Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Тео подробно проинструктировал нас, как ее следует выкрасить заново.

— Будьте так любезны, месье, удалите эту зелень! — наставлял он нас. — Корпус должен быть черным, накрашенная ватерлиния будет белой. Днище будет красным. Под планширем любезно проведите желтую линию. Палубы будут светло-коричневыми. Ее мачты вы отчистите, проолифите и клотики выкрасите белой краской. Когда вы кончите, она уже не будет выглядеть как выуженная из моря старая дохлятина, она будет выглядеть как хороший баскский корабль!

В ближайшие дни приготовления к крещению закончились. Ими занимался зять Тео Мартин Дютен, взявший на себя роль церемониймейстера. Мартину предстояло заручиться согласием доминиканского монаха официально окрестить шхуну, заказать баскский морской флаг, которому предназначалось развеваться на нашей мачте, решить филологическую задачу перевода названия «Счастливое Дерзание» на баскский, спланировать обряд крещения и в заключение подготовить великолепный банкет в честь возрождения баскского торгового флота.

Наш спуск на воду тоже сам по себе стал праздником. Пока Бланш собирала своих подручных на трансбордере, на борту у нас столпились почти все рабочие с верфи, а также испанские моряки, нагруженные дарами в честь знаменательного события — в основном жидкого типа. Трансбордер плавно ушел под воду, и «Счастливое Дерзание» вновь оказалась на плаву. Множество услужливых рук принялись отвязывать удерживавшие ее канаты. И трансбордер с трудящимися собаками остался позади. Майк завел обалдуйку, и мы подошли к главной правительственной пристани. Спуск прошел отлично, а лечение, которому она подверглась на верфи, казалось, избавило «Счастливое Дерзание» от течи. Это был законный повод для дальнейшего празднования, и мы все отправились в кафе «Л'Эскаль».

Мы с Майком покинули «Л'Эскаль» в очень поздний час этого темного и туманного вечера. Захватить с собой Фонарик мы не позаботились, так что единственным источником освещения было мягкое сияние, словно исходившее от нас обоих, такое блаженное тепло нас переполняло. На то, чтобы отыскать порт, у нас ушло черт знает сколько времени. А когда мы его отыскали, то не могли решить, в какой именно его части находимся. Еще час мы ощупью брели вдоль стенки набережной, больно ушибая голени о швартовы траулеров.

«Счастливое Дерзание» словно сквозь землю провалилась. И я решил, что нам лучше отложить поиски, вернуться в «Л'Эскаль», разбудить Эллу и попроситься переночевать. Однако Майком овладело ирландское упрямство, упрямее которого нет ничего. Ворча себе под нос, он тащил меня за собой, пока мы не споткнулись о еще один швартов.

Только к «Счастливому Дерзанию» он никакого отношения не имел, а привел нас на осклизлую палубу поистине допотопной шхуны, которая с незапамятных времен покоилась у дальнего конца стенки.

Много-много лет назад «Алмазная», как звалась эта шхуна, перестала цепляться за жизнь и полузатонула у причала. Однако в ее проплесневевшей каюте проживал моряк, столь же древний, как она сама. Видели его очень редко, когда он выскакивал из кормового люка и торопливо пересекал Плас в направлении наиболее дешевого бара.

Обнаружив нечто знакомое, Майк осторожно забрался на борт «Алмазной» с твердым намерением разбудить ее шкипера и навести у него справки относительно местонахождения нашей собственной шхуны.

Крышка люка сдвинулась, и из него высунулась голова здешнего гнома. Свет керосинового фонаря в его руке озарял морщинистое лицо с запавшими щеками в седой щетине. Он, казалось, знал, что нам нужно, и взмахом фонаря пригласил нас перелезть на палубу катера, который находился при последнем издыхании и принадлежал нашему доброму другу Пауло. А бок о бок с катером уютно устроилась наша беглянка.

В порт прибыли задержанные туманом два иностранных траулера, для них потребовалось место, и «Счастливое Дерзание» перегнали сюда, а перегонявшие ее матросы не сочли нужным поставить нас в известность о случившемся.

Наш проводник удалился, унося фонарь и предоставив нам ощупью забираться на нашу шхуну и спускаться в ее черные недра — у нас даже спички не было посветить себе.

К этому времени я настолько к ней привык и столько раз приходил в болезненное соприкосновение с выступающими частями корпуса, рангоута, двигателя и другими препятствиями, что сумел бы благополучно пройти между ними с завязанными глазами. А потому я спустился в каюту первым — с самыми плачевными результатами. Под моей ногой что-то хрустнуло, я потерял равновесие и сжал в объятиях холодный торс двигателя. Я не выругался, потому что насмерть перепугался. Я был в каюте не один! Вокруг меня повсюду слышался невнятный шепот, шелест, царапанье, и что-то шевелилось под моим распростертым телом, что-то ползало по моим раздвинутым ногам. Я кое-как встал, нашел лампу в жилой части каюты и трясущимися руками умудрился ее зажечь. Майк начал было спускаться по трапу и вдруг замер. В неярком свете лампы мы оба увидели, чем нарушено наше одиночество.

В начале вечера Пауло принес нам в подарок большую картонку, доверху наполненную крабами. Никого не застав дома, он поставил картонку у нижней ступеньки трапа, чтобы мы наверняка ее нашли, когда вернемся.

И были эти крабы не какими-то замухрышками, которые снуют по пляжам, а здоровенными, мощными и энергичными глубоководными крабами с панцирями шести с лишним дюймов в поперечнике и крайне внушительными клешнями. Десятки и десятки их. Пауло хотел, чтобы мы устроили обильное пиршество, но крабы придерживались другого мнения. Нам удалось загнать в угол и посадить в ведро пяток-другой, но остальные оказались слишком уж прыткими или слишком уж хорошо вооруженными и нам явно не по зубам. В подавляющем большинстве они благополучно укрылись в трюме, спрятавшись под настилом.

Заверяя друг друга, что сен-пьерские крабы, в отличие от тихоокеанских пальмовых воров, не умеют лазить по вертикали, мы устало забрались на койки, намереваясь продолжить ловлю крабов завтра при дневном свете и в резиновых сапогах.

Это был очень долгий, очень утомительный день.

Шхуна, которая не хотела плавать - pic_15.png

Глава четырнадцатая

«ЗАДНИЦА САЛЛИ»

Мы с Майком и крабы уснули примерно в четыре утра, когда сильный дождь забарабанил по крыше каюты. И были разбужены в семь, когда по крыше каюты забарабанила тяжелая рука.

В не слишком солнечном настроении я открыл люк и увидел, что дождь все еще льет, а туман густ, как обычно. На палубе катера Пауло толпилась заметно промокшая кучка людей, состоявшая из молодого патера, двух мальчуганов (служек, решил я), Теофиля Дечеверри, его сына Жоржа и Мартина Дютена. В призрачном свете зари они смахивали на дюреровскую гравюру, изображающую плакальщиков, явившихся за покойником.

Однако явились они для совершения обряда крещения «Счастливого Дерзания». Чтобы, так сказать, смыть ее протестантские грехи и сделать ее честной женщиной.

Когда они сгрудились в неприбранной каюте, Мартин шепотом извинился за столь ранний визит, но у святого отца другого свободного времени не нашлось. Он добавил, что святой отец мучается свирепым насморком, с трудом говорит и хотел бы кончить все побыстрее.

Я ничего против не имел. Стоять в нижнем белье было зябко, и меня тянуло поскорее вернуться в теплый уют моего спального мешка. Майк, на котором даже нижнего белья не было, оставался в своем мешке и не изъявлял никакого желания его покидать.

Служба, к счастью, оказалась несложной. Пока мальчики тянули псалом, патер достал бутылку со святой водой, откупорил ее и поднял над центром стола.

Все мы, кроме Майка, старались стоять прямо, а в каюте «Счастливого Дерзания» это недостижимо. А потому наши головы волей-неволей согнулись — как и наши колени и наши спины. Ну а Майк поегозил, пока не сумел принять полуколенопреклоненную позу, так и не покинув спальника, только вид у него был не слишком благоговейный. Скорее он походил на погонщика верблюдов, разбуженного ни свет ни заря в лютом холоде пустыни, чтобы он мог поутру поболтать с Магометом.

31
{"b":"163094","o":1}