Люциус больше суток взгляда не отрывал от колыбели, парящей в спальне по кругу, Кисси еле слышно ступая, ходила за ней следом и напевала детям старинную кельтскую колыбельную, Драко больше напоминал растерянного первокурсника, причем не слизеринца, а пуфендуйца, настолько ошарашенным, напрочь лишенным привычной Малфоевской мимики, выглядело его лицо. Алексия, держа на руках сладко посапывающую Сюзанну, наведывалась ко мне не реже раза в час, и даже Белла, по непонятной всем причине, кружила исключительно на втором этаже — поближе к младенцам. Ну а я переживала, ничего особенного, просто переживала…

Детям в волшебном мире не положено умирать безымянными, считается, что так их не смогут найти родные по ту сторону бытия и они навсегда останутся одинокими. О таком мне поведал Блейз, затесавшийся в наш узкий круг в качестве поддержки Драко, сам себе не веря, что поддерживает своего наглого блондинистого однокурсника. Между прочим, Забини волновался едва ли не больше меня, и это было воистину трогательно. Видно не было еще в его жизни подобных моментов, а новое всегда волнует.

Габриэль и Патрик — именно такие имена я выбрала своим детям. Варианты мужа я с негодованием отвергла, пусть на внуках извращается!

Мне регулярно докладывали, какое имя высекает магия рода на черном надгробном камне, появившемся, как оказалось, сразу после появления младенцев на свет, но не в самом склепе, а возле него, там, где похоронены сотни Малфоев, не проживших достаточно, чтобы удостоиться чести покоиться подле столпов столь знатной фамилии. Надпись менялась раз десять — то Габриэль, то Патрик, потом снова Габриэль, и вновь Патрик. В результате такой туманности провидения, слабели и медленно погибали оба. Когда у малышей замедлился пульс, и появилось хриплое, прерывистое дыхание, Кисси доставила мне скромный, ничем не примечательный конверт, а в нем, уже знакомым мне почерком было начертано всего два судьбоносных слова:

Избери одного, он выживет.

Все уже давно осознали столь ужасную правду, но облек её в слова только Риддл. Если в жизни всегда есть выбор, и тут Северус прав, то в смерти его нет, а над моими детьми кружила именно она — смерть.

— Нет! Никогда! — прочитав записку, муж зашатался, как слабое деревце под напором урагана. От него подобного я не ожидала. Что они все, сговорились быть душевнее меня, что ли?! — Драко, скажи ей, не молчи! — Люциус искал поддержки у сына, а значит, отчаялся.

— Отец, но они оба умрут! — парень склонился над колыбелью и не спешил отнимать свой большой палец у Габриэля, который тот схватил, а отпускать то ли не хотел, то ли уже не мог от слабости…

Еще час и решение, принять которое означало убить не только своё дитя, но и саму себя, было принято. Казалось, что выход из гибельного лабиринта найден, но я забыла, что обычно такие выходы ведут в еще более страшный тупик…

Никто, ни Габриэль, ни Патрик не превосходил брата по силе. Мы перепроверили раз сто, наверное, в надежде очистить свою совесть хоть на самую малость. После последовавшего за всеми этими манипуляциями гробового молчания, я внимательно посмотрела в глаза мужу, потянулась к нему, полулежа на кровати, и крепко обняла. Затем попыталась поймать взгляд Драко, постоянно от меня ускользающий и решилась. Я сделала им подарок, в расчете на будущее, так сказать. Не хотелось мне обрекать мужчин на подобный выбор. Чужих убивать нетрудно, еще и руководствуясь приказом или надобностью, а вот сына или брата — намного сложнее! Прочим я не доверила нашу судьбу, и потому наказала именно себя.

— Помогите мне встать! Драко, ну подойди же… — парень кинулся ко мне и я, схватившись за его шею, встала, доковыляла до колыбели и ткнула пальцем с рунным кольцом на того кто, по моему мнению, мог быть сильным и выносливым. Так всем показалось, со стороны. На самом деле я подошла зажмурившись, прекрасно зная, что мой выбор уже сделан мною же где-то на просторах вселенной, и от меня ничего уже не зависит…

— Теперь позови Беллу, — объяснений не потребовалось, почему-то все безоговорочно со мной согласились, не задумавшись о самой Беллатрикс, а она возьми да откажись!

— Нет, — жестко отрезала женщина, развернулась на каблуках и вышла. Будто никогда детей не убивала, тоже мне, непорочная нашлась! Если бы подо мной разверзлась земля, удивление не было бы более сильным. Пришлось начать переписку с Волдемортом и попросить Блейза, черного от такой своей роли, сбегать в подземелья и переместиться в замок Слизерина вместе с моим письмом, содержания которого я вам не расскажу, никому не расскажу. Малфоев я отчего-то берегла, может подобным странным образом рассчитывала заслужить побольше их любви? Не знаю, догадались ли они о такой моей заботе…

Забини разрешение принес, Беллу отыскал и та, глянув на меня осмысленно и печально, то был единственный раз, когда она так посмотрела, сказала:

— Уходите. Все!

— Я останусь, — со мной она спорить не стала.

— Кто?

— Этот, — моя жгучая благодарность к этой безумной в своём одиночестве и своей жестокости женщине не будет знать границ, но я словом не упомяну при ней о сегодняшнем дне. Ей пришлось несладко, да простят меня все, ею замученные, но Беллатрикс Лестрейндж способна что-то ощущать, или понимать. Это не чувства, это не душа, это память о том, каково это — быть нормальной.

— Авада Кедавра! — одна секунда, один тонкий изумрудный луч и всё. Один мой ребенок отмучился. Маленькое тельце дрогнуло в последний раз, и Патрик навсегда покинул этот так беспощадно обошедшийся с ним мир. И свою мать. Если верить Нарциссе, его забрали Светлые, и с ними ему хорошо. Но я не верю. Я теперь вообще весьма недоверчива…

Похороны мне удалось пережить в здравом уме. Лил холодный дождь, земля, укрывающая под собой маленький гробик, больше напоминала жидкий грязный кисель. Ветер сбивал с ног, а в небе сверкали молнии. Люциус сгибался, но не от погодных условий, а от горя. Он мог горевать, и Драко мог и, о ужас, Белла могла! Да все, собравшиеся у могилы, могли. Всхлипывал даже Грэгори, украдкой утиравший смешанные с дождем слезы. Видимо, представлял на месте Патрика обожаемую Сюзанну, ведь сестра ему жизнь осветила лишь одним своим существованием. Я же стояла с прямой, как жердь спиной, и хотела плакать, очень хотела, но у меня не получалось.

После церемонии я зашла в большую богато обставленную детскую, предназначенную явно для двоих, посмотрела на пустующее место у кроватки со знаком Слизерина на боковой стенке, откуда недавно была убрана такая же для Патрика, заплакала, наклонилась над Габриэлем, все также молчащим и не издающим ни звука, и тихо-тихо прошептала:

— Я тебя люблю, но знаю, что это ты у меня его забрал, и я в курсе, что выбор неверный. Так и знай! Слышишь меня?! — ребенок весело угукнул, словно соглашаясь. — Если будешь хорошим сыном, я буду хорошей матерью, договорились? — Габриэль снова угукнул. Вполне возможно, он меня понял, и мы действительно заключили тогда своеобразный договор, а может просто показалось…

Но как бы горько ни было, я решила не проливать слез по тому, кто уже в земле, пока не отомщу тем, кто отправил его туда. Время для скорби появится после. Я нутром чувствовала, что виновный жив, и оправдать его жизнь у меня не получалось, но я бы с удовольствием оправдала его смерть. Потому, спустя три мучительных дня после похорон я, под руку с заботливо поддерживающим меня мужем, прибыла в Азкабан. Перед огромными мрачными воротами, охраняемыми сотнями солдат, постелили зеленую дорожку, и встречать нас вышел сам главный смотритель.

— Какая честь для меня, вы с супругой, лорд Малфой! Чем обязаны визиту, позвольте поинтересоваться? Нового постояльца нам прочите, кого-то известного, или так, просто плохого человека? — мужчина усмехался и жадно потирал руки в надежде, что мы все же обрадуем его какой-нибудь любопытной новой жертвой, и жернова этой воистину кошмарной и бесчеловечной темницы вновь разотрут в прах чьё-нибудь сознание и душу. Ему в удовольствие.