— Мы не шутим, — нахмурился Пашка. — Мы из областной партийной газеты.

— А хоть из центральной «Правды», — сказал небритый. — У нас здесь и в обыкновенные времена никогда свободных мест не было, а сейчас и подавно. Все с ног на голову встало. Город на дно идет.

— Как это на дно? — не понял Тимофей.

— Очень просто. Затопляют нас. Когда плотину построят, Ставрополь на дне моря будет. Сейчас все отсюда уезжают, дома продают, имущество, скотину. Последний день Помпеи.

Пашка и Тимофей вышли из гостиницы. По улице зигзагом двигалась веселая компания с гармонью.

— «Вот ктой-то с го-рочки спустился-я!» — лихо раскинув меха, запел гармонист, но тут же поскользнулся и упал.

— «Наверно, ми-лай мой идет!» — взвыла ватага дурными голосами.

— «На нем защи-и-тна ги-мнастерка-а-а!..»

— Со старым местом народ прощается, — сказал сзади Пашки и Тимофея вышедший из гостиницы небритый дежурный. — В Соцгород [1]все переезжают. А здесь отцы и деды жили. Обидно, конечно. Душа разгула требует.

Почти около каждого дома стояли машины и розвальни, из ворот выносили вещи, мебель, разноцветные узлы с барахлом, выводили скотину, кидали в кузова грузовиков нехитрые пожитки, наваливали на подводы и сани подушки, одеяла, одежду, посуду, сажали сверху ребятишек.

На центральной площади, несмотря на близкие сумерки, бойко действовала барахолка. Торговали всем, чем попало: табуретками, стульями, столами, кроватями, конской упряжью, ведрами, корытами, стенными часами, фикусами, патефонами, топорами, граблями, мешками, вожжами, хомутами, гвоздями, бочками, лопатами…

— Как интересно, — задумчиво сказал Тимофей, — великое переселение народов. Целый город переезжает на новое место. Политэкономия в действии. Товар — деньги — товар.

Но переселяющиеся народы, выручив за проданные товары деньги, отнюдь не торопились, согласно классическим законам политэкономии, приобрести новые товары. Жители затопляемого города несли деньги в основном в ярко освещенную и гудящую многочисленными голосами столовую, гостеприимно распахнувшую двери прямо тут же, рядом с барахолкой.

Пашка и Тимофей, пройдя через рынок, вошли в столовую. Атмосфера последнего дня Помпеи была доведена здесь до самого высокого градуса. Все столы были облеплены тулупами, ватниками, телогрейками. Обвязанные крест-накрест пуховыми платками бабы сидели в компаниях подвыпивших мужиков, в воздухе плавали табачные дымы, слышался разухабистый волжский говорок, песни, крики, стоявшая в углу облезлая радиола вырабатывала двадцатилетней давности фокстроты, энергично функционировал буфет.

Работникам столовой всеобщий дух близкого затопления, по всей вероятности, был сильно на руку. Существовала, очевидно, надежда вместе со зданием столовой оставить на дне морском и многие производственные грехи ее работников.

Но основной вид «производственной» деятельности — щи и гуляш с макаронами — был выше всяких похвал. Толстая тетка на раздаче щедро плеснула Пашке и Тимофею в большие глиняные миски по две поварешки густых наваристых щей — эх, последние денечки на этом месте первые блюда разливаем! — и бросила в миски по огромному куску свинины. Румяная грудастая деваха навалила в тарелки гору гуляша и макарон и шваркнула в гарнир по три ложки сметаны.

В гостиницу вернулись затемно. Перед комнатой дежурного вповалку лежали на полу люди в засаленных телогрейках, в измазанных мазутом тулупах, в пахнущих бензином бушлатах.

— Так, все ясно, — сказал Пашка. — Никаких мест, конечно, нету

— Да какие же могут быть места? — развел руками небритый дежурный. — Сами видите, что делается…

— Ладно, будем спать на полу, — решительно сказал Пашка.

Перешагивая через лежащих вплотную друг к другу шоферов, трактористов и прочий дорожный люд, застигнутый ночью в городе, уходящем на дно будущего Куйбышевского моря, Пашка Пахомов пробрался в угол. Тяжелый дух висел в воздухе. Пахло мокрой овчиной, валенками, кирзовыми сапоге-ми, портянками. Слышался храп, свист, бормотание, пришептыванья, стоны и вздохи.

Пашка Пахомов растолкал в углу какие-то тяжелые во сне, измазанные соляркой и машинным маслом фигуры.

— Тим, — тихо позвал Пашка, — иди сюда. Здесь, кажется, можно лечь.

Перешагивая через спящих, именной стипендиат Голованов приблизился к Пашке.

— Ложись, — показал Пашка Тимофею на узкое пространство грязного затоптанного пола.

Сам Пашка быстро сбросил с себя рюкзак, лег на пол, положил голову на рюкзак и мгновенно захрапел.

Тимофей с трудом втиснулся между Пашкой и еще каким-то невыносимо пахнущим бензином человеком. Голова лежала на рюкзаке высоко и неудобно. Тимофей страдал. Он спал на полу впервые в жизни.

Пахнущий бензином человек перевернулся и тяжело задышал прямо в лицо Тимофею чесноком. Тимофей осторожно отодвинул его от себя.

— Кто? Чего? — забормотал человек и больно толкнул Тимофея сапогом.

— Не толкайтесь, — тихо сказал Тимофей.

— Кого? — хрипло со сна спросил пахнущий бензином.

— Не толкайтесь, говорю, — повторил Тимофей.

— Иван! — позвал пахнущий бензином. — Тут какие-то фраера позже всех явились и с места меня гонят.

— Спи, — сонно сказал голос из-за его спины, — какие, тут могут быть фраера? Такие же, как и мы, работяги.

Пахнущий бензином отвернулся от Тимофея и сразу же захрапел. За спиной у Тимофея храпел Пашка.

Кто-то вошел в гостиницу.

— Места есть? — спросил простуженный голос.

— На потолке, — ответил дежурный.

— А где же спать-то?

— А я почем знаю? У начальства своего спрашивай, которое вас сюда посылает.

— Хоть бы затопили скорее ваш Ставрополь. Не город, а недоразумение.

— Затопят, не волнуйся. В свое время затопят.

— Триста километров сегодня с утра проехал. С двумя прицепами. Трубы для земснарядов привез, а ночевать негде.

— Людей гонют, технику волокут, а условий не создают, — ворчал дежурный. — Нешто это правильно? Не по-божески это. Сперва условия надо строить, а потом уж плотину.

«Записать бы эту фразу, — подумал Тимофей. — И вообще, хорошо было бы законспектировать весь разговор. Готовый диалог для корреспонденции о бытовых условиях строителей гидростанции… «Законспектировать»! — усмехнулся тут же Тимофей. — В университете, что ли? На лекции у Друга Человечества Эраста? Или у Одуварда?»

За спиной групкомсорга Голованова храпел Пашка Пахомов.

«Вот дьявол неприхотливый, — подумал Тимофей и даже позавидовал Пашке. — Привык на своей дурацкой кафедре физкультуры ко всяким лошадиным запахам — ему и здесь нипочем. А тут ворочайся с боку на бок».

— Слышь, отец, — снова раздался простуженный голос у входа, — закурить не найдется?

— Некурящий.

— Ладно, в машину пойду спать…

— Замерзнешь.

— Движок включу.

— Угоришь от газов-то.

— Стекло опущу. Перетерплю.

— Ладно, чего там в машину — бензин жечь государственный… Иди сюда ко мне, в дежурку, ложись на пол под стол. Только осторожно — у меня тут две женщины с ребенком спят… Аккуратнее ступай сапожищами… Лег? Ну, спи.

Когда Тимофей проснулся, рядом уже не было ни одного человека— он один лежал на полу. Тимофей сел и оглянулся — Пашка Пахомов стоял около окошка дежурного администратора.

— …поэтому какая у нас тут может быть жизнь? — говорил все тот же небритый дежурный администратор. — Мы уже и Ставрополем перестали называться, а просто Порт-город. Вся жизнь наверх ушла, в Соцгород. А у нас тут кто остался? Одна шелупень. Скоро забудут, как и место это раньше звали.

— А вот скажите, пожалуйста, — вкрадчивым голосом спросил Пашка Пахомов, — кто у вас тут на строительстве лучшим экскаваторщиком считается?

— Экскаваторщиком? Мячев Володька, кто же еще. Он с Волго-Дона к нам приехал, еще там большим человеком стал А здесь уже развернулся на всю катушку — дешевле всех вынимает один кубометр грунта. К нему министры приезжают, ему премии дают, на Доске почета висит, с первого места не слезает. Сурьезный мужик, хваткий.