка, его длинные волосы и экипаж с четверкой лошадей позади него. — Вы, должно быть, к Кэти.

Берк почувствовал, как кулак — или что там было — внутри его немного ослабил хватку, такое облегчение он ощутил.

— Да. Да, я приехал к ней. Она здесь, мадам?

— Мадам. — Старуха улыбнулась. Это была добрая улыбка, которая казалась еще приятнее от того, что время пожалело ее и сохранило ей зубы. — Меня уже очень давно никто не называл «мадам». Знаете, меня зовут Хинкл.

Берк про себя молил Господа избавить его от присутствия этой старухи и не допустить рукоприкладства с его стороны.

— Да. — Он старался скрыть обуревавшее его нетерпение. — Миссис Хинкл, не затруднит ли вас сказать, дома ли мисс Мейхью? Видите ли, это очень важно…

— Ох, я мисс Хинкл, — перебила его старуха, несколько оживившись. — И вы, молодой человек, должны знать, что в воскресные дни на меня в деревне еще заглядываются некоторые мужчины.

Берк почувствовал, что кулак внутри сжался настолько, что сердце вот-вот лопнет от напряжения.

— Мисс Хинкл, — он старался говорить ровным голосом, — где бы я мог найти мисс Мейхью?

— Там. — Старая женщина махнула рукой в направлении задней части коттеджа. — Снимает белье. Видите, собирается дождь. Я бы и сама это сделала, только опять заболели ноги…

Она умолкла, потому что Берк был уже далеко.

За «Белым коттеджем» раскинулись холмистые луга, а за ними — море, грозное, стального цвета, оно волновалось под надвигающимися штормовыми облаками. Недалеко от дома, посередине одного из таких лугов, стояло кособокое, с корявыми, разлапистыми сучьями дерево, от которого до следующего такого же дерева, находившегося футах в двадцати, была протянута веревка. На веревке болталось около полудюжины простыней, несколько наволочек и другое белье, и все это развевалось на ветру. За этими простынями угадывалась стройная фигурка женщины, у ее ног стояла корзина. Юбки — единственное, что он, собственно, мог видеть, — которыми играл ветер, плотно облепили ноги женщины. Руки были подняты над головой — она снимала прищепки, удерживающие белье. Время от времени ей приходилось подниматься на цыпочки.

Но хотя Берк и не мог видеть ее лица, у него не было ни малейшего сомнения в том, что это — вот она наконец-то! — Кейт. Он быстрым шагом, не обращая внимания на ветер и тучи, подошел к веревке и встал за развевающейся простыней. С другой стороны Кейт боролась с неподдающейся прищепкой. Ей наконец удалось справиться с ней и освободить угол простыни, и кусок белой материи упал вниз.

Она не изменилась. Она стала еще красивее, чем осталась в его памяти. Щеки Кейт разрумянились от ветра, и даже внезапность его появления не смогла полностью смыть это свежее цветение с ее лица. И если он и лелеял надежду, что она, так же как и он, переживала их разлуку, то ему пришлось разочароваться. Она была стройна, как всегда, но в ее фигуре появилась какая-то новая плавность, в лице — свежая мягкость, в нежных серых глазах — незнакомый блеск. А ее губы — губы, которые преследовали его во сне, казалось, целую вечность — стали немного полнее, даже — если такое вообще возможно — еще ярче и желаннее.

Она молча смотрела на Берка — почти минуту, — и вот наконец ее губы приоткрылись и она сказала своим хрипловатым голосом:

— Вы выглядите ужасно.

Он прикрыл глаза. Весь длинный путь от Лондона он представлял себе, что они скажут друг другу, когда после долгой разлуки встретятся вновь. Его воображение рисовало разные картины: от той, когда она бросается в его объятия, обвив его шею руками и подставляя для поцелуя губы, по которым он так истосковался, до той, в которой она бросает в него первый подвернувшийся под руку тяжелый предмет.

Однако он вовсе не ожидал, что она так равнодушно заметит, как он выглядит.

Берк не знал, как ответить. Похоже, он вообще лишился способности говорить. Он стоял и пытался придумать что-нибудь — что угодно, но в голову ничего не приходило. Единственное, на что он был способен, — это стоять и смотреть на Кейт, вбирая в себя каждую деталь, начиная с ее платья, которого он никогда не видел — хлопковое, синее с белым, — зеленой шерстяной шали, наброшенной на плечи, и кончая тем, как ветер играет прядями выбившихся из тяжелого узла светлых волос, которые то и дело падали ей на лицо.

— Ну что ж, — сказала Кейт спустя еще минуту, убирая волосы со лба. — Не стойте просто так. Скоро будет дождь. Помогите занести белье в дом.

И она начала сражаться с очередной прищепкой, которая удерживала следующую простыню.

Может, язык и отказался ему служить, но двигаться он пока еще мог. И он принялся помогать ей снимать прищепки, до которых она не могла дотянуться. Потом он вместе с Кейт складывал простыни, держа их за противоположные углы. Это было непростым делом из-за разыгравшегося ветра, и их пальцы иногда встречались. И тогда они старательно избегали смотреть друг другу в глаза.