— Я провел ту неделю в Каннах, думая о нас с тобой — и о ребенке, который, как я считал, растет в тебе. Пытался понять, что надо сделать, как будет лучше для всех нас. Я вернулся домой на два дня раньше, с обручальным кольцом и речью, которую повторял, пока не заучил наизусть. А тебя уже не было.

От этих его слов у Джилл захватило дух. Ее мир перевернулся.

Джек собирался сделать ей предложение! Он был готов на ней жениться! Ей трудно было в это поверить, но она понимала, что он не лжет.

— Не тебе одной было больно, Джилли. — Он отпустил ее руку. — Вспомни об этом, когда тебе снова захочется во всем обвинить меня одного.

Долгое мгновение она смотрела на него, и слезы готовы были хлынуть из ее глаз. А с ними слова — извинения, мольбы и сожаления.

Джилл встряхнула головой. Прошлого ничто не изменит. Ничто не сотрет ту боль, которую они причинили друг другу. Рубцы от прошлых ран слишком глубоки.

Не сказав ни слова, она вылезла из машины и пошла к калитке. Джек не стал провожать ее до двери — но она этого и не ждала. С тоской в сердце Джилл стояла на ступеньках, глядя, как уезжает лимузин.

Спустя неделю слова Джека по-прежнему не давали ей покоя. Джилл хмуро смотрела в зеркало, застыв перед ним с баночкой кольдкрема в руках. Оказывается, Джеку было больно, когда он вернулся домой и обнаружил, что она от него ушла и что ребенка у них нет — и никогда не было.

Джилл никогда не представляла ситуацию в таком свете, считая, что пострадавшей стороной была она одна. Она его любила, а он ее — нет. Черное и белое, все очень просто. Так ей было легче его ненавидеть, легче было отказаться от всякой надежды на совместную жизнь с ним и уйти.

Неужели в их с Джеком разрыве она тоже сыграла свою роль, — роль, в которой никогда себе не признавалась?

Теперь Джилл не знала, что ей думать. Теперь она не могла перестать думать о Джеке и их прошлом. Она не могла спать, не могла нормально работать, она почти лишилась аппетита и постоянно ловила себя на том, что все время думает о Джеке — прошлом и настоящем. Мысли о нем не давали ей покоя ни днем, ни ночью.

Со вздохом Джилл окунула пальцы в крем и начала покрывать им лицо и шею. С помощью салфетки она сняла грим, а потом протерла кожу влажным тампоном.

Джек был готов на ней жениться. Он сказал, что вернулся из Канн, приготовившись к этому. Но что бы от этого изменилось?

Ничего. Если даже он и хотел на ней жениться, то не по любви. Он принял это решение только из чувства долга и вины.

И все же он был готов идти на компромисс, готов был пойти навстречу. А она — нет. Джилл нахмурилась. Может быть, он прав. Может быть, ей действительно всегда нужно, чтобы все шло по ее, всегда нужно было распоряжаться и владеть ситуацией. Ей не хотелось бы так думать: она считала такие черты весьма непривлекательными.

Джилл сжала кулаки, вспоминая свое безрадостное детство. Она так много времени проводила одна или с людьми, которые присматривали за ней за деньги. Ее родители были людьми занятыми. Она была нежеланным ребенком: ее родители заводить детей не собирались. И дали себе слово вести прежний образ жизни, словно рождение дочери ничего не изменило.

И они это сделали. Джилл приходилось добиваться от них тех крох внимания, которые ей изредка перепадали. Она привыкла полагаться только на себя, поняла, как важно быть целеустремленной и решительной.

Так что, возможно, Джек был прав. Может быть, она ушла от него потому, что не хотела идти на компромисс. Но что бы изменилось, если бы она осталась? Скорее всего, ничего. Джилл встряхнула головой. Прошлого не изменить. Оно осталось позади. Есть только будущее — но в этот момент оно казалось еще более трудным, чем прошлое.

Ребекка.

Джилл поднесла руку к виску и начала его растирать, надеясь хоть немного смягчить боль, которая в нем пульсировала. Рекламная кампания была в полном разгаре. Куда бы она ни приходила, всюду были их с Джеком фотографии: на рекламных щитах, автобусах, в светской хронике «Лос-Анджелес таймс». А подпись «Джек и Джилл: да или нет?», казалось, дразнила ее со всех сторон.

Похоже, Ребекке нравилось повсюду видеть фотографии матери, и ее преподаватели из подготовительной группы уверяли ее, что не заметили никаких перемен ни в настроении Ребекки, ни в ее поведении.

А вот Питер, напротив, воспринял случившееся болезненно. На днях он позвонил ей, пылая гневом, и заявил, что она представляет опасность для эмоционального равновесия дочери. Ребекка, как он утверждал, ведет себя напряженно, кажется расстроенной и все время плачет. Он дал понять Джилл, что на суде воспользуется этим фактом.

Его звонок напугал Джилл. Очень сильно. Она моментально перезвонила своему адвокату, и тот уверил ее, что угрозы Питера — сплошная чушь. Но ее страхи не улеглись. Она знала, что Питер готов воспользоваться всем, чем угодно, лишь бы выиграть дело.

Джилл содрогнулась. У нее не было возможности положить конец рекламной кампании — кроме как только отказаться от участия в передаче. Ее успех пока еще не шел на убыль, хоть Джилл по-прежнему не могла понять причины этого успеха. Письма и звонки шли сплошным потоком, и их передача становилась одной из самых популярных в Калифорнии.

Взяв щетку, она начала расчесывать волосы. Неизвестно почему, но они с Джеком пробудили огромный интерес зрителей. Те или возненавидели, или полюбили одного из них и зациклились на том, что ведущие кинообозрения должны сблизиться. Они решили, что Джек и Джилл идеально подходят друг другу.

Она тоже так думала. Когда-то.

Джилл швырнула щетку на столик и встала, возмутившись своим мыслям и своей слабости. Паблисити было частью ее работы. Как и их с Джеком совместные появления на публике. Пройдя через гримерную, она вышла в коридор. Она будет участвовать в рекламной кампании, и охотно — если только это не будет вредить Ребекке или ставить под угрозу ее шансы получить опеку над дочерью.

— Привет, Джилли!

Она вздрогнула от неожиданности, только сейчас заметив Джека. Он шел по коридору, направляясь в ее сторону. Руки он засунул в передние карманы брюк, под мышкой у него торчала газета.

— Привет! — Она всмотрелась в его лицо. — Я думала, ты уже ушел.

— А я уже ушел. А потом увидел вот это и вернулся. — Он протянул ей газету. — Мы опять попали в колонку светской хроники.

Джилл посмотрела газету, которую Джек уже развернул так, чтобы заметка оказалась снаружи. Там была и фотография, которую сделали на открытии нового кинозала в торговом комплексе. Она закусила нижнюю губу. Они присутствовали на открытии ради рекламы, и Джек вел себя крайне театрально: встал перед ней на колено, чтобы поцеловать ее руку, играя роль пылкого влюбленного.

У нее заалели щеки. Зрители были в восторге. Дана и администрация телеканала были довольны. Джек, похоже, тоже наслаждался всеобщим вниманием: он был словно рожден для славы.

А Джилл чувствовала себя неловко и неуверенно. Она не могла управлять своими эмоциями, когда рядом находился Джек, и ей это было страшно неприятно. К тому же ей было неприятно сознавать, что они своим поведением вводят в заблуждение многочисленных телезрителей.

Джек же, судя по всему, относился к происходящему спокойно.

— Почитай подпись.

Она подняла взгляд на Джека, потом перевела его на подпись.

Репортер узнал, что они с Джеком когда-то были любовниками.

У нее оборвалось сердце. Видел ли эту газету Питер? Ее охватила паника. Если видел, то он придет в настоящее бешенство. И его гордость будет ущемлена. Джилл достаточно хорошо его знала, чтобы в этом не сомневаться. Не усомнилась она и в том, что Питер попробует обернуть это против нее. Он ненавидит Джека. Он почти патологически ревновал ее к нему, еще когда они только поженились, отказываясь верить ее клятвам, что она больше не любит своего бывшего возлюбленного.

Но не послужит ли это фото против нее на суде?

— С тобой все в порядке?