— Знаете, лет семь-восемь назад я тоже был максималистом, хотя, казалось бы, давно вышел из младого возраста. Сейчас смотрю на жизнь иначе. На машинах моей конструкции погибло четырнадцать человек. Мое персональное кладбище, оно куда больше, чем у иных врачей. Ответственность за Уточкина мы разделяем с вами. Да, князь, если вы в авиации всерьез и надолго, у вас тоже будет расти кладбище. Вы как-то о гордыне рассуждали. Грех-то в другом. Мы в ответе за православные души, которые возносятся к Господу из-за наших просчетов. Кстати, из-за удаленности завода здешние «Витязи» обойдутся казне дороже, чем построенные с моей прибылью на «Садко». Поэтому вам надобно определяться, а не мне.

— Вы никогда столько о Боге не говорили, Самохвалов. Удивляюсь. Вы же прагматик. Я даже полагал, что не верите в него вообще.

— В старого дедушку, сидящего на облаке, которого по случайности могу крылом сшибить, действительно нет. А в Творца и Спасителя не веровать глупо.

Он повернулся, чтобы идти к железнодорожной станции.

Князь дернулся, чтобы двинуться вслед, притормозил, не смея ронять августейшую честь, снова шагнул, понимая, что по-порядочному пристало извиниться, но так и остался на месте после смешной пантомимы.

Проведя день в терзаниях, Александр принял соломоново решение. Он начал слушать советы Самохвалова, но извинений не принес, дабы не ронять августейшую честь.

Меж тем Петр Андреич не терял времени, прошедшего с крушения «Витязя». Еще с осени начал набрасывать эскизы почтового самолета на базе «шестерки», но одноместного, с грузовым отсеком и повышенной дальности. Самохвалов-старший энергично пробивал сие новшество в почтовых кругах. Если российское ведомство чесало бороду, то над Европой уже летом появились первые почтовые голуби, выпущенные «Садко». Несмотря на изрядную цену доставки, авиапочта развивалась. Шутка ли — по скорости доставки бумажные письма почти догнали каблограммы.

Когда в октябре великий князь приехал в Гатчину, там начинались первые выкатки двухмоторного пассажирского полутораплана. Александр увидел его и обомлел. Он, давно не посещая «Садко», предполагал, что с прекращением военного финансирования у завода начнутся проблемы. Слышал, что начались-таки продажи спортивного моноплана седьмой серии и возобновила работу пилотская школа, дабы обеспечить сбыт «шестерок» и «семерок». Но о революционной машине Самохвалова слыхом не слыхивал.

Благодаря находкам Жуковского самолет получил эллиптическое верхнее крыло и такое же горизонтальное хвостовое оперение. Исчезла паутина тросиков и расчалок, между крыльями остались только алюминиевые подкосы.

— Потрясающе! Сколько он возьмет пассажиров?

— Без багажа или с минимальным багажом — шесть.

— Думаете, шесть проданных билетов окупят перелет?

— С лихвой. Поначалу, Александр Михайлович, воздушный транспорт рождается как удовольствие для богатых. Брат считает, что на рейсы между главными городами — Санкт-Петербургом, Москвой и Киевом — пять или шесть человек непременно наберется. Затем Гельсингфорс, больно неудобен туда морской путь из Питера. И, конечно, международные рейсы.

— Фантастика. Жюль Верн какой-то. Петр Андреевич, нижнее крыло не маловато?

— Расчеты показывают — хватило бы и верхнего. Вопрос в креплении моторов. Памятуя ваш опыт над Атлантикой, боюсь оставить движки без доступа механика. Но скоро ремонт в воздухе отойдет в прошлое. Моторы надежнее, да и скорости растут. Будет не до прогулок по крылу.

— Внутрь можно? — не дожидаясь разрешения, возбужденный князь поставил ногу на первую ступеньку лесенки, ведущей в кабину.

— Конечно. Но «восьмерка» пока не летает. Не обессудьте. Раньше зимы не прокачу

Александр пробрался внутрь и положил руки на штурвал. Господи, ну и машина! Несмотря на умеренный летный стаж, он пилотской интуицией почувствовал, сколько потенциала заложено в «восьмерку».

Проглядывал опыт создания «Витязя». Приборная панель стала богаче, создавая проблему — как следить и за землей, и за циферблатами.

— Покататься можно?

— Да. Но не нужно. Рабочее место конструктора на земле. Лучше подумаем, что из новых идей можно применить на «Витязе».

В кабинете Самохвалова на пресловутом рабочем месте великий князь разоткровенничался.

— Честно говоря, не знаю куда броситься. Могу приказать начать сборку «пятерок» и «шестерок» на «Дуксе», там все готово. Но они устаревают на глазах! И «Витязь», самый могучий в мире самолет — старье перед вашим цивильным извозчиком.

Петр про себя ухмыльнулся. Где же твоя гордыня, Романов? Совсем недавно чаял справляться в одиночку. Но лишний раз пинать князя не стал — себе дороже.

— Не отчаивайтесь. У потенциальных противников вообще нет ВВС. Сколько лет до войны с Японией?

— Вероятно, три. Не более четырех. Вспомните, Петр Андреевич, миноносец задумывался не против авиации, а для борьбы с кораблями, для удержания превосходства на море.

— Успеем. Возьмите, я набросал прожект. Почитайте на досуге, с августейшим родственником обсудите. Пардон, финансовую сторону тоже.

Князь пробежал листки по диагонали.

— Вы считаете, нам людей не хватает больше, чем самолетов?

— Именно. Потому создание высшего авиационного училища под патронажем Жуковского — первостатейная задача.

— Добро. Так что с гидропланами?

— Если даете согласие, я немедленно начинаю эксперименты на Ладоге. Для начала хочу понять, насколько обычная «четверка» способна взлететь с воды, если вместо шасси ей установить поплавок. То есть в перспективе делаем один базовый проект «Витязя» с двумя модификациями — взлетом-посадкой с земли и воды. Либо придется разработать специализированную летающую лодку, способную нести мину.

— Сроки начинают поджимать. Лучше единый самолет.

— Не хочу обещать заранее. К сожалению, некоторые проблемы видны и сейчас. Например, моторы низко. Есть опасность удара пропеллера о воду и забрызгивания впускного коллектора. Время покажет.

Самохвалов лукавил. Старая учебная «четверка» на поплавках уже была отбалансирована, продута в аэродинамической трубе и прокатилась по местной речке метров сто для проверки плавучести. Но до великокняжеского заверения, что опыты будут оплачены, они держались в секрете.

Через три дня, в относительно ясное погодное окошко среди октябрьской сырости гидросамолет отчалил от дощатого настила в пруду Гатчинского городского парка. Петр Андреевич взялся пилотировать сам.

Он несколько раз прокатился по водной глади, отмечая весьма посредственную управляемость корабля-самолета рулем направления. На третьем проходе дал газ и чуть потянул ручку на себя. Плоские лыжи поплавков начали смачно шлепать по озерной зыби, а «четверка» начала опасно раскачиваться вперед и назад, прыгая, словно резвый дельфин на море. Про себя Петр отметил, что, видимо, только что поставил рекорд скорости для малого судна.

Взлет получился крайне тяжелым. Машина несколько раз отрывалась, проваливалась, снова уходила поплавками в воду и заметно тормозила. Фактически набор высоты получился лишь с четвертой или пятой попытки.

В воздухе оказалось легче, но парусность поплавков сказывалась и тут. Самолет удерживался в горизонтальном положении только ручкой на себя.

Самохвалов позировал в воздухе, пройдя пару раз по прямой линии на Кшесинского, который возился с «Кодаком», затем мысленно перекрестился и зашел на посадку.

Казалось бы — вода более мягкая субстанция, нежели земля. Но раз ударив по полосе, колесо свободно катится, а поплавок на водной поверхности проявляет дурной характер. Машину немилосердно встряхнуло, раздался треск. Правая плоскость ушла вниз. Вращающийся на холостых оборотах винт погрузился в воду, потянув туда носовую часть фюзеляжа. Зубовно заскрежетало в двигателе, после чего высоко взметнувшийся хвост ухнул назад, подняв множество брызг.

Автор эффектного приводнения, мокрый до нитки, выбрался из затопленного кокпита на капот, из-под которого валил пар. На берегу началась суета по отправке лодки, а невозмутимый фотограф запечатлел патрона на носу загубленного самолета.