— Но я…

— Сладких снов! — муж заснул моментально, как только его голова коснулась подушки.

А я еще долго смотрела немигающим взглядом на эти проклятые набалдашники и боялась…

Если вовремя не закрыть глаза, можно увидеть то, что ты видеть не должен. Может поэтому, по ночам, нам часто трудно разомкнуть веки и обнаружить вокруг себя не то, что ожидал, а совсем другой, скрытый от любопытных взглядов мир. Пусть не буквально, пусть это просто мир близкого человека, но ты все равно не хочешь лишать себя покоя и благородно оставляешь ему, этому человеку, право быть собой, право хранить свои тайны и право эти самые тайны творить. Но случается, что глаза не закрываются! Жизнь мучительно учит тебя и учит, но ты все равно спотыкаешься о свою совесть, свой разум и, не усвоив уроков, смотришь на все, наивно хлопая ресницами…

— Он отец Сюзанны, она моя крестница, я не позволю… — злобная монотонность моего голоса из любого изгнала бы остатки решимости, но Алекс была твердым орешком.

— Он знает, что ребенок не его, провел ритуал, подозрительная сволочь! — от ярости она пнула огромную напольную вазу в детской дочери, отчего тут же застонала от боли и схватилась за ногу. — Я тебе в сотый раз повторяю, это я не позволю!

Она знала, о чем говорила, никто из нас уже давно не страдал иллюзиями и напрасными надеждами. Михаэль Гойл пригрозил своей супруге адом для её новорожденного ребенка, если тот родится, конечно. Он не знал, с кем жена нагуляла ребенка, и узнать не должен был, никогда. Таков был её уговор с Риддлом. Подруга планировала растить его сына в доме Гойлов, с фамилией Гойлов и их солидным состоянием, увеличенным немалыми вложениями Волдеморта. Терпеть то, как над сыном, а ожидался именно мальчик, измывается якобы родной отец, она была не готова. Да и кто к такому может быть готов? Всякие Обливэйты и изменения сознания ею как вариант не рассматривались, у её детей должно было быть безоблачное детство, без малейшего намека на пасмурность. Она так решила. Не знаю, задумывалась ли она над тем, что дочь лишится любимого папы, но подозреваю, что нет, не задумывалась. Не светлый она человек, и не добрый, но мой.

— Хочешь, помоги, не хочешь, просто уйди! Я не обижусь! — она упала в кресло и схватилась за голову. — Прошу тебя, ну не мешай…

— Он твой муж!

— Я его не люблю!

— Ну и что?! — вот она, моя истина. Я ведь тоже не люблю, но если задуматься, жизнь бы отдала за Люциуса, прекрасно понимая, что не заслуживает он такого подарка, а она…

— Ты никого не убивала.

— А ты убивала, что ли? — мой многозначительный взгляд прожег её насквозь. — Ой, прости, забыла…

Да, лично я руки не пачкала, но вот словом и делом отправила на тот свет множество людей, и с каждым ушедшим во мне разрастался холод и равнодушие, поглощая все другие чувства и эмоции. Алексия же не была ни холодной, ни тем более равнодушной, она была до одури упрямой, а иногда еще и глупой, но самое главное, она была стоящей подругой. Я могла бы спорить с ней до хрипоты, но убеждала бы не её, а себя, так стоило ли терять время и нервы?

— Если бы тогда он увидел букет, его бы сам Лорд уничтожил… — это я размышляла вслух. Действительно, до беременности Алекс шанс избавиться от не в меру любопытного и недоверчивого толстяка чужими руками еще был, а скажи она Риддлу об этом сейчас, он бы на смех её поднял. Какое ему дело до семейных проблем любовницы? Вынашивает под сердцем его кровь и плоть и ладно, и хорошо…

— Ты о чем?

— А Грэгори? — я не спешила с высказыванием своего мнения, оно станет ножом в сердце, последним штрихом моего «я», и тянуть с ним имело смысл, поверьте.

— А что Грэгори? Он наследником станет, полноправным, как и я… — сын не опечалится смерти отца, но догадается.

Обделенный интеллектом, чутьем он обладал отменным. Не хочу и думать, что Алексия пообещала ему за молчание. Думаю, шантажировала его сестрой, вот с ней бы он разлуки не вынес. Да ему и не придется. Если вспомнить всю ту же «Джейн Эйр», милую книжицу о совсем не милой жизни, что первым приходит на ум? Любовь, да? А мне сумасшедшая на верхнем этаже, если меня что-то и интересовало в обожаемом мамой произведении, то именно её личность. То, какой она было «до», и как выжила, как смогла? Грэгори, в моём понимании, станет её прототипом. Ну не женой, разумеется, а братом, и еду ему будут таскать не слуги, а родная сестра и сын Темного Лорда, но суть их затворничества почти одинакова. Грэгори Гойл укроется на чердаке от невзгод и полного отсутствия счастья, да так там и умрет, держа за руку безутешную девочку-подростка, проливающую о нем слезы горя, единственные искренние слезы, доставшиеся ему после жизни. Я всплакну так, ради приличия. Алекс же из себя ничего не выдавит, слишком сильным будет её облегчение.

— Михаэль? Можно? — я просунула голову в кабинет и невольно поморщилась. Аромат сдобы и ванили здесь стоял невыносимо плотный. Михаэль, как обычно, перекусывал сладостями перед ужином. Стерев остатки клубничного джема со своего круглого лица, он хитро сощурился.

— Конечно-конечно! Проходите, Гермиона! А что это вы ко мне пожаловали? Супруги нет, и вы хотите о ней поговорить? — ну уж нет. Целью моего визита было не обсуждение неверности Алексии за её спиной, отнюдь.

— Да нет, просто скучно одной в гостиной ждать, а у вас тут такие приятные запахи…

— Да, это всё Шила, великолепные булочки у неё выходят, просто великолепные! Угощайтесь! — он шумно подвинул ко мне огромное блюдо через весь стол.

— А можно чаю? Мне нельзя сейчас кофе, сами понимаете…

— Да-да, одну минутку! — мужчина сосредоточился, но никто не появился. Тогда он позвал: — Шилааа! — ничего не произошло. — Я на секунду, старовата она стала, менять пора. Вы подождете?

— Да, я тут буду, не спешите, мне так неудобно, но кофе вредит в моём…

— Понятно, — перебил он меня, — ждите! — и зашагал коротенькими шажками к двери, сердито бурча проклятия в адрес непригодного домовика. Забыл Михаэль, что Шила не его собственность, а Алексии, что старшая она среди всей своей братии, потому и другим приказать может, и что послушна она хозяйке во всем и всегда…

Три капли в чашку, никакой магии и черной материи, никаких следов, благодарная улыбка за наконец добытый Гойлом чай, вежливое прощание, беглый взгляд на шахматный столик, предоставленный мне в пользование по инициативе Михаэля, как я позже узнала, и всё. Наутро мистер Гойл скончался от остановки сердца. «Много жирного кушал, бедный мой…» — сквозь рыдания поясняла вдова каждому встречному поперечному. Подруге я наколдовала насморк, и она добросовестно сморкалась целый день, имитируя скорбь. Быстрые похороны в солнечный день, удивленные глазки Сюзанны, наблюдающей за скрывающейся под комьями земли крышкой дубового гроба, в котором навечно упокоился её отец и я, осознавшая, что такое смерть, свершенная собственными руками, и потому прекратившая мучиться догадками и предположениями на этот счет. Ничего особенного, скажу я вам, такая же смерть, как и любая другая, даже чуточку легче, понятнее. Яд Нарциссы был мной надежно спрятан, он сыграл свою роль, хоть и не так, как желала бы его настоящая владелица. Но живая леди Малфой превзошла по силе ту, умершую, или же думала, что превзошла…

Ужас сковал мои мысли и разлился холодной кровью по всему телу. Ценность человека можно понять, лишь потеряв его. Вчера вечером домой не вернулся Драко. Даже сейчас, спустя десяток лет, я не могу объяснить, что творилось в моей голове тогда, не нахожу нужных слов. Какими словами объяснить то мерзкое чувство потери? Как признать своё поражение, ведь первое, что пришло на ум — его убили. Драко Малфой — трудоголик, уже немного скучный, семейный и уставший молодой человек, еще пытающийся порой над нами подшучивать, но с каждым разом у него это выходит все менее удачно и задиристо. Ну не мог он вот так просто взять и не вернуться!