Пока мы выписывали зигзаги с подветренной стороны гостеприимных рифов, я сумел прочистить насосы, но к тому времени, когда мы оказались на траверзе Гран-Бруи, первого населенного клочка суши к западу от Берджо, я всеми фибрами чувствовал, что с меня хватит. И мы повернули туда.

Настроение у меня было самое мрачное и угнетенное, потому что я уныло представлял себе завтрашний день и все последующие завтрашние дни, уходящие на запад, к Монреалю. Клэр и Альберт, наоборот, были очень веселы. Гран-Бруи — крохотный островок, но необычайно красивый. Кроме того, горстка его обитателей — самые гостеприимные люди, какие только есть на Ньюфаундленде. Половина из них высыпала на берег принять наши концы, а вторая половина вскоре появилась с дарами, варьировавшимися от только что пойманного лосося до банки джема из митчеллы, нашей северной ягоды. Клэр была очарована.

Как и Альберт. Это же была его родина и почти последнее место в мире, где его древняя порода еще сохранилась. Свое возвращение он отпраздновал, спрыгнув на пристань и нахамив пятерке своих братьев и сестер (некоторые, возможно, доводились ему дядями и тетями), чем спровоцировал собачью драку, которая завершилась, только когда полдесятка мужчин, вооружившись лопатами, столкнули весь завывающий, сплетающийся клубок в воду. Из воды собаки выбрались добрыми друзьями, забыв вражду и распри.

Хотя я тайно пришел к выводу, что здесь наше путешествие на выставку и завершится, я промолчал об этом. Мне требовалось время, чтобы подготовить мою команду к известию, что ближайшие годы им предстоит провести на Гран-Бруи. Почти всю ночь я провел, юстируя и закрепляя муфту, а затем перебрал уплотнительную коробку, главную виновницу течи. Когда наконец я забрался на свою койку, предрассветное небо затянули тучи. Ветер переменился, задул с юга, и я понял, что лето (два его остававшихся дня) на юго-западном берегу, слава Богу, кончилось. Утром заштормит, сомкнётся непроницаемый туман. Я сладко уснул, убаюканный мыслью, что продолжить это злополучное плавание никакой возможности нет.

Объяснения тому, что произошло на следующий день, я никакого предложить не могу. Необъяснимые факты таковы: проснувшись в девять утра, я обнаружил безоблачное небо, полное отсутствие ветра, идеальную видимость и море, спокойное, как декоративный пруд. А «Счастливое Дерзание» не дала течи. Вначале я попросту не поверил, но, когда к полудню все таким и осталось, мне пришлось смириться со скорбным выводом, что избежать плавания я сумею, только если испорчу двигатель или нанесу шхуне телесное повреждение. Я явно оказался жертвой отвратительной шутки, но мне оставалось лишь смириться с неизбежным. Подавляющая часть населения Гран-Бруи собралась на пристани, чтобы пожелать нам доброго пути (и терпеливо недоумевала, что могло нас так задержать), а потому я был вынужден выйти в море вопреки тому, что все мое существо отчаянно протестовало.

И последовал один из худших дней в моей жизни. Фантастическая погода упрямо не менялась (на юго-западном берегу такие дни выпадают раз в десятилетие). Двигатель работал безупречно. Нигде не текло. Мы плыли вдоль залитого солнцем улыбающегося берега по искрящемуся морю. И все это время я знал, что неминуемо произойдет нечто ужасное и мне следует быть начеку. Я был до того взвинчен уверенностью, что нас откармливают как ягнят на заклание, что огрызался на Клэр, проклинал мою бедную шхунку, рычал на Альберта и вообще вел себя гнусно.

Много лет спустя, когда я рассказал про этот день одному моему приятелю в Сент-Джонсе, он выдвинул довольно-таки оригинальное объяснение.

— Фарли, — сказал он, — по-моему, ты понятия не имеешь, до чего Джои Смолвуду хотелось убрать тебя со своего острова. И если Единственный Живой Отец в течение двадцати лет успешно водил за нос полмиллиона людей, значит, у него был доступ к силам, которых мы и вообразить не в состоянии.

Поздно вечером мы вошли в гавань Порт-о-Баска после абсолютно ничем не омраченного плавания. Мы прибыли в пункт нашего расставания с островом Ньюфаундленд.

Легкость, с какой мы добрались до Порт-о-Баска, не рассеяла моих опасений относительно будущего. Наоборот. Я все больше проникался убеждением, что «Счастливое Дерзание» только выжидает удобной минуты, а пока старается усыпить мою бдительность. Я не мог поверить, что после стольких лет успешного предотвращения моих усилий поплыть с ней на запад она вдруг покорно сдалась.

Ширина пролива Кабота, отделяющего Ньюфаундленд от Новой Шотландии, равна девяноста милям. Он знаменит рождающимися в нем штормами и сильнейшими течениями, которые вкупе с постоянной зыбью обеспечивают свистопляску волн. Я знал, что Клэр и Альберт еще недостаточно закалены для подобного испытания, а потому договорился с капитаном Джоном Паркером, имеющим право вождения как парусных, так и дизельных судов, в то время — старшим лоцманом Норт-Сидни, — что он присоединится к нам в Порт-о-Баске. Джон приехал на следующее утро на большом пароме «Уильям Карсон». Я взял с собой на «Карсона» Клэр с Альбертом и поручил их заботам его шкипера, доброжелательного широкоплечего капитана Чарли Брауна.

Чарли уступил им собственную комфортабельную каюту, а потом повел нас всех на мостик послушать последний прогноз погоды. Не слишком обнадеживающий. Сильный юго-западный ветер, плохая видимость, грозовые шквалы и проливной дождь.

— Хм! — сказал Чарли. — «Карсону» достанется. Ну, да вам-то, ребята, хорошо: переждете спокойненько тут. Дня через два погодка улучшится, и вы быстренько пересечете пролив.

В полдень гудок возвестил отплытие парома. Мы с Джоном попрощались с отплывающими и сошли на берег. Пока мы шли к нашему причалу, Джон огорошил меня ужасными словами:

— Ну, думается, нам лучше отчалить в два. Тогда мы доберемся до Кейп-Бретона с рассветом завтра.

— Господи помилуй, Джон! Ты шутишь. Разве ты не слышал прогноза и того, что сказал Чарли?

Джон худощав, невысок, взведен точно пружина и словно бы ничего на свете не боится. Он пожал плечами.

— А, это-то! Что ж, Фарли, если ты будешь дожидаться хорошей погоды в проливе, прождешь всю жизнь. Лучше не привередничать, а исходить из того, что есть.

Кто я такой, чтобы спорить с человеком, который был шкипером трехмачтовой шхуны и плавал в Южную Америку, когда я еще только гонял на каноэ по лесным речкам Онтарио?

Мы поднялись на борт, и Джон осмотрел «Счастливое Дерзание». Шхуна не вызвала у него никаких нареканий… кроме одного.

— А где твой радарный отражатель?

Я сознался, что не обзавелся этой треугольной металлической штучкой, которая обеспечивает усиленное отражение радиоволн, так что снабженные радарами суда обнаруживают вас на своих экранах и обходят стороной.

— Лучше установить отражатель, — сказал он. — Сейчас в проливе большое движение. Много океанских лайнеров. В тумане мы будем все время попадаться им на пути.

Я согласился с энтузиазмом, но во всем Порт-о-Баске такого зверя не удалось найти ни за какие деньги. В конце концов мы привязали к вантам над правым бортом десятигаллонное ведро. Вид был несколько странный, но Джон, казалось, считал, что отражать оно будет.

Отчалили мы точно по расписанию в четырнадцать ноль-ноль, и ситуация мне очень не понравилась. С юго-запада накатывалась сильная маслянистая зыбь — верный предвестник шторма. Небо затянули тучи, и свет был зловеще пасмурным. Напиши кто-нибудь тысячефутовыми буквами «ШТОРМ» поперек клубящихся туч — такое предупреждение оказалось бы совершенно излишним. И без него все было понятно. Я покосился на Джона, но он хранил безмятежное спокойствие, стоя у румпеля и посасывая трубку, — наверное, его мысли были заняты книгой, которую он писал про эпоху шхун. Я как мог незаметнее ускользнул в машинное отделение.

Мы держали курс поперек пролива, и вершины Лонг-Рейнджа мало-помалу исчезли за кормой. Зыбь все усиливалась, и «Счастливое Дерзание» зарывалась носом и задирала его к небу, словно обезумев. Течи не упустили свой шанс, и снова взболтанная трюмная муть начала засорять насосы.