— А ваша экспериментальная методика? — еле слышно спросил Лукас.

— Предполагает вмешательство в течение первых десяти дней — чем раньше, тем лучше. В это время идет активное восстановление тканей на месте повреждения. Очень часто они разрастаются бесформенной толстой массой, отчего и появляются грубые выпуклые шрамы. Если удалить эту массу по новой, недавно разработанной методике и суметь удержать ткани от повторного разрастания, то шрамов может не остаться совсем.

— Если суметь. А если нет?

— Шрамы могут получиться еще грубее, чем были бы изначально — до нашего вмешательства.

— И?

— И по ряду причин они могут не поддаться обычным, традиционным методам пластической хирургии.

— А что еще, Диана?

— А еще из-за более глубокого проникновения в ткани, связанного с неизбежным разрушением нервных окончаний, могут возникнуть сильные боли. Хронического характера.

Лукас невольно выругался себе под нос.

— Гален знала, на что идет, Лукас, и была готова рискнуть.

— Ее уговорил этот ваш врач, отвечавший по телефону?

— Нет. Хотя могу вас заверить, что у этого врача будут большие неприятности. Это правда, за состояние Гален отвечали и хирурги-косметологи, но ведь ведущим врачом у нее считалась я. А этот врач вообще не имел с ней дела. И не имел права принимать какие бы то ни было решения без моего ведома. Но он не терял времени даром и умудрился созвониться с Бостоном и все уладить сразу же, как только переговорил с Гален. Я ни о чем и не подозревала, пока этот врач сам не поинтересовался, не получала ли я сообщений от команды, прооперировавшей Гален в Бостоне. Он был уверен, что она посоветовалась со мной. Якобы Гален обещала ему это сделать. Ее обещания — дело десятое, но с него никто не снимает ответственности за то, что он не связался со мной непосредственно. Однако, это уже мои проблемы.

— Гален вполне могла пообещать ему это. — Низкий голос Лукаса звучал холодно и безжизненно. — И она не стала вам ничего говорить, чтобы об этом не узнал я.

— Она хотела сделать для вас сюрприз, Лукас. Этот вывод напрашивается сам собой, и к тому же он подтверждается данными психиатрического обследования.

— Она обращалась к психиатру?

— Это обязательная часть предварительного обследования, причем немаловажная. Его проходят и перед обычными косметическими операциями, не говоря уже о сопряженных пусть и с незначительным, но риском…

— Чтобы сразу отсеять тех, кто стремится сделать операцию без серьезной причины.

— Совершенно верно. Или же тех, кто возлагает на нее неоправданные надежды. Ну и конечно, тех, кто не в состоянии справиться с возможной неудачей.

— Значит, психиатр решил, что Гален пошла на операцию из страха вызвать в своем женихе брезгливость при виде ее шрамов? И это было главной причиной?

— Нет! Гален пошла на операцию вовсе не из-за этого! Лукас, Гален знает, что вы ее любите! Со шрамами она или без. Это не вызывает ни малейших сомнений. Она не желает, чтобы Брэндон оставался частью вашей жизни, вашей любви — вот что главное! И Гален решила избавиться от памятки о Брэндоне Кристиансоне — ради вас обоих!

Лукас не поверил Диане. Он знал совершенно точно, что Гален захотела избавиться от ужасного напоминания исключительно ради него одного!

— Диана, а если опыт на удастся? И шрамы не просто останутся навсегда, а станут еще страшнее и уже не поддадутся никакому лечению? И до конца своих дней ей придется терпеть эту боль? Или психиатр не рискнул задавать ей такие вопросы?

— Конечно, рискнул! Это же самая важная часть собеседования! И она ответила, что вы все равно поженитесь, потому что ваша любовь сильнее безумной выходки Брэндона.

— И врач ей поверил?

— Безоговорочно.

Лукас зажмурился: «Милая, любимая моя, неужели ты все-таки научилась врать? Ради меня…» Он обмирал при мысли о том, что Гален не вернется к нему, если операция пройдет неудачно. Она не посмеет остаться с ним рядом, превратившись в живое напоминание о его роковых ошибках.

— Лукас!

— Что?

Его глаза широко распахнулись, и Диана увидела в них мрак отчаяния. Беспросветную черноту.

— Гален непременно очнется, и хотя я понимаю, сейчас это вас мало интересует, но все врачи говорят, что Гален произвела на них самое благоприятное впечатление. Очень редко им встречаются пациенты, ложащиеся на операционный стол с такой верой в успех. Она знала, что добьется своего.

«Операция прошла удачно, но пациент скончался…» Язвительная мысль отразилась на лице Лукаса, но, стараясь не обращать на нее внимания, Диана продолжила свою речь:

— Да, лейтенант Хантер, вы имеете полное право удивиться, откуда у меня такая уверенность и вообще откуда я узнала все подробности обследования Гален в Бостонской клинике. Так вот, на этом настояла Бесс Чандлер.

— Ее мать?

— Да. Гален назвала ее в числе ближайших родственников.

— Ее мать, — процедил Лукас сквозь зубы, — а не я…

— Официально вы не член ее семьи. Во всяком случае, пока. И к тому же не забывайте, Лукас: Гален готовила для вас сюрприз!

«Да не сюрприз она готовила! — кричало все у него внутри. — Она бы просто исчезла! Если бы операция провалилась, я не увидел бы ее никогда в жизни!»

— Бесс Чандлер смогла попасть в Бостон только сегодня. Врачи посылали ей уведомление, но она находилась в Канзас-Сити на учительской конференции и вернулась только вчера ночью. Но не успела она оказаться в больнице, как первый ее вопрос был о вас. Она считала своим долгом сообщить вам обо всем, что случилось с Гален.

— Наверное, они все-таки поговорили и Гален рассказала ей обо мне.

— Нет. Она ничего не рассказывала. И у меня такое впечатление, что они не разговаривали уже много лет. Но судя по всему, Бесс Чандлер внимательно следила за карьерой дочери — задолго до того звонка Женского Убийцы, который сделал Гален известной на всю страну. И уж конечно, ни один телеканал не поленился расписать во всех подробностях счастливый конец у страшной сказки — то есть вашу помолвку. Врачи как раз решали, кому поручить связаться с вами, когда позвонила я. Бесс Чандлер дала согласие на то, чтобы рассказать обо всем мне, а я передала вам. — Диана не успела договорить, как почувствовала в Лукасе едва сдерживаемое нетерпение сию же минуту помчаться к своей любви. Но на всякий случай спросила: — У вас есть еще вопросы?

— Нет, — ответил Лукас, хотя не мог отделаться от вопроса: почему? «Почему ты сделала это, Гален?» Впрочем, он и сам мог дать на него ответ, полный самоотречения и любви. Гален любила его всем сердцем, так любила, что это чувство могло перейти границы и уничтожить ее, как когда-то самого Лукаса чуть не уничтожило пристрастие к алкоголю. — Спасибо вам, Диана, за рассказ.

— Увы, это единственное, что я могу для вас сделать. Как врач, я тоже несу за нее ответственность. По крайней мере моральную.

— Вы бы не стали помогать ей попасть в Бостон на операцию.

— Нет, — призналась Диана. — И не из-за каких-либо сомнений или медицинских противопоказаний. Все дело в вашей любви. При виде такого глубокого и искреннего чувства я не сомневалась, что вашим отношениям не грозят никакие шрамы. Так зачем же было напрасно рисковать?

Такси ждало их возле подъезда, и еще оставалось достаточно времени, чтобы забросить Диану обратно в больницу и успеть на рейс в час пятнадцать. Но она отказалась, решив пройтись пешком. К тому же прогулка поможет ей проветриться и на свежую голову решить, что делать с чересчур оборотистым врачом, пристроившим Гален в Бостонскую клинику.

Диана пошла в сторону больницы, а Лукас отправился в свое недолгое путешествие до Ла-Гуардиа которое сам же и прервал в самом начале. Вот он, театр, где дали репетиции пьесы об одной семье… и он негромко поправил водителя остановиться и подождать.

В огромном зале царили сумерки — только далеко впереди, на сцене, горела лампа. Однако тьма никогда не была помехой для Лукаса Хантера. Но в тот февральский день Лоренс Кинкейд тоже обнаружил, что темнота ему не мешает.