Дни проходили без событий. Стефан с утра до ночи писал, не разгибаясь, то в Публичной Библиотеке, то у себя на чердаке: его подбодряла твердая решимость добыть себе верный и постоянный заработок. Его попытки помещать отдельные статьи в журналах до сих пор были удачны. Новый роман со дня на день прибавлялся в объеме и вырос уже в почтенную величину.

Нередко, в те дни, когда ему не надо было идти к Ивонне, Стефан заходил в лавочку букиниста, где он купил французские романы, — поболтать с хозяином, с которым он тогда же свел знакомство. Это был маленький старичок со слезящимися глазками по имени Эбензер Рункль, постоянно нюхавший табак и страдавший хроническим бронхитом; он признавал лишь свою лавочку и был полон глубокого презрения ко всему, что находилось за ее пределами. Но к книгам, оборванным и целым, в хаотическом беспорядке нагроможденным на полках его лавочки, он питал глубокое почтение, можно сказать, молился на них. Сам он оказался настоящей справочной книгой — от него можно было получить самые неожиданные данные и полезнейшие сведения. Сидеть на груде книг и слушать журчащую, как ручеек, болтовню старика о Созомене, Эвагрии, Фотии, об Аристотеле и прочих древних философах и ученых, о забытых отцах церкви, историках, поэтах, драматургах всех стран Европы, перелистывать заплесневевшие старые издания альбомов знаменитых художников — Альди, Джунта, Эльзевир, Стефани, Аллобранди, Жегана, которые старик вытаскивал для него из самых дальних уголков своей библиотеки, стало для Джойса новым интеллектуальным наслаждением.

В Оксфорде он одно время сильно пристрастился к книгам; теперь эта страсть оживала в нем, и это давало такой толчок работе его ума, какого он не получал уже много лет. Постепенно и старик привык к его посещениям и поджидал его, заметив это. Джойс, который в начале стеснялся отнимать у него время, стал заходить чаще.

Иногда он помогал старику в его постоянно возобновлявшейся работе по перестановке книг и занесению в каталог новых приобретений. Однажды, под вечер, старик до того раскашлялся и расчихался, что Стефан убедил его посидеть в гостиной, а сам до вечера сидел в лавчонке, удовлетворяя покупателей. Потом он часто повторял это и совсем вошел в роль продавца. Старик казался таким одиноким, заброшенным, и Джойс всем сердцем жалел его.

Около половины января он в последний раз пришел к Ивонне в больницу. Она приняла его, как и раза два-три до того, уже не в палате, а в небольшой комнатке сестры. В первый раз Джойс увидел ее совсем одетой, и только тут заметил, какая она стала хрупкая и худенькая. В большом плетеном кресле у огня она казалась до абсурда крохотной…

— Итак, в четверг, в двенадцать, я приеду за вами и перевезу вас в ваше новое жилище, — сказал Стефан.

— А вы устроились? Нашли себе другую комнату?

— Пока еще нет. Если освободится комнатка в Эльм-Парке, я откажусь от этой. Мне обещали завтра дать знать.

Ивонна грустно посмотрела на огонь и вздохнула.

— Я буду чувствовать себя там страшно одинокой. Я уже теперь боюсь этого. Вы не сочтете меня глупой? Прежде я не боялась жить одна. Но теперь все будет по-другому. Вы должны часто-часто приходить ко мне. Приносите с собой ваши писания, а я буду тиха как мышка, и не помешаю вам. Вы не знаете, какая стала пугливая и нервная. Должно быть, это потому, что я была так тяжело больна.

— Бедная детка! — сказал Джойс, внимательно глядя на нее. — Как бы мне хотелось найти какую-нибудь добрую душу, которая бы позаботилась о вас — или самому позаботиться о вас, — добавил он с улыбкой.

— О, как бы я этого хотела! — жалобно воскликнула Ивонна, с мольбой поднимая на него глаза. — О, Стефан, а, может быть, и могли бы? Я бы не была для вас большой обузой.

— Вы хотите сказать, Ивонна, что вам хотелось бы, чтоб я взял комнату в одном доме с вами? — спросил Джойс, и глаза его заблестели.

— Да. Хоть на первое время. Пока я окрепну. Мне давно хотелось попросить вас об этом, но я не смела… Я, должно быть, страшная эгоистка — да?

Стефана словно осенило вдохновение. Как это раньше не пришло ему в голову? Почему бы ему не взять мансарды над ее комнатами и оттуда, с братской любовью, оберегать и опекать ее, вместо того, чтобы оставить ее, больную, одинокую, на сомнительное попечение квартирных хозяек и горничных при номерах? Да ведь это прямо очаровательная мысль! Он был в восхищении.

— Да знаете ли вы, Ивонна, что вы предлагаете мне такое счастье, какое мне и во сне не снилось?

— Так вам нравится мое предложение? — радостно воскликнула она.

— Еще бы не нравится, дитя вы мое дорогое! — Джойс от восторга забегал по комнате.

— Я все обдумала, — деловито продолжала Ивонна. — Мы можем взять комнаты дешевле, чем вы хотели взять для меня, так что вам придется платить не дороже, чем вы платите теперь. Я ни за что на свете не хочу вводить вас в лишние расходы.

— Коли на то пошло, в том доме, где я теперь живу, освободились две комнаты во втором этаже.

— Но ведь это же прелестно! — воскликнула Ивонна. — Сама судьба устроила это для нас.

Они обсуждали в подробностях свой новый план. Ивонна так боялась одиночества, что согласие Джойса бесконечно обрадовало ее.

— А вы не очень будете тиранить меня? Если я выйду в желтых башмаках, вы не пошлете меня обратно, чтобы я надела черные? Дайте слово, что нет!

Стефан смеялся. Мысль занять по отношению к ней положение опереточного дядюшки-опекуна казалась ему такой нелепой. А между тем, он видел, что он для нее — авторитет. Она относилась к нему с беззаветным доверием заблудившегося и спасенного ребенка.

Вошла сестра и заварила чай. Эта одинокая женщина привязалась к ним обоим и объединила их в своем романтически настроенном воображении. Оттого она и уступила им свою гостиную, угощала их чаем и давала Джойсу мудрые советы, что можно и чего нельзя Ивонне.

Когда она ушла, снова оставив их одних, наступило молчание, и снова мрачная тень окутала душу Джойса — никакое солнечное сияние не могло надолго рассеять этой тени. Он угрюмо смотрел в огонь; морщины на его лице обозначились резче, в глазах опять засветилась тоска.

Имеет ли он право сделать то, за что берется — пристегнуть к ее имени свое запятнанное имя. Все это прекрасно — мечтать о той отраде и уюте, которые внесет в его жизнь ее ежедневная близость; но разве он, по своему общественному положению, морально и духовно, годится ей в спутники жизни? Не значит ли это самым низким образом обмануть ее доверие? При одной мысли об этом его щепетильная натура возмущалась.

Ивонна, откинувшись на спинку кресла, не сводила с него темных глаз. Вначале она изумилась этому внезапному приступу тоски, вообразила, что он вызван ее предложением, и очень огорчилась. Но неожиданная догадка, словно молнией, озарила ее душу, и она вся взволновалась. И ласково окликнула его по имени. Он вздрогнул, обернулся, по знаку ее встал и нагнулся над ее креслом.

— Теперь мне больше, чем когда-либо, хочется жить с вами, Стефан, — молвила она; и голос ее звучал совсем как прежде, так же музыкально. — Я хочу попытаться отогнать от вас грустные мысли. Может быть, хоть я и не могу петь, может быть, и я все-таки могу на что-нибудь пригодиться в этом мире.

Ее нежность тронула его. Как жалко, что она не ребенок и нельзя поцеловать ее. Искушение принять этот неожиданный дар богов было слишком велико. Он не устоял. И сдался окончательно. И с этой минуты началась сознательная борьба Ивонны с темными силами, жившими в безотрадной глубине этого человеческого сердца.

Они жили вместе уже четыре месяца: Ивонна в своих удобных комнатах, Джойс в мансарде над нею. Переехала она сюда еще совсем больной, беспомощной, требовавшей ухода как Джойса, так и квартирной хозяйки, которую она сразу очаровала, как очаровывала всех; но, как только повеяло весной, она стала свободно двигать и руками и ногами, и силы ее с каждым днем росли. Для Джойса это было хорошее время, хоть и перемежавшееся мрачными настроениями. Он боялся прибытия новозеландской почты, которая должна была вернуть свободу Ивонне. И вздохнул почти с облегчением, когда, наведя справки, убедился, что от епископа известий нет. Значит, он еще месяц проведет в милом обществе Ивонны. Но когда и вторая почта из Новой Зеландии не принесла ответа на его письмо, он вынужден был взглянуть на вещи с практической точки зрения. Он уже дал Ивонне гораздо больше денег, чем рассчитывал вначале. И не скупился на маленькую роскошь и удобства, в уверенности, что все это будет возвращено ему. Но если жить и дальше так, через два месяца его ресурсы, включая и аванс, взятый под рукопись, совершенно истощатся. Его текущий заработок в газетах был до смешного мал. Новый роман написан лишь наполовину. В лицо ему смотрела нужда.