Видимо, Надя и в самом деле очень внимательно следила за его реакцией, потому что мгновенная тень, набежавшая на лицо Суханова, от нее не ускользнула.

— А давай бросим говорить об этом? — произнесла она неожиданно весело и тряхнула волосами. — Что мы сидим, как два печальных пенсионера?.. Не хочу тосковать, не хочу ныть, хочу вспомнить Крым! Конечно, крымского «Муската» здесь не подают, но, может, приличное шампанское найдется? Давай выпьем, Борька, по чуть-чуть? Чуть-чуть ведь, наверное, и за рулем можно?

Он заказал шампанское, шоколад и фрукты, не испытав при этом ничего, хотя бы отдаленно похожего на энтузиазм. Из своего бокала отпил совсем немного. Надя, с задумчивой грустинкой в голосе, вспоминала те фрукты, печенные на огне, и то шампанское, которое они распивали в своем крошечном флигельке. Вспоминала, как начала тонуть во время шторма, а он, Борис, поймал ее прямо в волне и так прижал к себе, что у нее аж все косточки затрещали. А ему, когда-то помнящему то ощущение близости ее тела, теперь неприятно было думать об этом. Неприятно было, что она смакует подробности, то ли себе, то ли ему рассказывая, как почти перед самым берегом волна сорвала с нее лифчик. Неприятно оттого, что в их «вечере воспоминаний» не принимают участия ни Поля, ни Олег.

— Ты знаешь, — произнес он, дождавшись паузы, — все это, конечно, очень интересно, но мне и в самом деле пора… И еще я хочу тебе сказать: если у вас с Олегом все рушится и тебя это действительно волнует, может, лучше было посидеть в кафе и попить шампанского с ним, а не со мной?

Надя вздрогнула так, будто ее ударили, и побледнела. В глазах ее блеснули слезы. И Борису вдруг стало ужасно неловко.

— Что-то я не то сказал… — пробормотал он, снова отодвигая стул и присаживаясь. — Извини меня, пожалуйста. И давай действительно спокойно допьем эту бутылку…

— Нет, — она мягко улыбнулась сквозь слезы. — Тебе на самом деле пора. Иди… Ты мне и так уже очень помог.

Он заглянул еще раз в ее серые, с негустыми, но длинными ресницами глаза и подумал, что, наверное, все его подозрения были нелепы и неоправданны. Секунду помедлил, склонился к ее руке и поцеловал кончики теплых пальцев.

— Извини меня еще раз, но мне пора идти. С Олегом я попытаюсь поговорить, а ты… В общем, звони, если что.

Она кивнула с покорной и грустной улыбкой и на прощание легко помахала рукой…

Писк мобильного он услышал, нащупывая в кармане брюк ключи от машины. Тихонько выругался, заторопился, уронил ключ на асфальт. А телефон все надрывался, будто потенциальный собеседник с ума сходил от нетерпения. Да и в самом деле голос Селиверстова оказался взвинченным до предела.

— Я тебя уже больше часа нигде не могу найти, — почти прокричал он в трубку. — Что у тебя с телефоном?

— Ничего. В кармане пиджака забыл, а пиджак в машине оставил. А что случилось?

— Еронин наконец позвонил насчет кредита. Хотел прямо сегодня встретиться переговорить, но я тебя не нашел, пришлось перенести на завтра. — Ого! Значит, выберемся из финансовой ямы! — Борис довольно потер подбородок. — Так что ж ты тогда вопишь, как нервная дама? Радоваться надо.

— Да я, понимаешь… — голос Селиверстова стал тоскливым и виноватым, — боюсь, что подвел тебя… Звонил-звонил тебе по мобильному, а потом подумал, что, может, Поля еще не выехала, ну и…

— Ну и ты, естественно, набрал ее номер и спросил, не уехала ли она еще в «Эстеллу»?

Игорь промолчал. Но молчание это было красноречивее любого признания. Борис откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул.

— Что, сильно я тебя подставил? — снова заговорил Селиверстов. — Извини, а? Я как-то даже не подумал…

— Да ничего. Я сам виноват: не надо было вводить тебя в заблуждение.

— Слушай, а может, ты еще выпутаешься? Можно попытаться сказать, что кафешка планировалась на завтра. Пригласи ее, как ни в чем не бывало…

— Ох и аферист ты, Игореха! — Борис невесело усмехнулся. — Ты, конечно, будешь смеяться до посинения, но я просто не хочу Польке врать. И в «Эстелле» было совсем не то, что ты думаешь… Хотя, в общем, какая сейчас разница? Что сделано, то сделано… Ну что? Тогда до завтра, да? Бывай!

Он повернул ключ зажигания, и джип мягко тронулся с места. Уже темнело. Вдоль дороги тусклыми белесыми пятнами зажигались фонари, витрины магазинов гасли, а на «боевые посты» выползали бабушки, торгующие по вечерам консервами, сигаретами и колбасой. Одна старушка, то ли романтически-наивная, то ли еще просто не знающая рынка, вышла с ведром цветов. И стояла белой вороной среди более предприимчивых товарок, сжимая в каждой из сухоньких ручек по букетику крупных ромашек. Борис притормозил возле тротуара и подошел к ней, аккуратно обогнув колбасниц и сигаретниц. В синем сумеречном свете желтоглазые ромашки казались похожими на звезды. Он попросил из нескольких жиденьких букетиков сделать большую охапку, заплатил раза в два больше спрошенного, чем несказанно осчастливил бабушку. А когда уже садился в машину, услышал за спиной чей-то завистливый комментарий:

— Надо же, повезло Поликарповне! А я думала, что такие, как этот, только голландские розы и покупают…

А Поля к розам относилась довольно равнодушно, зато ромашки любила. И ему приятно было думать, как отдаст он ей этот букет, прижмет ее голову к своей груди и тихонько поцелует в теплый затылок. А потом они нормально и честно поговорят обо всем: ведь и в самом деле Поля, скорее всего, издергалась из-за недостатка внимания. Как-то навалилось все сразу: и кредит этот чертов, и налоговая со своей внеплановой проверкой, да и просто обычная усталость… Он ехал вперед по сумеречному, залитому неоновым светом рекламы шоссе и пытался не слушать внутренний голос, навязчиво и противненько нашептывающий: «И все равно рано или поздно тебе придется спросить, где она провела вчерашнюю ночь. И ответ услышать тоже придется».

Машину Борис остановил возле дома и, не дожидаясь лифта, бегом взлетел на седьмой этаж. У двери немного постоял, успокаивая дыхание. Представил, как Поля улыбнется, увидев его взмокшего, запыхавшегося и с букетом ромашек в руке. Потом нажал на кнопку звонка. В квартире было тихо. Он пошарил в кармане, нашел ключ. И когда открыл дверь и вошел в просторный полутемный холл, понял, что Поли нет. Причем нет уже давно…

Она почувствовала, что он здесь, еще до того, как различила сухощавую фигуру на фоне темных, вяло перешептывающихся деревьев. Почувствовала и с какой-то горькой радостью прошептала: «Князь ты мой, князь…» И уже потом, когда Антон отделился от ограды и неуверенно остановился, словно боясь сделать лишний шаг, торопливо пошла ему навстречу. Ее тонкие каблучки звонко цокали по асфальту, и сердце ухало часто и гулко. Так гулко, что Поле казалось, будто его удары перекрывают доносящееся из парка завывание какой-то рок-группы. Одет Антон был так же, как вчера: в черные джинсы и черную рубашку, и волосы его, прямые, темные, были по-прежнему забраны в «хвост». В общем, выглядел он, как тысячи современных молодых мужчин, но все же чувствовалась в нем эта особенная, княжья порода. Она сквозила и в неповторимом достоинстве осанки, и в манере держать красивую голову, и во взгляде, глубоком, почти тревожном. И в голосе…

— Ты пришла… — глухо произнес Антон, когда она остановилась в двух шагах от него. — Ты пришла. Я знал, что ты придешь.

— Да я и сама ничего не знала еще полчаса назад, — Поля хотела улыбнуться, но улыбка получилась печальной, — откуда же ты-то…

— А я знал! — он подошел и с торопливой горячностью прижал к своей груди ее голову. Поля почувствовала, как ласковые пальцы начинают перебирать ее волосы, как гладят шею, забираясь под ворот платья. Теплая, упоительная нега мгновенно разлилась по ее телу, но она все же заставила себя мягко отстраниться.

— Подожди, Антон, подожди, пожалуйста! Я должна тебе сказать, что пришла только потому, что…

— «Только»? — он приподнял ее лицо за подбородок и усмехнулся. — И я тоже хочу сказать тебе одно «только». Только не говори мне, что пришла исключительно из-за мужа, которого уличила в неверности, которого застала с той журналисткой и которого все равно не можешь выкинуть из головы даже сейчас… Я не хочу этого слышать. Понимаешь, не хочу!