Я было поупирался, прекрасно сознавая, что в будущем такой выбор потребует долгих объяснений с критиками, которые сочтут подобное название до невозможности сентиментальным. Однако победа осталась за Джеком.

От традиционных крестин мы отказались, поскольку в Грязной Яме никто не потерпел бы, чтобы бутылку с любым спиртным разбили зря. Мы просто как-то вечером уселись в тесной ее каюте и не единожды подняли стаканы за второе рождение корабля Питера Истона. Затем мы откачали «Счастливое Дерзание» досуха (теперь на это уходило всего около часа) и пожелали нашим гостям доброй ночи. Мы твердо решили испробовать наши крылья прямо на следующий день.

Первое пробное плавание нового судна называется «испытанием». Испытания «Счастливого Дерзания» начались в четырнадцать ноль-ноль на следующий день, а с ней и наши.

День выдался «учтивый» (на Ньюфаундленде это означает, что ветер не задувает с ураганной силой), и белые барашки по гавани гнал всего лишь крепкий восточный ветер. Мы впервые выходили в море на нашей шхуне, и чуть не все обитатели Грязной Ямы собрались наблюдать это событие, а потому мы сочли себя обязанными отойти от помоста под всеми парусами.

И получилось очень даже недурно. Были подняты фот, фок, кливер и фока-стаксель. Джек отдал концы, мы выбрали все шкоты, тяжелые паруса забрали ветер, и «Счастливое Дерзание» медленно набрала ход. И несколько секунд спустя уже резво понеслась через бухту.

Чтобы выйти из узкой длинной бухты Грязной Ямы, парусное судно вынуждено лавировать против ветра, то есть все время менять галсы. Мы, разумеется, знали это. И еще мы, отчаливая, знали, что в пятидесяти ярдах прямо против нас стоят на якоре десятка два плоскодонок и яликов. Приближаясь к ним, я приготовился лечь на другой галс.

— К повороту! — скомандовал я Джеку и повернул тяжелый румпель. — Круто к ветру!

«Счастливое Дерзание» повернула нос против ветра. Встряхнулась, поразмыслила, делать поворот или нет, и решила, что нет. Она увалилась под ветер и вернулась на прежний курс.

Позже Джек утверждал, что это был редчайший для нее честный поступок. По его убеждению, она прекрасно понимала, что произойдет, если мы когда-нибудь выйдем на ней в море, и потому решила, что для нас всех будет лучше, если она незамедлительно покончит с собой, вонзившись в скалистый берег родной гавани, где ее косточки обрели бы вечный покой.

Я с ним не согласен. Мне кажется, бедное маленькое суденышко, никогда не ходившее под парусами, просто не знало, чего от него ждут. По-моему, шхунка перепугалась не меньше меня, когда устремилась на беззащитное скопление лодок и рифы позади них.

Всех нас спас Джек. Он даже доли секунды не потратил, чтобы выругаться, но прыгнул в машинное отделение с такой стремительностью, что застал обалдуйку врасплох. Она еще не сообразила, что происходит, а он крутанул маховик — и зеленая зверюга завелась даже без затравки. Ее поймали, когда она зазевалась, но хотя она с рыганием и ожила, но в отместку дала задний ход, полагая, будто сводит счеты с нами.

С пристани рыбозавода за нами наблюдали многочисленные зрители. Рев обалдуйки они не расслышали из-за грохота машин собственного завода, а потому не поверили своим глазам. Устремляясь вперед под всеми парусами, «Счастливое Дерзание» медленно теряла ход, остановилась и под все теми же и так же надутыми парусами… начала пятиться. Управляющий рыбозаводом, человек, умудренный опытом, видевший несколько фильмов, сказал, что это было точно кинолента, которую прокручивают назад. По его словам, он думал, что шхуна будет пятиться до помоста Оби, там опустит паруса и снова уснет.

Я-то был бы счастлив, если бы это случилось. Правду сказать, я до того разнервничался, что чуть было не перепоручил командование Джеку, не прыгнул в нашу маленькую плоскодонку, которую мы буксировали за кормой, и не расстался с морем навеки. Однако гордость — беспощадная госпожа, и я не посмел уступить своим лучшим инстинктам.

Теперь и Джеку и мне было очевидно, что мы не сумеем выйти из гавани, лавируя под парусами, но только с помощью двигателя, если мы вообще хотим ее покинуть. Однако ни он, ни я не жаждали добиваться, чтобы обалдуйка заработала в обратном направлении и двинула шхуну вперед носом. Мы же знали, что она выключится, откажется завестись и предоставит нам позорно дрейфовать к берегу. В результате «Счастливое Дерзание» под всеми парусами вышла из гавани Грязной Ямы, проделав весь путь кормой вперед. Думается, за всю историю людей и кораблей еще не бывало столь неохотного отплытия.

Когда мы все-таки вышли в море и оказались на безопасном расстоянии от грозных мысов, охраняющих вход в гавань, Джек все-таки попытался заставить двигатель Дать передний ход. Результат точно совпал с ожидавшимся: он выключился и отказался заводиться. Но это уже не имело значения. «Счастливое Дерзание» накренилась, показав днище, сделала поворот оверштаг и понеслась вдоль береговых обрывов, точно торопясь к месту старта парусных гонок.

В течение следующих нескольких часов все горести, сомнения и беды прошлого исчезли из нашей памяти. Маленькая шхуна плыла, точно добрая волшебница. Она все еще отказывалась поворачиваться по требованию, но в открытых водах это особого значения не имело, так как, перекидывая паруса, мы добивались своего, а ее мачты и оснастка были такими крепкими, что эти довольно-таки опасные маневры ей ничем не угрожали. Мы пробовали ее на разных галсах, шли круто к ветру, давали ей бежать, повернув фок влево, а грот вправо, и не сумели найти ни единого недостатка в ее мореходных качествах.

Однако свои слабости у нее имелись. Непривычные прыжки по крутым волнам на всех парусах выдавили почти все рыбьи отходы, которыми она зашпаклевала свои швы, и она принялась течь с такой силой, что Джек почти все время простоял у насоса. Кроме того, массивный компас, который я захватил с собой с Онтарио, продемонстрировал невероятное презрение ко всем условностям и упорно указывал на сорок градусов в сторону от правильного курса. Было очевидно, что, пока мы не найдем специалиста, который сумеет привести наш компас в чувство, вести шхуну нам придется, согласно старинному присловью: «По догадке и Божьему соизволению».

Под воздействием временной эйфории мы рискнули уйти от берега на несколько миль, чтобы осмотреть припоздавший айсберг. И как раз огибали его на почтительном расстоянии (в конце лета ледяные горы теряют устойчивость и иногда переворачиваются, поднимая волны, способные потопить небольшие суда), когда на солнце наползла дымка. Туман, оседлав восточный ветер, наползал с Большой банки.

Мы кинулись наутек, и «Счастливое Дерзание» быстро пронесла нас между мысами в гавань, где туман настиг нас и серым эскортом сопровождал, пока мы пролетели по прямой и лихо встали у помоста Оби.

Несмотря на ее оригинальное отплытие, несмотря на течи и компас, мы остались довольны нашей шхункой, да и собой были горды. Так что испытывали полную готовность начать свое плавание.

Оставалось еще одно малюсенькое затруднение. У нас не было морских карт восточного побережья Ньюфаундленда. Отсутствие карт вкупе с компасом-обманщиком и стопроцентная неизбежность тумана наводили на мысль, что нам следует взять на борт лоцмана, пока мы не доберемся до порта, где можно купить карты и привести компас в порядок.

Очевидным кандидатом в лоцманы был Енос. Как большинство ньюфаундлендских мореходов, он, полагали мы, должен обладать особыми свойствами, которые утратил современный человек. Он всю жизнь плавал в этих водах, часто без компаса и обычно без карт. Если его спрашивали, как он нашел какой-нибудь дальний порт, он отвечал с недоумением:

— Так, сынок, я же знаю, где он!

Именно то, что нам требовалось! Однако, когда мы заговорили о нашей идее с Еносом, он не проявил ни малейшего энтузиазма. Для человека, обычно словоохотливого, как целая свора политиков, ответ его был на редкость лаконичным.