— Ну да — очевидно, Кларк скармливал ему и Хенретти всю информацию, которую вытягивал прямо из Глории. Его вышвырнули час назад — Джеральдина вызвала полицию, чтобы вывести его из здания.

— И довести до бордюра.

— А как же иначе.

— Какой ужас, что Кларк оказался таким двуличным! Глория была от него без ума.

— Да не так уж чтобы. Глория поставила ловушку, в которую он в итоге и угодил.

— Как ей это удалось?

— Она рассказала Кларку историю об отце Фила и Тони: тот, дескать, сбежал из-за карточных долгов, в которых вконец запутался. Когда Эллиот стал названивать, чтобы подтвердить сведения, они уже знали, откуда ветер дует.

— Это уже чересчур.

— Здесь царит полное безумие. Аллегра даже вернулась из Европы улаживать кризис.

Я представила, как Роберт стоит и скрещивает пальцы на слове «Европа».

— В любом случае, Карен, я должен идти в офис. Ты еще будешь, когда я приду домой?

— Наверное, да — я только что закончила с плиткой и занимаюсь раствором для затирки.

— Отлично, потому что я приду с сюрпризом.

От новостей у меня голова пошла кругом. Кларк, всеобщее Золотое Дитя, продал Глорию Уоксман, обожаемую маму «Глориос». Хенретти действительно удалось добиться того, на что никто не считал его способным, а Эллиот теперь наверняка прославился и мог позволить себе лучший скотч, какой только можно было купить за деньги.

Не прекращая работы в ванной, я снова и снова прокручивала в уме произошедшее. Теперь многое становилось понятным. Эллиот бросил меня на премьере «Петь может каждый», потому что поблизости находился его сообщник, Хенретти. Кларк знал, что мне нравился Эллиот, так как они были заодно. И, как я полагала, Эллиот рассказал ему о наших свиданиях — вот откуда узнал о них Роберт.

Чуть позже пришел Роберт, держа в руках необычной формы сверток.

— Что это?

— Увидишь, — сказал он загадочно. — Есть хочешь?

— Умираю от голода. Я съела за весь день только несколько шоколадок и яблоко. Покажи скорее, что у тебя там! — Я попыталась вырвать у него сверток.

— Ладно. Закрой глаза.

Я повиновалась.

— Теперь открой.

Я открыла и не поверила глазам. Роберт украл грудинку близнецов — всю целиком, вместе с драгоценным подносом «Ройял Далтон».

— Видишь — для Фила прожаренная, а для Тони — нет, — пояснил он, указывая. — Что бы ни случилось, четверг — день грудинки, но в суматохе было нетрудно спереть ее из приемной. Полиция была слишком занята Кларком.

Затем Роберт вынул серебряные приборы, и мы уселись есть грудинку, которой до сих пор наслаждались лишь люди с фамилией Уоксман. Она была восхитительна: чудесно приправлена и изумительно приготовлена. Я не сомневалась, что если Ле Бернарден когда-нибудь готовил грудинку, то именно такую. Мне только было жаль, что я никогда не смогу сказать Глории, что она чудесно готовит.

Дикая мысль пришла мне в голову.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Ты, часом, не знаешь, кто отказался от гостиничных номеров для проекта Марлен?

— Возможно, — ответил он, улыбаясь.

— Подделал колонку Синди Адамс? Послал письмо с извинениями от Вивьен?

Теперь он лыбился, как Чеширский кот.

— Все думают, что я знай сижу и рву себе задницу ради них, так что меня никто и никогда не подозревает. Я все выполнял плоско и заурядно.

— Ты что, ангел мщения?

— Скорее, Рабочая Лошадь мщения, — поправил он.

— Не могу поверить. Все было устроено с потрясающим коварством. И все получили именно то, чего заслуживали.

— Идея была следующая. Люди в «Глориос» настолько отрешены от реальности, что с ними нельзя поговорить запросто и сказать, например: «Эй, я не оценил юмора, когда ты наорала на меня перед всеми» или «Знаешь, этот человек всего лишь ошибся — ты переборщил с наказанием». Но гнев и возмущение они все-таки отмечают, хотя бы на каком-то примитивном уровне.

Мне было трудно переварить все услышанное в один присест. Роберт — собранный, тихий — наносил жестокие удары могущественным драконам. По сути, он ими завтракал.

— Роберт, это невероятно. Ну и денек. Хенретти напечатали, а Эллиот — у него в соавторах. Кларк оказался кротом [30]— нет, скорее крысой — и был таким всегда. И мы съели грудинку Уоксманов!

— Можно рассказать тебе еще кое-что?

— Как, это не все?

— Ну, дельце касается Хенретти и причин, по которым его в свое время отлучили от трона.

— Точно. Я и забыла. Они же его очень любили — или так говорят, во всяком случае, — сказала я, сообразив, что слышала это от Кларка.

— Хенретти лишь на пару лет старше Фила и Тони.

— А выглядит старше на двадцать лет.

— Куда же деться, когда живешь в обнимку с бутылкой… — Роберт не договорил. — Когда Глория и ее муж, которого, кстати сказать, звали Ирвин, только поженились, в том же здании в Бронксе проживала еще одна супружеская пара. С ними вместе жила сестра мужа — она только что развелась и тяжело переживала развод. Она оставалась с ними, пока не встала на ноги. И вот эта сестра — ее звали Бетси Кинкейд — крепко подружилась с Глорией. Бетси работала неполный день в мясной лавке и всегда приносила Глории бараньи отбивные в обмен на прическу. Так что Ирвин постоянно крутился рядом, а Глория никогда не была деловой женщиной — всего лишь способной домохозяйкой.

— Понятно, и что же потом?

— У брата Бетси был маленький сын. А когда родились близнецы, Бетси оставалась сидеть с троими, если обе четы куда-то отлучались. И вот однажды Бетси попросила Глорию причесать ее попышнее — так, что дальше некуда. Глория трудилась два часа кряду, пока голова Бетси не увеличилась в несколько раз. И та выдала Глории целого барашка, а тем же вечером сбежала с Ирвином.

— Бедная Глория! Какой кошмар!

— Ну, Глория, как тебе известно, оправилась довольно быстро — разве что баранины больше в рот не брала. По сути, тогда и родилась традиция с грудинкой. А брат и невестка Бетси сконфузились до того, что съехали, и Глория полностью потеряла с ними связь.

— Ну, а Хенретти тут при чем?

Роберт остановил меня жестом:

— Я как раз подхожу к главному. Глория никогда не откровенничала с близнецами и говорила лишь, что их отец ушел. Они сделали вывод, что он был исключительной сволочью, раз бросил ее, а потому и знать его не хотели.

— Можно понять. Не хотела бы я обмануть Глорию Уоксман.

— Так что можешь себе представить изумление Глории, когда десять лет назад, на премьере, она оказалась рядом с Джорджем Хенретти. Она чуть в обморок не упала.

— Это с чего же?

— С того, что Джордж Хенретти и был тем маленьким мальчиком, чья заблудшая тетушка сбежала с Ирвином! Сперва она не знала, кто это, но потом они разговорились, а ты знаешь, как Глория любит вынюхивать все обо всех — так что она все вычислила. Ну, поначалу она была в совершенном шоке, но Глория — дама крутая. Успокоившись, она заявила Филу и Тони, что не таит никакого зла. «Не его вина, что тетя оказалась шлюхой и увела вашего папу. Мне только жаль, что я потратила на ее чертову башку три банки спрея» — вот что она сказала.

Я не могла удержаться и расхохоталась над тем, как Роберт передразнивал Глорию.

— И что произошло?

— Они заявили Глории, что и знать ничего об этом не хотят, а потом недвусмысленно дали понять Хенретти, что он предан анафеме.

— И это разрушило его карьеру, а затем он разрушил себя, — подхватила я. — Но за ним по крайней мере остался второй акт!

— Именно. Я думаю, это будет отчаянная книга, — сказал Роберт. — Там будут выложены все секреты. То, о чем Глория нечаянно проболталась Кларку, плюс то, что Хенретти знает о семье, плюс то, что нарыл Эллиот благодаря своим связям, — все это представляет для Уоксманов реальную угрозу.

— Пожалуй, — отозвалась я. — Но может быть, получилось занудно?

— Занудно? Не думаю.

— Я, конечно, не знаю наверняка, но вряд ли там есть какие-то по-настоящему серьезные секреты. Они близнецы. Одному нравится вычурная дребедень, которая завоевывает награды, а другому — ужастики и комедии, которые приносят кучу денег. Они много ссорятся, и орут, и матерятся, и у них невозможно работать, — говорила я, вспоминая свой собственный год, проведенный в «Глориос». — Но сомневаюсь, что за этим кроется что-то еще. По-моему, их фильмы гораздо интереснее, чем они сами.