— А с чего ты вдруг так поразился, что я могу сюда входить?

— Эээ… Не все могут, то есть могут только Малфои и… ну понимаешь, тебя трудно причислить к нашей семье, да и вряд ли когда-нибудь твоя кровь в неё войдет…

Люциус начал что-то бубнить про чистокровность, а я хотела спать и была несказанно рада, что удалось избежать громогласной перепалки, поэтому коротко извинилась, не чувствуя ни малейшей вины, и первой предложила прекратить экскурсы в историю и пойти спать.

Уже по пути к выходу я засмотрелась на блестящую поверхность мраморного пола, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что под ним мелькнуло знакомое лицо, перекошенное то ли от ярости, то ли от боли… На пальцах у человека вместо ногтей зияли кровавые дыры, вероятно, он тоже царапался изнутри, не в силах вынести заточения. Фигура уже растворилась, а я все не могла пошевелиться, от страха не ощущая ни ног, ни рук. Я не успела узнать её, но это точно был реальный и известный мне волшебник, а не придуманный герой!

Муж дернул меня за локоть, но я все смотрела и смотрела на свое отражение, не в силах оторвать взгляд от того места.

«Да уж, действительно проклятое …» — думала я, и не подозревала, насколько права.

— Гермиона, очнись! Что там такое?!

— Судорога в ноге, замерзла, наверное… Холодно здесь, топить нужно лучше! — отговорки глупее и несуразней выдумать было нельзя, но Люциус коротко кивнул, еле сдерживая раздражение.

Выйдя из библиотеки, я успела заметить Драко, поспешно удаляющегося по длинному и темному коридору, освещаемому лишь двумя небольшими факелами. Перед самым поворотом к центральному залу он запустил руку в свои волосы каким-то злым и нервным жестом. Стоял у двери? Не мог войти? Или не хотел?

За неделю происшествие утратило свою яркость. Может мне вообще все почудилось? Тем более, что наконец-то появилась первая возможность выбраться из Малфой-мэнора, пусть даже и за покупками, совершать которые я еще не любила. Спустя три дня, за завтраком, на котором я как обычно поедала тосты в очередном платье черного-пречерного цвета, успевшем мне полюбиться, Люциус с грохотом поставил на стол чашку кофе и злобно заговорил:

— Нет, ты точно уверена, что не в трауре?! — я явственно услышала, как Драко интенсивнее задвигал челюстью, видать надеялся дожевать все как можно скорее и покинуть вечно конфликтующую семейку.

— Вообще то не уверена! Ни капельки!

— Отец, я пойду, сегодня «Метлы и ступы Малфоев» сливаются с «Волшебной древесиной Орков», столько документации нужно подготовить… — последние, еле слышные слова донеслись уже из камина в гостиной.

— Не дерзи мне! Сколько ты еще будешь ходить вся в черном? Может, подарить вуаль? Что б уж точно все убедились, как ужасна твоя жизнь с нами?!

— У меня нет другой одежды, гардероб мне подбирала Алексия! А ты не смей орать на меня, мне надоело! Слышишь?! Надоело! А жизнь с тобой — настоящий кошмар! — я вскочила и схватила вилку, по всей вероятности, разум заменил ей мою палочку.

— Лорд подарил тебе наше имя, а ты не можешь им даже воспользоваться, где ж твой ум?! Безмозглая староста Гриффиндора, вот бы Макгонагал порадовалась! Грязная кровь и отсутствие интеллекта, какой чудный коктейль мне достался!

— Не кричи! — я повалилась обратно на стул и, положив голову на руки, зарыдала, не в силах больше терпеть его надругательств над моей особой. Следовало ему оплеуху отвесить, а не плакать, но это сейчас я такая умная! Тогда же победу одержала моя юность, прошедшая быстро, словно пустяковая болезнь…

Кричать он не перестал, но смысл воплей сменил вектор, и я раскрыла его небольшую слабость — нетерпимость к женским слезам. Вполне себе распространенная слабость — ничего особенного.

— Не реви! Ну не реви, кому говорю! Тебе просто не идет черный цвет… Ты сто раз могла себе заказать все, что душе угодно, а не только какие-то там платья! Моя фамилия — это деньги!

— Мне все ра-а-авно, что носи-и-ить! — рыдать уже не хотелось, и не такое переживала, но трепать нервы благоверному было приятно.

— Сегодня же купи что-нибудь у мадам Малкин, она не только мантиями торгует, у неё прекрасный дамский отдел!

Я невероятно обрадовалась и затараторила:

— Можно пойти одной, да? Драко ведь на работе, а тебе нужно идти! У тебя сегодня что-то важное, ты сам говорил, я помню! — лихорадочность, с которой я цеплялась за такую возможность, умилила бы любого, но не Люциуса.

— Одна?! С ума сошла? Ты же сразу к своим побежишь! Такого позора я не потерплю. Пойдешь со мной. И без возражений, я их тоже не потерплю! И только попробуй сбежать… — угроза в его бархатном голосе была, и еще какая.

Трапезу мы продолжили молча.

«За каждым богатством кроется преступление. Я где то такое читала. Но так ли это? Скорее всего да, но может и нет. Раньше мне не нравилось ни богатство Малфоев, ни они сами. Сейчас я испытываю к Малфоям разные туманные чувства, но вот деньги, которые были чужими, а в настоящий момент в полном моем распоряжении? Какие чувства я испытываю к ним? Точно знаю только то, что мне не по душе моё к ним отношение, оно какое-то постороннее и мне стыдно. Но я смотрю на все эти дорогие безделушки, шикарные наряды, присматриваюсь к статуе богини Деметры, на которую Уизли пришлось бы копить 50 лет всей семьей и осознаю, что страсть к роскоши не просто грех, а мой грех, о наличии которого внутри себя я и не подозревала. Продолжать стыдиться? Или продолжать грешить?» — вот мой примерный внутренний диалог, который я вела с собою, покупая очередную пару туфель, отличающуюся от предыдущей наличием серебристого бантика на каблучке или двадцатые перчатки, на которых узор был выбит более тонкими линиями, чем на других. Я вообще раньше не носила перчаток, если не считать таковыми зимние варежки!

Люциус купил меня с потрохами. Я хорошо понимала, что это он сейчас покупатель, а я товар, но сердиться могла лишь на себя. Хотя нет, на себя я тоже сердиться не могла. Мне даже приятно было советоваться с ним, приобретая очередную дорогую вещь! И каждый раз он одобрял все, что бы я ни взяла в руки. Мы вместе обсуждали блеск сумочки из драконьей кожи, не слишком ли вульгарно она будет смотреться с моим кожаным плащом из тонкой кожи косули? Или может лучше вон та, она превосходно подошла бы к цвету моих глаза и его парадной мантии, ну той, что висит в шкафу третья с левого края!

В результате мы покупали две и под руку шли дальше, раскланиваясь со встречными знакомыми мужа и просто важными персонами. Я интересовалась у незнакомых людей здоровьем незнакомых мне детей, имена которых мне шептали на ухо секунд за десять до встречи. И я старалась!

Впереди замаячила приземистая фигура Корнера старшего, тот, завидев нашу пару, чуть не в ноги бросился Люциусу, стараясь произвести благоприятное впечатление. После дежурного обмена любезностями, обычно наставала моя очередь вступать в разговор и подводить его к логическому завершению.

— Мистер Корнер, как поживает Майкл? Не планирует жениться? Насколько я помню, в школе он был весьма популярным парнем!

— Уважаемая леди Малфой, я думаю что у него все хорошо, но, к сожалению, точно мне это неизвестно… — Корнер помрачнел и Люциус поспешил распрощаться.

— Я что-то не то сказала? Что случилось с его сыном?

Муж честно ответил:

— Он один из главарей так называемого Большого Противостояния Света. Просто идиотское название, должен сказать, а мы что тогда — Чернота? Разводят мракобесие… Давай не будем о нем, хорошо?

И о ужас! Я согласилась! Мне тоже не хотелось портить себе настроение и говорить «о нем», я хотела купить самые красивые платья из тех, что ждали меня в магазине! Позор мне и порицание, но… Нет, лучше оставьте при себе свое порицание, к черту его!

Войдя в салон мадам Малкин, первое, что я увидела — свое отражение в огромном зеркале напротив входа. И это отражение мне понравилось: ухоженные и блестящие волосы, ставшие такими благодаря редкой коллекции египетских масел, увесистые серьги с гранатовыми камнями и ожерелье им под стать из фамильной шкатулки Малфоев. Шикарное, пусть и черное платье с отделкой серебряной нитью меня не пугало даже своим довольно глубоким декольте, край которого был отстрочен тончайшим черным кружевом. Да что там, мне понравился даже Люциус, стоящий рядом — такой высокий и представительный, всеми уважаемый и холеный! Его движения были властными, но плавными, голос твердым, но красивым, а белая шевелюра уже не кричала мне об опасности, словно сигнальный маяк, как прежде. И теперь я точно знала, что не все морщинки на его лице от частого использования высокомерных гримас, есть еще и те, в уголках глаз, заметные только тогда, когда муж смеется. Думать о таких вещах старая Гермиона не могла, но вот новая…