-... да смотри же, мам, вон там!
Свинцово-серый осенний день медленно переходил в синие сырые сумерки, разглядеть далеко за околицей крошечные букашки путников было не так просто. Но Фольвед с детства славилась отличным зрением, и еще не успела ослепнуть долгими зимними ночами, при свете очага латая одежду. Она разглядела восемь обманчиво-неторопливых темных точек, движущихся по направлению к селу. Наверное, едет барон с сыновьями и оруженосцами. Но где в таком случае ополченцы? Может, отстали? А "букашки" росли с каждой сотней пройденных шагов. Вблизи-то восемь закованных в латы всадников на могучих жеребцах в толпе селян покажутся обретшими ноги башнями.
Но что это? Почему улыбки сменились растерянными, а потом угрюмыми, исподлобья, взглядами? Отчего поникли головы стариков, будто всадники разбередили какие-то страшные воспоминания? И даже ничего не понимающие ребятишки перестали смеяться и жмутся поближе к матерям...
Она разглядывала едущих по проселку, и уже отчетливо видных всадников, еще надеясь обмануться и посмеяться над своей глупостью, но уже знала, что права. Случилось самое страшное, такое, чего не упомнит даже столетний Хостен ван Кест, поседевший еще до Великой Ночи. Повержена на колени вся Империя. Другого объяснения появлению чужеземцев в этих краях не было. И, скорее всего, побелевшие, схватившиеся за сердце женщины в один день стали вдовами, а ничего еще не понимающие ребятишки - сиротами. Новая, может быть, и худшая, чем Великая Ночь, беда надвинулась на село, грозя закрыть солнце своими совиными крыльями.
Всадники ехали тесным, колено к колену, строем. За плечами тряслись луки и колчаны со стрелами, в руках виднелись пики. Только передний, усатый белобрысый крепыш, ехал без копья. Зато у него за плечом, кроме неизменного лука, был меч в потертых коричневых ножнах. И снова сознание до последнего пыталось защититься, отказываясь поверить страшной правде. Обмениваясь короткими гортанными фразами на своем наречии, всадники подъехали к угрюмой толпе. Они пристально разглядывали селян - будущих подданных - особенно наглыми взглядами обжигая девушек и молодух. Фольвед невольно покраснела, ощутив, как на ее лице задержался липкий взгляд самого крепыша с мечом. Судя по всему, командира неизвестных лучников. Но рыцари вроде бы презирают лук! Значит, уже не презирают. По крайней мере, алкские. Дождавшись, пока покрасневшая Фольвед ухватит детей за руки и затеряется в толпе, всадник поднял руку, призывая к тишине, и заговорил на сколенском языке со странным гортанным акцентом.
- Жители Гремящего Ручья! - громко произнес он. - Мы - воины короля Алков, Халгов, Белхалгов и Верхнего Сколена, победителя императора Сколенского, короля Амори ван Валигара! С его соизволения объявляю вам, что все владения вашего прежнего барона переходит в мое распоряжение. Соответственно, и вы отныне должны платить оброк и отрабатывать барщину в мою пользу, а то, что прежде платили императору Сколенскому, будете платить королю Амори. А теперь - шапки долой и на колени перед алкскими дворянами! Ну?!
Алк вынес меч из ножен - и теперь уже схватилась за сердце Фольвед. Эту потертую, видавшую виды рукоять еще недавно сжимала рука ее мужа, а много лет назад, в походах на север его вручил десятнику Эгинару сам император Арангур Третий за переправу через Лирд под огнем лучников. Вспомнились его тяжелая, сильная рука на бедре во время безумных ночей, его поцелуи и могучие, размеренные движения у нее внутри. Ничего этого больше не будет. Первая красавица села, ставшая только краше и женственней после рождения трех детей, всего двадцати шести лет от роду, она вдруг почувствовала себя глубокой, согнутой годами старухой. Все хорошее кончается... кончилось. А все они до смерти отданы в неволю убийцам мужей, отцов, сыновей, братьев...
- Отныне я, Тьерри ван Латран, волен в вашей жизни и смерти. И если кто-то, хоть раз, попытается мне перечить хоть в чем-то...
Меч яростно сверкнул, прочертив короткую дугу в прохладном и сыром воздухе. Удовлетворившись произведенным эффектом, Тьерри вбросил клинок в ножны.
- Слушайте распоряжения вашего нового повелителя, - произнес лучник за спиной Тьерри. - Прежде вы отрабатывали по два дня в неделю на господских полях - этого мало. Теперь будете по три. Кроме того, с села полагалось четыре мешка зерна оброка - отныне вы будете давать пять. И вместо четырех мешков для императора будете отдавать шесть - королю. Дань же Храму Стиглона по заступничеству повелителя нашего Амори останется прежней.
По толпе пронесся стон. И в прежние-то времена такую дань выплатить было бы непросто. А после Великой Ночи, когда дожди гноят зерно на корню, она означает кошмар по весне. Не зерном и скотиной предстояло платить дань. А опухшими от голода животами, ввалившимися щеками, запавшими глазами. И надгробиями над детскими могилками на погосте за храмом тоже.
- Но король наш милостив, - продолжал Тьерри. - Он понимает, что война опустошила Сколен, вы недосчитались близких, а многолетнее владычество императоров пагубно отразилось на вашем благосостоянии. Поэтому в первый год по его распоряжению сделано послабление, о котором упомянуто выше. В дальнейшем же вы будете отрабатывать на моих полях по пять дней, отдавать мне - семь мешков, а моему королю - десять. При Сколене вас баловали, не собирая того, что должно. Мы не хотим повторить судьбу Империи. А теперь, - обратился он уже к своим подчиненным, - каждый может выбрать ту, кто ему по душе.
Рыцари рассыпались по деревне - и сразу она наполнился криками, стонами, плачем. Алки хватали за косы молоденьких девушек или молодух, вязали руки, вскидывали в седла и ехали в бывшее баронское поместье. Сам Тьерри положил глаз на Фольвед. Подъехал, свесился с седла, чтобы привычно - наверняка наловчился в предыдущих деревнях - схватить за косу, за ворот рубахи или хоть за женское покрывало. Фольвед ясно представила себе, как будет мять ее грудь этот белобрысый, убивший мужа, как его слюнявая, воняющая жареным луком, застрявшим в зубах мясом и пивом пасть коснется ее лица, как пьяные, гогочущие ублюдки раздвинут ей ноги, чтобы доставить удовольствие своему хозяину. Женщина гибко наклонилась, позволяя алку зачерпнуть рукой пустоту, отскочила и выхватила из-под ног увесистый камень.
- Попробуй только - всю рожу расквашу, - шалея от ненависти и занося камень над головой, произнесла она.
Алку ничего не стоило увернуться от камня, а потом чуть тронуть пятками конские бока, догоняя бегущую женщину. Но лучник только махнул рукой - мол, никуда не денется.
- Я еще сниму покрывало с твоих волос, - усмехнулся он. Что означало: отняв у сотника Эгинара жизнь и меч, он вознамерился отнять и жену, ибо от века только муж имел в Сколене такое право.
- Мой господин, эта девка...
- Что, Гонтран? Что эта девка?
- Это же Фольвед, вдова того сколенца, сотника. Король велел ее схватить, и...
- Фольвед, - притворившись, будто не слышал последних слов подчиненного, произнес Тьерри. - Подходящее имя. И правда, спелая вишня. С косточкой... Та что он велел? Выдать эту вдову балграм?
- Сир барон, это же приказ короля! Как можно ослушаться?! Х-ха, я слышал, сотник тяжко оскорбил тамошних Харванидов на военном совете, назвав их трусами и.... эээ... не мужчинами. Помните, Тьерри-катэ, что сделали с трупом?
Тьерри поморщился. Враг - это враг, и церемониться с ним незачем. Но привязать тело за ногу к седлу и тащить волоком по земле до самого Балгра - это уж слишком. А ведь и сам король брезгливо морщился, когда возникала нужда общаться с предателем-главнокомандующим и его сыном. Едва ли Амори будет настаивать на точном исполнении уговора - тем более, что там, в Балгре, едва ли знают простую крестьянку в лицо.
- Х-ха, представляю себе, что с ней будут вытворять...
"Это уж точно, - подумал Тьерри. - Небось, мало вдове не покажется". Нот отчего-то отдавать ее балграм не хотелось. В конце концов, да кто они такие? Пусть этот Ардан обеспечил королю победу, угробив свою армию, но король наверняка бы победил и по-честному. Значит, по сути они не более, чем побежденные. Где это видано, чтобы побежденные ставили условия победителям? А без Фольвед он никогда сполна не ощутит вкус победы.
