В минувшее воскресенье у меня ушел почти час на попытку объяснить Эллен наши телефонные правила и ритуалы. Та заявила, что это звучит сложнее, чем новые правила управления дивидендами в оффшорных Корпорациях. Я не сказала ей, что у нас последствия ошибки могли быть даже более катастрофическими, чем перспектива попасть в федеральную каторжную тюрьму. В конце концов, телефоны образовывали особое звено в иерархии компании, и ее силовые игры сказывались на телефонах таким образом, который заставил бы Александра Грэхема Белла задуматься, не является ли в действительности его изобретение орудием дьявола.
Аллегра действовала в классическом голливудском стиле. Если первой звонила она, то предполагалось, что абонент ей перезвонит. Она не звонила повторно, пока другая сторона не предпринимала попытку связаться с ней. Пожар в офисе, долгая болезнь — ничто не являлось причиной для повторного звонка. Если же кто-то звонил ей первым, то она принимала решение об ответном звонке, исходя из алгоритма, который изобрела сама: значимость собеседника умножалась и делилась на то, что ей было от него нужно в данный момент; то, что могло понадобиться в будущем; те или иные неулаженные разногласия и, может быть, даже на старую обиду, которая, по мнению абонента, давным-давно была позабыта. Каждый раз, когда я или Дагни распечатывали список звонков, Аллегра пересматривала его и возвращала нам документ, испещренный своими пометками. Цифра «2» означала, что она перезвонит через день или два. Звездочка показывала, что есть какая-то памятная записка или вырезка, которая должна быть у нее под рукой как примечание к беседе. «ПОС-НЕТ» расшифровывалось так: одна из нас должна ПО-звонить и Сказать «НЕТ» в ответ на запрос абонента; «ПОС-ДА» не бывало вообще. «ПЕ-В» означало необходимость Передать это Вивьен, или Марлен, или Кларку, или кому-то еще, в зависимость от инициала. «ПОТОМ» означало, что ее услышат не скоро.
У Фила стиль телефонных разговоров вообще был не стилем, а скорее очень энергичным публичным выступлением. Если кто-то не перезванивал ему сразу же, как только было передано распоряжение, его помощницам вменялось в обязанность ежечасно оставлять по пять-десять сообщений, пока разговор не состоится. С другой стороны, о звонках Тони оповещали лишь единожды, с точностью ножевого удара. Внутри компании говорили всего одно слово: «Тони!» Вне компании это звучало так: «Тони! Уокс! Ман!» У абонента был выбор: снять трубку сразу же и побеседовать с рассерженным Тони или перезвонить и поговорить позднее с разъяренным Тони.
Марлен, как я уже знала, часто звонила просто так, тогда как телефонные послания Вивьен изобиловали яркими подробностями; и их нужно было дважды повторить ей в ответ, чтобы та убедилась, что мы всё записали правильно. В девяти случаях из десяти она посылала еще и электронное письмо аналогичного содержания. Короче говоря, телефонные разговоры были подобны хождению по натянутой проволоке, и здесь, как и вообще везде в «Глориос», не было никакой страховочной сетки. Памятуя об этом, я обрабатывала каждый звонок, входящий или исходящий, с осторожностью спецназовца при изучении подозрительного свертка.
Около четырех я посмотрела на часы и поняла, что мне надо выяснить, где будут позднее находиться Фил и Аллегра, чтобы я смогла передать им обзор из «Нью-Йорк таймс», касавшийся назначенного к завтрашнему показу фильма «Хорошо оттянуться в Фениксе».
Газетные обзоры публикуются в день премьеры — обычно по пятницам, но компания «Глориос» заходила исключительно далеко в своем стремлении предвосхитить реакции обозревателей так, чтобы раздавить любую угрозу в зародыше. Это означало, что всякий раз, когда «Глориос» выставляла свой фильм на суд критики, ассистенты из отдела рекламы и практиканты занимали позиции в зале и фиксировали все перемены поз, икоту, ковыряние в носу и откашливание. Пристальнее всего наблюдали за критиками.
Ими же, помимо прочего, всячески манипулировали. Если шла комедия или боевик, то компания наводняла зал юнцами, которые гоготали или вставали и вопили при малейшем поводе, благодаря чему критикам было трудно не попасть под влияние эмоций. Мы поддерживали отношения с самыми хулиганскими городскими школами, зная, что их измученные директора будут счастливы возможности выпроводить своих проблемных учеников на экскурсию. Зарядив колоду и следя за всеми игроками, компания «Глориос» обычно получала картину общей реакции газетной братии на тот или иной фильм.
Однако обозреватели «Нью-Йорк таймс» прилагали все усилия, чтобы остаться непроницаемыми. Они научились сидеть со сверхъестественным спокойствием, как будто отправили на просмотр своих восковых двойников. Если бы мы взялись наблюдать за ними, то они ничем не выдали бы своих чувств. Их не поколебал бы даже зал, битком набитый орущей ребятней. Это были ребята из железа. А потому, как правило, никто из посторонних понятия не имел о содержании критики «Таймс» до ее публикации. Когда они звонили, чтобы что-нибудь проверить, мы с Дагни силились вывести какой-то смысл из их вопросов, но обычно они уточняли лишь правильность написания имен героев и места действия.
Аллегра умоляюще шептала: «Но как, как они попросили продиктовать «Боб Андерсон»?»
Дагни отвечала:
— По-моему, он хотел узнать, как написать правильно — через «о» или через «е».
— А тебе не показалось, что ему нравится Боб Андерсон?
— Мне показалось, что он всего лишь хотел узнать, как пишется имя. — Дагни наслаждалась нечастыми мрачными предчувствиями Аллегры.
С самого первого четверга, когда я прочла Филу рецензию на «Воробья на оливковом дереве», Дагни постановила, что моим делом так и останутся вечерние обзоры. Обычно такие обзоры подразумевали нечто большее, чем просто чтение Филу, и я разработала систему для повышения эффективности процесса. Около одиннадцати я приезжаю на лимузине в Куинс. На первый взгляд кажется, что в типографии темно и безлюдно, но вдруг открываются целые ряды гаражей и улицу заполняют десятки грузовиков, принадлежащих «Нью-Йорк таймс» и нагруженных завтрашними газетами. Я лечу к автомату, покупаю два номера, запрыгиваю обратно в машину, немедленно звоню Аллегре и читаю ей статью, пока шофер мчится к ближайшему «Кинко», откуда я смогу переслать эту статью Аллегре, Филу и Тони по факсу. Даже при наличии факса Аллегра частенько заставляла меня звонить Филу, чтобы зачитать статью непосредственно. Иногда Фил велел мне перечитывать какую-то фразу или параграф. Его также интересовали отзывы о конкурирующих фильмах, премьера которых имела место в тот же день. Двумя неделями раньше я прочла Филу половину раздела «Уик-энд» и некоторые рейтинги NBA.
Полный успех и полный разгром означали, что я быстро окажусь дома, но все, что оказывалось посередине, вынуждало меня чуть ли не всю ночь напролет соединять Фила и Аллегру, пока они пытались вывести точный процент позитива и строили планы по сглаживанию менее благоприятных отрывков. В «Таймс» в отличие от других газет не бывает «звездных» рейтингов, а потому они силились представить, сколько звезд получил бы фильм, появись подобная рецензия в издании, где подобные рейтинги публикуются. Я оставалась в машине близ «Кинко», так как меня могли попросить переслать рецензию и другим людям, участвовавшим в создании фильма. Я никогда не знала, кого пригласят на такой поздний саммит и как долго он продлится. Эти ночные бдения были блестящей иллюстрацией необыкновенной готовности администраторов «Глориос» потрудиться, чтобы сплести историю.
В прошедшую пятницу Аллегра бросила мимоходом:
— Фил сказал, что ты хорошо читаешь.
Раньше я не сочла бы это особенным комплиментом, так как читала на протяжении последних двадцати пяти лет, но теперь втайне была довольна, что Фил меня отметил. Чего, однако, нельзя было сказать о Дагни. Сегодня, после моего обычного звонка Сабрине, помощнице Фила, которая ведала его расписанием, Дагни заворковала:
