— У тебя ведь много боли было в прошлом. Больше, чем у меня.

— А что ты еще думаешь?

— Почему ты такая?

— Какая?

— Умная.

— Я?! Да я вообще блондинка.

— Не говори так. Ты. Ты особенная.

У Алины какая-то железная рука сжала горло.

— Ты, и в самом деле, как она. Тебе не нужно ничего объяснять. ты и так все понимаешь. Почти без слов.

— Если не твоя девушка, то… — она пытливо посмотрела снизу вверх, — Кто она, Доменик?

— Это героиня моего романа.

Алина внутренне застонала. «Он еще и пишет. Я же ничего еще о нем не знаю. Не уезжай, пожалуйста. Останься.» — молча молила она его, но так и не смогла сказать вслух.

— А ведь мы похожи. — усмехнулась девушка вместо этого и поджала под себя ноги.

— Мне тоже так кажется, но ведь я совсем ничего о тебе не знаю. Совсем ничего.

— Спрашивай.

— Все что угодно?

— Все. — губы сами собой разъехались в улыбке, и на этот раз улыбка вышла теплой, как солнечный лучик.

— Я столько хочу о тебе узнать. Долго получится.

— У нас вся ночь впереди. — пожала плечами девушка.

— Тогда сегодня мы всю ночь будем разговаривать. И… — он встал, и Алина внутренне напряглась, ожидая очередной пошлой шутки, но вместо этого он подошел к столу и жестом фокусника вынул бутылку красного сухого, — и пить вино.

— Мне, кажется, я бы слушал тебя часами, но я не знаю что спрашивать? Расскажи мне историю. — вдруг попросил он.

Алина не удивилась, но и не задумалась. У нее над ухом как вживую прозвучали мамины слова, — хочешь, сказку расскажу? Про танк! В глазах защипало, но она зажмурилась и усмехнулась, повторив:

— Про танк.

— Давай. — он протянул ей стакан, — пересесть не хочешь?

— Я на полу люблю. — она сделала глоток и почти не почувствовала вкуса. — мне ее мама рассказала. Моя команда тогда участвовала в соревнованиях по стритболу, первый раз для меня, я была жутко горда и взволнована. Знаешь я ведь первый раз мячик в руки взяла, когда мне уже семнадцать лет было. Я ведь и по росту подходила и по физподготовке, и родители спортом занимались. А мама так вообще профессиональной баскетболисткой была, и папа играл периодически, а ребенок почему-то всем, чем можно только было, занимался, но не баскетболом. Я об этом потом всю жизнь жалела, и каратэ и гимнастика, и акробатика, и плаванье, и теннис, в ообщем, прямо весь набор. А вот чем я по-настоящему хотела б заниматься, так это этим. Но только на первом курсе университета до меня дошло, что оранжевый мяч — это навсегда.

— Да ладно, ты же классно играешь.

— Классно, это тебе не профессионально. А в тот год я вообще с ума сошла, мне так хотелось научиться, что я в шесть утра вставала и бегом бежала на площадку, чтобы бросок поставить. Помню, у меня еще ухо болело, но меня это только больше раззадоривало. Руки днем отнимались, но радости было просто море. И вот на следующий год уже я, как самый великий активист, но при этом, наверное, самый худший игрок в команде, подрядила своих девок участвовать в соревнованиях. Их тогда каждый год проводили на Дворцовой площади. Ты там был кстати.

Он кивнул, не желая перебивать, Алина оценила это и продолжила. Сложно было рассказывать по-английски, и временами ей приходилось на несколько мгновений умолкать, подбирая нужное слово, но Джош был идеальным слушателем.

— Ну вот, я счастливая, всю неделю бегала, подбирала название команды, регистрировала там и все такое, и наконец, вывесили сетку игр. Зато, когда я ее увидела, то честно говоря, вообще, раздумала продолжать свои занятия баскетболом. Мы во второй день попадали прямиком на Волну. Это, для справки, была команда города, то есть национальный уровень.

Джош присвистнул:

— Так это же стритбол. Уличные соревнования? Откуда там национальный уровень?!

— А вот. Дуракам закон не писан. Я приехала домой, игры были только на следующий день, а меня маму тогда только из больницы домой отпустили. На выходные. Она похудела ужасно, на лице одни глаза остались. Слабая стала, а характер ничуть не изменился. Мне иногда, хочется верить, что в этом я на нее похожа. Она меня всегда учила, что нужно бороться, чтобы не случилось. Вот и в этот раз. Я когда ей рассказала, даже тренироваться не пошла, кроссовки с порога в угол зашвырнула, а она так посмотрела на меня хитро и говорит. Хочешь, я тебе сказку расскажу — говорит. Про танк. Я ей — мам, ну какой танк, ты издеваешься что ли? А она смеется и спрашивает — вот ты думаешь, в танке главное что? Я сначала отвечать не хотела, вся расстроенная была и обиженная на весь мир, потом, наконец, что-то такое сказала, танкист, или что-то вроде этого, не помню. А мама так рассмеялась. Так я и думала, говорит. А в танке главное совсем не это.

Тут Алина наклонила голову.

— Вот, а ты бы что ответил?

— Хм. Это же явно какой-то подвох. Пушка?

— Не-а. В танке главное — не обосраться. — и триумфально пояснила. — Со страху.

Барабанщик рассмеялся.

— Боевая у тебя мама. И что дальше было, ты пошла на игру или нет?

— Пошла. У меня руки были до локтей расцарапаны. Знаешь, с девчонками играть не сахар. А уж с такими, я бы и тебе не советовала. А только мы выиграли. Представляешь? Одно очко, правда, и в таком бою, что ого — го. И явно не благодаря мне, но все же участие я приняла. Вот так то.

— Серьезно выиграли? — он недоверчиво поднял брови. — У команды города?! Ох, ничего себе.

— Да. — подтвердила девушка безо всякого выражения. — А мама умерла через три месяца.

В комнате вдруг стало очень тихо, но все же он не сказал традиционного — мне очень жаль, и Алина была ему за это благодарна.

— От чего? — негромко спросил он.

— От рака легких. Эти слова говорил мне смертельно больной человек, и я их запомнила на всю оставшуюся жизнь. — она подняла на него глаза. — И тебе советую

— Я запомню. — Джош кивнул — Обязательно. Она, наверное, у тебя была очень красивая.

— Очень. Намного, красивее меня. У нее были огромные голубые глаза, светлые волосы и губы как у Джоли. И фигура у нее лучше была. — со вздохом закончила девушка.

— А вот в это я не верю.

— Честно! Мы иногда с ней выбирались куда-нибудь, так нам парни кричали вслед: «Девчонки, подождите, давайте знакомится.» А мама только хохотала. А ведь ей сорок семь было.

— А тебе сколько было?

— Когда она умерла? Девятнадцать. Четыре дня как исполнилось.

— Мда-а. протянул он. — знаешь я уверен, она бы тобой гордилась сейчас.

— Скорее сказала бы, что я дубина.

— Почему?

— Потому, что мне уже двадцать пять, а я в третий раз начинаю жизнь заново.

— Первый тогда, второй — после мужа, да?

— Да. — скривилась Алина. — если можно его так назвать.

— Ты ведь его еще любишь?

Она молчала. Этот вопрос всегда заставал ее врасплох. Ведь и на корабле она была только для того, чтобы найти его и вернуть, и Крис был частью ее плана, многое уже было сделано для этого, но в последнее время она все чаще задавала себя иной вопрос. А смогла бы она его простить? А если нет, то к чему все это?

— Это его подарок, да?

— Что? — переспросила девушка.

— Кулон. — Джош протянул руку, и она поняла, что машинально теребила его все это время, и закрыла его ладонью.

— Нет, не подарок. Но он принадлежит ему. Ему его дал вождь племени индейцев Амазонии, и я должна его вернуть. Но знаешь…

— Знаешь что? — потому что девушка опять умолкла.

— Ты думаешь можно любить, когда не уважаешь человека и больше не веришь?

— Если ты о настоящей любви — то нет.

— Тогда я уверена, что не смогу опять быть с ним. Даже если еще люблю. — девушка сжала кулаки, что не укрылось от взгляда музыканта. — То, что я еще что-то чувствую — это вполне естественно. Он ведь был моим мужем, и я думала, что это навсегда. Я и он. В счастье и в горести. И все такое. Засыпать и просыпаться вместе, есть и пить, смеяться и плакать, навещать родню, кататься на мотоцикле. И еще миллион разных дел. Мне казалось, он идеально мне подходил, понимаешь, нам всегда было весело, в постели все было просто супер, путешествовали часто, танцевали, вообщем, никакой рутины. Я была с ним очень счастлива, но сейчас я все больше понимаю, что мне с ним, не как с личностью было хорошо, а от жизни, которую я вела. Понимаешь о чем я?