— Постой, — прервала ее Кэй. — Погляди на меня. Я уж давно потеряла надежду найти какого-нибудь безумца, который бы на мне женился. А тем более заиметь ребенка. — Хотя она явно старалась шутливым тоном развеять печальные мысли Рэйчел, та видела, что в прищуренных от дыма глазах поблескивают слезы. — Что поделаешь. Ладно, все дерьмо, детка. Не теряй времени, вот что я тебе скажу. Время и деньги — они тебе пригодятся, чтоб можно было позвонить.
Рэйчел попыталась улыбнуться:
— Кому позвонить?
— Не знаю. Богу, наверное. И когда ты Ему все-таки дозвонишься, то будь добра попроси Его кое о чем и для меня. Попроси, чтоб Он кончил эту войну, а то мне надоело курить здесь вонючие сигареты. Из-за них я когда-нибудь подохну. — Голос Кэй слегка дрогнул, и она загасила окурок в пустой коробке из-под сардин, стоящей на полу возле ее койки.
Рэйчел улыбнулась:
— Ты права. Похоже, мы все здесь заклинились… Кто на чем. Но все.
— Как-то я читала один рассказ, — откликнулась Кэй. — Его написал О'Генри. Про одну девушку. Она серьезно болела. Кажется, у нее было воспаление легких. Единственное ее занятие состояло в том, чтобы лежать в кровати и смотреть в окно на противоположную стену, увитую плющом. А еще у нее был друг, художник. Он жил в том же подъезде, только этажом ниже, и часто заходил ее проведать. Однажды она ему сказала: „Я умру, как только за окном упадет последний лист". Дело происходило зимой, и листья падали один за другим. Пока не остался всего один. Шли дни, а он все не опадал. И она поэтому жила. Ей даже стало лучше. Скоро настало такое время, что она могла даже вставать с постели. И вот тогда выяснилось, почему тот последний лист так и не упал на землю. Он был не настоящий, а нарисованный. А нарисовал его тот самый художник. По иронии судьбы умер в конце рассказа именно он, а не девушка. Потому что простудился под холодным дождем, пока рисовал на стене этот проклятый лист.
— Не волнуйся, — рассмеялась Рэйчел, снимая брюки Кэй и доставая свои джинсы из-под койки. — Я не простужусь. В крайнем случае подхвачу малярию. Или инфаркт. Но не воспаление легких, можешь быть уверена.
— Да я совсем не о том. Меня вот что интересовало. — Кэй встала, подошла к столику, взяла новую пачку „Салема" и, медленно сняв целлофановую оболочку, продолжила: — Какая судьба ждала бы девушку, упадитот последний лист? — Подойдя к Рэйчел, она положила ей руки на плечи, и они обе посмотрели в глаза друг другу. — Отдохни, детка. Твоему сердчишку это не повредит. Оно здорово перетрудилось. Послушайся моего совета. Выкинь этого парня из головы. Здесь ничего хорошего тебе не светит.
Небо очистилось от дождевых облаков. Но ведущая к госпиталю тропинка вся раскисла от дождя.
Рэйчел осторожно пробиралась по скользким доскам, когда услышала его — высокий свистящий звук, от которого раскалывалось небо.
Минометы.
Она бросилась наземь, вжимаясь животом в теплую грязь, и услышала над головой оглушающее „у-а-а-а". Приподняв голову, Рэйчел увидела ядовито-оранжевую вспышку, тускло осветившую верхушки деревьев, — в каких-нибудь четырехстах метрах от нее. Сердце сжалось в холодном ужасе. Случалось, что и раньше она слышала пальбу в окружавших деревню джунглях, но так близко — никогда.
„Что, если они попадут в нас? Что, если…" — пронеслось в мозгу у Рэйчел.
Она тихо застонала, крепко зажмурившись, чтобы не видеть отвратительного оранжевого света, и заткнув уши пальцами, чтобы не слышать свиста пролетевшей над головой мины — та взорвалась, судя по звуку, совсем рядом.
Странно, она испытывала страх, но вовсе не за себя. В этот момент она представляла себе Брайана в реанимационной палате, беспомощно распластавшегося на койке: без сознания, бледный, худой, запеленутый бинтами до самого подбородка. Его жизнь по-прежнему висела на волоске. Малейшая травма будет для него смертельной. Она должна во что бы то ни стало добраться до него и убедиться, что с ним все в порядке.
Преодолевая страх, Рэйчел на четвереньках поползла по грязи к госпиталю. Ракеты летели теперь одна за другой, словно какие-то сумасшедшие праздновали Четвертое июля. От взрывов и сам воздух, казалось, сделался пьяным. Над деревьями как бы вставал искусственный рассвет — оранжевый, желто-красный. Язык ее внезапно ощутил какую-то горечь. Порох, дошло до нее. „Боже, они нас тут накроют!" — мелькнуло у нее в голове.
Когда она доползла до госпиталя, там было темно. Должно быть, замирая от ужаса поняла она, генератор вышел из строя.
Рэйчел на ощупь пробиралась по сводчатому проходу, проложенному через вымощенный плитами госпитальный двор. Старые плиты были наполовину разбиты и наплывали друг на друга, так что она несколько раз чуть не упала, спотыкаясь о неровности, прежде чем очутилась перед двойными дверями.
Внутри ее встретила темень коридора, а в палате глаза ослепило ярким светом. Кто-то направил луч фонаря прямо ей в лицо. Отшатнувшись, Рэйчел инстинктивно заслонила глаза ладонью. Вокруг нее, однако, забегали новые лучи, отбрасывавшие на стены причудливые тени, то скрещивающиеся, то разлетающиеся в разные стороны. Когда глаза немного привыкли к этой свистопляске, она различила возле двери Лили, пытавшуюся затащить под кровать коматозного больного — парня, раза в два больше, чем она сама. Повязка на ране съехала — и на груди из-под бинтов медленно расползалось алое пятно.
Рэйчел кинулась на помощь Лили, но та отрицательно мотнула головой и отстранила ее.
— У нас нет времени. Перекладывайте других. Под кроватью безопасней, если в нас попадут.
Забыв на секунду про Брайана, Рэйчел в ужасе подумала: „Что будет, если снаряд и в самом деле угодит сюда? Ведь все эти бедняги тут — мои пациенты. Все, а не только Брайан. Даже если их придется эвакуировать, многие этого не перенесут — агония долго не продлится. Господи, — взмолилась Рэйчел, — помоги им… пусть прекратится этот обстрел!"
Стены затряслись от громового раската — сквозь деревянные ставни полыхнул ярко-красный свет. До Рэйчел донеслись отдаленные крики, поросячий визг… Должно быть, подумалось ей, снаряд попал в одну из хижин у подножья холма. Да, попади он в их ветхое строение — им всем тут конец.
„Что с Брайаном? — вертелось у нее в голове. — Вчера у него состояние было неважное, и к тому же поднялась температура. Мак знал, когда говорил о перитоните. Конечно, я сделала все, что могла, чтобы предотвратить заражение. Кажется, мне посчастливилось удалить все мельчайшие кусочки шрапнели и грязи. И все-таки заражения, по-видимому, избежать не удалось. Мак не питал в отношении Брайана особых надежд. А теперь в нынешней опасной обстановке шансов у него оставалось совсем немного.
Ну, пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он выздоровел. Чтобы пережил эту ночь. А об остальном я сама позабочусь".
Натыкаясь на медсестер и санитарок, успокаивающих одних и пытающихся совладать с другими ранеными, Рэйчел бросилась по проходу, разделявшему два ряда кроватей. Кровать Брайана была последней. В тусклом полумраке палаты она сразу же ее разглядела. Кровать была пуста.
Грудь Рэйчел взорвалась жгучей болью, как будто ее ранило минным осколком.
— Нет! — закричала она. — Нет!
Обезумев от ужаса, Рэйчел схватила за руку пробегавшую мимо медсестру. Это была Дана: пепельные волосы разметались по плечам, на худом бледном лице — испуг. В руке она держала пузырек с раствором Рингера — от внезапного прикосновения Рэйчел Дана дернулась, и пузырек выскользнул из ее пальцев. Звон разбиваемого стекла. Тепловатая жидкость пролилась на ноги Рэйчел, а один из осколков вонзился ей в щиколотку.
— Когда? — прокричала она, сжимая руку Даны с неожиданной силой. — Когда он умер? — голос ее перешел на истерический визг.
Дана с трудом высвободила руку и отступила на шаг назад, посмотрев на доктора так, словно та сошла с ума. Только тут Рэйчел осознала, как странно она, должно быть, выглядит со стороны: вся заляпана грязью, волосы спутаны и в беспорядке спадают чуть не до поясницы. Словом, точь-в-точь один из дошедших до ручки пациентов палаты для наркоманов — тех, кто до одурения накурился начиненных опиумом или марихуаной сигарет от Мамы-сан.
