— Вы полагаете, это название имеет какое-либо значение, господин следователь? — пробормотал мой адвокат.

Он улыбнулся ей краешками губ, всем своим видом как бы говоря: «Ну куда ты лезешь?»

— Конечно, мэтр, раз я спрашиваю об этом у Сомме. Удивительно, что обвиняемый остановился по дороге для того, чтобы позвонить своей жертве. Но в особенности удивительно, что он разбудил ее ради того, чтобы выяснить название какого-то паштета!

— В тот день и в ту минуту жертва являлась моим другом, по крайней мере я так думал, господин следователь.

Он одобрительно кивнул.

— Пусть будет так! Откуда вы звонили, Сомме?

— С почты…

— Значит, вы ехали по важному делу и все же подумали о…

— Я выехал раньше времени; и потом, господин следователь, Я не понимаю, почему, направляясь в Анже по важному делу, я не мог вместе с тем проявить внимание к другу! Я всегда привозил из поездок — деловых или нет — какие-нибудь подарки жене и друзьям. Мне кажется, все тут просто зависит от взглядов на жизнь…

Следователь рассердился.

— Вы лжете, Сомме!

— Господин следователь!

Наверное я побледнел. Руки стали ледяными. Я ненавидел этого упрямого чинушу сильнее, чем кого бы то ни было в жизни, сильнее, чем ненавидел Стефана.

Лешуар со спокойствием, которое сводило меня с ума, копался в бумагах. Его руки не дрожали. Он действовал по праву. ЗАКОН был на его стороне! И даже время!

За что он так терзал меня? Словно дело касалось его лично! Какое он имел право?

Найдя в своей писанине нужный абзац, он внимательно его прочитал. После чего встал и подошел к находившейся позади него обитой кожей двери.

— Я бы сам сходил, господин следователь, — проблеял вечно мерзнущий секретарь.

Открыв дверь, Лешуар заглянул в соседнюю комнату.

— Прошу, заходите, пожалуйста.

Он посторонился, пропуская в кабинет Ли. В костюме синего цвета тот напоминал студентика и казался совсем крошечным. Взгляд его раскосых глаз на секунду задержался на мне. Поскольку ему негде было сесть, следователь принес стул из соседней комнаты. Затем, сложив руки, обратился к Ли.

— Мосье Н'Гуэн, прошу вас еще раз дать показания касательно телефонного звонка мосье Сомме.

Своим бесстрастным невыразительным голосом Ли начал свой рассказ, словно отвечал заученный урок.

— Было чуть больше восьми часов утра, мосье Сомме попросил к телефону моего хозяина. Я ответил ему, что мосье еще спит; он велел мне его разбудить.

Я взял аппарат и отнес его в спальню хозяина, после того как сказал ему о звонке. Пока я открывал ставни и отдергивал шторы, мосье взял трубку. Потом я услышал, как он спрашивает: «В котором часу вы придете?»..

— Берете на заметку, Сомме? — вмешался следователь.

Мой адвокат приблизился ко мне и прошептал:

— Почему вы не сказали мне об этом телефонном звонке?

Только ее не хватало!

Разумеется, она тут же стушевалась, чувствуя себя при этом слегка задетой, но прежде всего униженной.

— Продолжайте, мосье Н'Гуэн.

— Господа разговаривали… Конечно, я не слышал, что говорил мосье Сомме… Мой хозяин отвечал «хорошо», «ладно», «договорились». Потом повесил трубку. Он как будто был удивлен…

Следователь подался вперед, склонившись к письменному столу, словно врач, выслушивающий больного.

— Удивлен, мосье Н'Гуэн?

— Да, — ответил вьетнамец. — Какое-то время он смотрел на телефон, потом вздохнул и сказал: «Надо же, а мне так не хотелось выходить сегодня!»

Ли замолчал. Он держался все так же сдержанно, подобно вежливому студенту. Он ждал.

— Не произнес ли ваш хозяин во время этого разговора названия паштета?

— Название чего? — запинаясь, переспросил Ли.

— Паштета… Мосье Сомме утверждает, что спрашивал у своего друга название фирменного паштета, который как будто производят в Анже…

Вьетнамец, похоже, удивился. Он покачал головой.

— Я слышал не все.

— Очень хорошо, благодарю вас, мосье Н'Гуэн. Это все на сегодня.

Ли встал, церемонно поклонился, и следователь проводил его до двери, ведущей в коридор.

Когда он снова сел за свой стол, вид у него был усталый, но удовлетворенный.

— Мосье Сомме, — произнес он официальным тоном, — предпочитаю играть с вами в открытую. Я абсолютно убежден, что вы, застрелив свою жену и своего друга, совершили преднамеренноеубийство, и я собираюсь это доказать!

Все это напомнило мне самые страшные мгновенья моего детства, когда наш сосед-пьяница гонялся за мной, размахивая вилами. Я бежал, как сумасшедший, не в силах кричать, с замирающим от ужаса сердцем, не смея оглянуться… Я знал, что бегу быстрее, чем этот пьяный человек; я смутно понимал к тому же, что даже если он меня догонит, он не причинит мне зла, что он понарошку пугает меня, а на самом деле он добрый малый… И тем не менее мой ужас был беспределен. Толкнув деревянную калитку нашего дома, я одним прыжком оказывался возле матери на кухне, где она готовила еду для мужчин. Увидев мое бледное лицо и заострившийся нос, она сразу понимала в чем дело.

— Опять Тейон безобразничает!

Она выходила на порог и, подбоченясь, осыпала бранью этого дурака, который размахивал своими вилами за воротами, не осмеливаясь войти во двор…

Да, чувство, которое я испытывал в настоящий момент, было похоже на тот детский ужас. Только не было больше спасительной калитки… И не было моей матери; в облике пара, поднимающегося от обданной кипятком капусты, ее фигура казалась такой крепкой…

И тогда я повернулся к Сильви. Я был счастлив, что она — женщина. Ее маленькие глазки заглянули в мои глаза. Она почувствовала, она поняла…

Внезапно в ней произошла какая-то перемена.

— Господин следователь!

Я не узнал ее голос, он прозвучал твердо и уверенно.

— Да, мэтр?

— Позволю себе принять к сведению ваши слова…

— То есть?

— Я полагаю, вы выходите за рамки ваших служебных обязанностей, ибо ваши слова являются своего рода угрозой…

Он не мог опомниться от изумления. Он-то думал, что ее вообще не следует принимать в расчет, а она вдруг стала на дыбы. И я сразу почувствовал себя не таким одиноким. Я больше не был маленьким мальчиком, который, спотыкаясь, со всех ног удирает от пьяной скотины.

— Что вы хотите этим сказать, мэтр? Мне кажется, вы сгущаете краски!

— Никоим образом. Просто я воспринимаю ваши слова буквально. В деле, которое вы расследуете, все совершенно ясно. Мосье Сомме, неожиданно вернувшись домой… Я настаиваю на этой формулировке, и вы не можете ее оспаривать! Неожиданно вернувшись домой, как я уже сказала, — застал свою жену в объятиях своего друга да еще в собственной спальне… Он рассвирепел, он выстрелил! Как и при каких обстоятельствах — вот, что вам надлежит установить. А вы стараетесь состряпать дело о преднамеренном убийстве, тогда как в данном случае такое может прийти в голову в последнюю очередь!

— Я стряпаю дело о преднамеренном убийстве, мэтр?

Ледяной тон следователя испортил ей весь эффект.

— Только что вы так и сказали Сомме!

— Я высказал ему свое убеждение в том, что в этом деле не так все ясно, как казалось с первого взгляда. Мне платят, мадмуазель, за убеждения такого рода и за то, чтобы я мог их обосновать!

На этот раз она промолчала.

— Почему Сомме не упомянул о телефонном звонке? Немыслимо, чтобы он о нем забыл!

— И тем не менее речь идет о простой забывчивости с моей стороны, — заверил я.

— Как же получается, что слуга не слышал названия этого так называемого паштета?

Сильви пожала плечами.

— Этот человек — вьетнамец, вероятно, он не обратил внимания на слово, которого не знал. Не забывайте, что у него не было параллельного аппарата. Он сам нам сказал, что во время телефонного разговора занимался своими делами…

— Да, навострив уши, как все слуги! Почему погибший спросил: «В котором часу вы придете?», Сомме?