Было без четверти три ночи. Стоя в коридоре подобно просителю, Куп испытывал сильное искушение войти к Веронике, как он привык это делать. Ему было бы нетрудно пробудить в ней желание, она завелась бы раньше, чем успела окончательно проснуться. Куп неуверенно потянулся к двери. Если выяснится, что Вероника по-прежнему подпирает ручку на ночь креслом, он этого не перенесет. А если она перестала это делать, не будет ли предательством немедленно платить ей вот таким образом за возвращенное доверие? На днях Вероника снова начала с ним разговаривать. В действительности она пошла на огромную уступку, согласившись помочь ему найти убийцу сестры, чтобы снять обвинения с Эдди.

Ручка двери так и осталась нетронутой.

Куп повернулся и направился к себе. У него не было уверенности, что он поступает мудро или как величайший в мире болван.

Но так или иначе его не покидало нехорошее предчувствие, что черта с два он уснет этой ночью.

Вероника подождала, пока осторожные шаги Купа полностью стихнут, и откинула одеяла. Она быстро вылезла из постели, дрожа от холода, когда ноги коснулись дощатого пола. Она прошла через комнату и бесшумно отворила дверь. Выглянула в коридор и, убедившись, что все спокойно, быстро подобрала с пола плоский пакет. Затем толчком бедра закрыла дверь.

В следующее мгновение она снова залезла в постель, включила лампу на тумбочке и подтянула к груди одеяла, подоткнув края под мышками.

Первую минуту она просто сидела, гадая, какой подарок может быть в оберточной бумаге, с удовольствием перебирая бесконечные варианты. На тумбочке рядом с кроватью стояло блюдо со вчерашним подношением — макадамским орехом в шоколаде. Вероника подобрала одно драже и бросила в рот, разглядывая грубую коричневую бумагу пакета с воинственно торчащими углами. Такими похожими… на Купа. Она слегка улыбнулась и осторожно перевернула пакет. Просунула палец под край и, отделив три кусочка липкой ленты, сняла бумагу. Затем повернула подарок лицевой стороной.

— О! — Это была одна из фотографий, сделанных ею в тот вечер, когда Лиззи и Десса затеяли свою игру с переодеванием. Куп вставил снимок в матовую, лишенную блеска рамку такого же синего цвета, как платье Лиззи. Вероника ожидала бы, что он выберет скорее простую, скромную рамку, — но нет, он предпочел серебристо-синюю. Она выглядела изумительно, по-женски нарядно. Вне всякого сомнения, он держал это в голове, когда выбирал эту рамку.

И это делало его подарок особенно дорогим.

Проклятие! Она так устала вести борьбу с собой. Желание встать и пойти к нему в комнату становилось почти непреодолимым. И эта жажда была так сильна, что Вероника была вынуждена взглянуть на мотивы поведения своей матери совершенно под другим углом.

Может, мама чувствовала к папе что-то, близкое к этому испепеляющему желанию? Правда, ей было трудно вообразить одного из родителей как сексуальное существо. Но может, ее мать потому и мирилась с отцовской леностью все те годы, так как он делал ее жизнь достойной… в другом отношении?

Вероника отодвинула в сторону свою мысль, не желая даже ступать на эту зыбкую почву, но легкая улыбка все же тронула уголки ее рта.

— Я тебя понимаю, мама, — пробормотала она. В некотором роде было приятно думать, что ее мать, возможно, получала что-то в уплату за все годы самопожертвования.

Она поставила фотографию на тумбочку и выключила свет. Лежа в темноте, она пыталась вымолить себе сон, снова воображая свою жизнь в реальном мире, когда все здесь уладится. Но какие бы уловки она ни предпринимала, расслабиться не удавалось. Она не могла найти удобного положения для своего беспокойного тела, снова и снова ворочаясь с бока на бок. Это становилось невыносимо. Был только один способ обрести хоть какой-то покой. Наконец она откинула одеяла и встала. Минутой позже Вероника оказалась у двери перед лестницей на мансарду, размышляя, не потеряла ли она окончательно разум. Она расправила плечи. Нужно выбросить из головы Купера Блэкстока раз и навсегда. Тогда, может, появятся какие-то мысли, как снова взять свою жизнь под контроль.

Но она будет умнее своей мамы. Она будет действовать тем же способом, что и Купер. Они могут использовать друг друга, чтобы утолить свое взаимное желание, но ее сердце останется нетронутым.

Вероника бесшумно отворила дверь и на цыпочках поднялась по ступенькам.

Сквозь морозные узоры на окне просачивался тусклый лунный свет. Под кипой одеял и пикейным покрывалом различались очертания большого тела Купа. Вероника быстро прошла через комнату и, приподняв одеяла, скользнула в постель, к нему под бок.

Его неподвижное тело излучало тепло, подобно мощному горнилу. Вероника уютно пристроилась около него и подумала о том, как Куп станет ее соблазнять, пока она еще будет спать, и как она проснется уже полностью «на взводе». Вероника улыбнулась в темноту.

Она могла это сделать.

Вероника придвинулась ближе и поцеловала его в грудь. Потом провела рукой по твердым мышцам живота вниз, к бедрам. Она облизнула губы и обхватила пальцами его фаллос.

Он был тверд, как скала, и совершенно прям.

«Погоди-ка». Она подняла голову от его груди, напрягая зрение, пытаясь разглядеть его лицо.

— Так ты не спишь.

— Не сплю, Душистый Горошек, — низким голосом прохрипел Куп в темноте. — Тринадцать лет сбросить не так просто. Солдат приучается чутко спать и никогда не позволит незаметно подкрасться к себе. — Он обхватил ее руку своей широкой теплой ладонью, подсказывая, какой ритм ему больше приятен. — О Боже! — судорожно вздохнул он, когда Вероника крепче сомкнула пальцы. — Можешь подкрадываться ко мне в любое время, когда тебе захочется. — Рука его затем быстро переместилась к Веронике на затылок, укачивая ладонью ее голову. Он повернулся, чтобы поцеловать ее.

Она-то думала, что может обойтись без него и… без этого. Но ее самоотречение будто превратилось в летучую взрывоопасную смесь, а его поцелуй стал искрой, приведшей обоих в огненное царство. С жадным рокотом, нарождающимся в где-то в горле, Вероника отпустила мужскую плоть и двумя руками обхватила Купа за шею, возвращая ему поцелуй, вдохнув в него всю страсть, что только имела.

В течение нескольких долгих минут в комнате был слышен единственный звук — влажное хлюпанье их медленных, захватывающих поцелуев. Наконец Куп слегка поднял голову.

— О Боже, — проговорил он, пристально глядя на Веронику, — мне так тебя недоставало. Нет никого на свете вкуснее тебя, Ронни. Ни у кого нет таких сладких губ.

Его слова повергли ее в трепет и вызвали легкое беспокойство, угрожавшее впустить в сковавшую ее страсть ледяной ручеек реальности. Вероника на секунду вырвалась из пут забвения и напомнила себе о своей клятве, чтобы защитить себя. Но Куп отвел от ее щеки прядку волос и пролил ей на лицо целый дождь поцелуев. Его другая рука расстегнула пуговицы на ее пижаме и пробудила соски, оставив их воспрянувшими, прежде чем проникнуть под эластичный пояс.

Его пальцы спустились ниже и погрузились между ног, плавно скользя взад-вперед и легонько пощипывая.

— Ага, — заворчал Куп, когда Вероника застонала, и продолжил трогать ее всеми способами, мастерски наращивая ее ощущения. — Так, хорошо. Еще. Мне нравится это слышать.

Ее прерывистое дыхание все учащалось. В стремлении приблизить желанное облегчение она не могла сдерживать натужные звуки, рвущиеся из горла. Она подняла глаза на Купа, его раскрасневшаяся кожа на скулах была заметна даже впотьмах. Его брови сдвинулись у переносицы, пока он следил за приближением ее оргазма.

И в тот самый момент, находясь на грани умопомрачения, Вероника услышала собственный шепот:

— Я люблю тебя, Купер. Я люблю тебя.

За всю свою жизнь она не могла представить себе чувства сильнее. Что это было?

Облегчение? Или ужас?

Как только Куп припарковался на ярмарочной площади, Лиззи, Райли и Десса выскочили из машины и помчались к главным воротам. Вероника с Мариссой тотчас закричали детям вслед, чтобы они не потерялись. Куп ухмыльнулся скоропалительным предостережениям женщин. Полный того же бодрящего чувства, как обычно бывало в предвкушении боевого задания, он вылез из автомобиля и запер дверцы. Даже не верилось, что он испытывает не менее сильные ощущения в ожидании этого Зимнего фестиваля в маленьком городе, с двумя женщинами и тремя детьми. В течение десяти секунд Куп пытался понять свою реакцию. Он объяснял ее простой удовлетворенностью, потому что сегодня была его первая свободная суббота за время пребывания здесь. Однако оставил это занятие как безнадежное.