На этот раз вопрос был обращен к залу, и смельчаков нашлось, хоть отбавляй. Офицера этот факт, наверное, сделал неимоверно счастливым, потому что широчайшая улыбка прочно поселилась на мясистом лице, украшенном кудрявым чубом, на манер донского казака.
— Замечательно. — он взмахнул одной рукой, так как вторая была все еще занята плечом несчастного азиата. — ну теперь, ваш выход.
Филиппинец стал походить на затравленного удавом кролика, которого к тому же перед этим хорошенько загипнотизировали. Грек выжидающе поднял брови. По залу раздались сдержанные смешки, на что он отреагировал все той же дружелюбнейшей из всех улыбок:
— О! Я вижу, все же кто-то хочет на его место. Итак?
В столовой моментально воцарилась такая тишина, которой позавидовало бы любое кладбище.
— Ты — бесцеремонно ткнул он пальцем в сторону. В направлении, указанным пальцем, к сожалению, сидела Алина. Впрочем, она еще ни о чем не подозревала.
— Прекрасная дама скажет нам, сколько лодок находится на Сенчюри.
Девушка не проявила должного внимания, вернее, она вообще никакого внимания не проявила, так что ее соседу пришлось невежливо пхнуть в бок.
— Шестнадцать. — не разжимая губ прошипел бородатый молодой человек.
— Что?! — Алина спросонья вообще ничего не поняла.
А грек с удивительной грацией лавируя между стульями уже схватил девушку за локоток.
— Вы нам скажете, сколько же лодок присутствует на Сенчюри?
— Э-э. Нет.
Тут даже грек малость опешил:
— Пардон? А почему же нет?
— Видимо, потому что я не знаю — раздраженно произнесла недовольная девушка, которую только что разбудили и спрашивали какую-то несусветную чушь, да еще и выставляли на посмешище.
— Ах, потому что вы не знаете. — сладко улыбнулся офицер, а у девушки появилось горячие желание сбросить его за борт. — Ну, что же спросите у зала.
Алина непонимающе уставилась на него, у нее появилось смутное ощущение участия в каком-то дурацком телевизионном шоу. Какого к черту зала?!
Офицер, явно наслаждаясь происходящим, подсказала:
— Сколько спасательных лодок…
Алина начала тихо ненавидеть и его, и всю безопасность и весь корабль вместе взятые, но делать ничего не оставалось:
— Сколько спасательных лодок…
— Насчитывает…
— Насчитывает…
— Сенчюри.
— Сенчюри.
— Ну спрашивайте. — развел он у руками.
Кое-кто смотрел сочувствующе, кое-кто насмешливо, но ответ при этом похоже знали все. Доведенная до белого коления, Алина, не глядя, махнула головой.
— Шестнадцать. — бодро ответил парень в белом комбинезоне.
Грека это явно не удовлетворило, и он выжидающе продолжал смотреть на девушку.
— Шестнадцать. — внутренне кипя, повторила она за ним, надеясь, что от нее наконец- то отвяжутся. Однако, этого не произошло:
— А какая у каждой вместимость? — коварно поинтересовался Диомидис.
И уже усевшейся девушке снова пришлось встать, но на этот раз хотя бы зная, о чем идет речь, она смогла повторить очередную подсказку бородатого соседа.
— Сто пятьдесят.
— Отличненько. — и он повернулся к своей предыдущей жертве.
— Козел толстый! — возмущенно пробурчала девушка и добавила по-английски. — Спасибо.
— Так, кто-нибудь переведите ему — пусть повторяет за мной.
Теперь та же участь постигла несчастного филиппинца, который кое-как с грехом пополам пробормотал непонятные иностранные слова, даже не поняв, о чем идет речь. Алина тем временем узнала, как зовут ее спасителя. Рамиру был родом из Аргентины, а на корабле работал пианистом, оказавшись на борту первый раз в жизни, равно как и Алина. Выглядел он соответственно своей профессии: невысокий, бледный юноша с длинными нервными пальцами. Темные волосы до плеч несколько не сочетались с редкой рыжеватой бородкой, а по-английски он говорил с сильным акцентом, вставляя родные испанские словечки.
— А теперь все вместе: на Сенчюри помещается шестнадцать лодок вместимостью…
Алина так и не поняла, издевался над ними, так называемый учитель или, действительно, у него была такая манера преподавания, но цели своей он добился, девушка на всю оставшуюся жизнь запомнила, сколько спасательных шлюпок находится на корабле.
Через полтора часа этого трейнинга, а потом еще сорок минут другого, по употреблению алкоголя и наркотиков на борту, смысла которого девушка вообще не увидела, ибо все время говорилось о том, что ничего никому нельзя. Алина упорно пыталась провести оба в бодрствующем состоянии, но нельзя сказать, что у нее это хорошо получалось. Единственное, что вырывало ее из сна, так это бодрый хор голосов, повторяющий информацию о судне, и тычки ее нового знакомого, оповещающие об очередной атаке со стороны преподавателя. Диомидис слишком часто по мнению девушки стал обращать на нее внимание, но в итоге, время, отведенное на образование, наконец, подошло к концу и Алина с Рамиру отправились погулять на берег.
Рамиру, как истинный латинос тут же предпринял попытки ухаживания, но Алину это никак не обрадовало, о чем она ясно дала понять. И после этого общение сразу перешло на дружелюбно — приятельский лад. После несколько часового общения у Алины появилось чувство дежавю. В Париже, двумя этажами выше жил очень похожий персонаж. Не то, чтобы они походили друг на друга внешне, скорее, совсем наоборот. Гидо, так звали внука довольно известного аргентинского писателя Сабато, был жгучим брюнетом с длинными волосами, бородкой эспаньолкой, и задумчивым, всегда печальным взглядом. Но оба молодых человеком, будучи абсолютно не знакомы друг с другом, выражали очень схожие подходы к жизни. Музыка, музыка и только музыка. И если Рамиру хоть и первый раз в жизни, но все-таки пошел на работу, кстати, ему оказалось, тридцать три, а не как думала Алина около двадцати пяти, то Гидо этот вопрос вообще волновал. Прилетев во Францию на крыльях любви к одной малоизвестной парижской актрисе, которая навещала семью в Буенос-Айросе, он, покинув в двадцать семь четырехэтажный фамильный особняк, осел в маленькой квартирке на улице Перье, и чаще всего его можно было застать, пощипывающим струны гитары в кафе напротив над вечной чашкой остывшего кофе и тлеющей самокруткой. За все три года, проведенные в Париже, кроме редких концертов в кафе на Монмартре, никакой другой работой он себя так и не обременил.
Клементина, его подруга, маленькая, худая брюнетка в вечном неимоверно длинном вязаном шарфе, который она носила независимо от времени года, с сильным низким голосом, ей особенно хорошо удавалась песня «Бесса ме мучо», изо всех сил старалась обеспечить им домашний уют с меню, хотя бы изредка выбивающимся из раздела макаронных изделий. Алина часто недоуменно вопрошала, как же ей не надоест одной тянуть такую лямку. Клементина молча пожимала плечами, выпускала клубы дыма, и объясняла девушке, что раз он приехал сюда из-за нее, то и ей это расхлебывать. Алина естественно придерживалась совсем иного мнения на правила семейной жизни, но советов не давала, ведь у нее самой на личном фронте не все шло идеально.
Они погуляли с Рамиру по набережной, пофотографировались на длинном мосту, безуспешно пытаясь снова выискать местных жителей, выяснили, что названия порта — Стравангер, и попав под дождик со смехом вернулись обратно. Пребывая в чудесном расположении духа и переодеваясь на работу, ничего не подозревающая девушка подумала, что ослышалась:
— Что ты хочешь сделать?
Эстель слегка покраснела:
— Слушай, я же сказала, только если ты не против. Я же в Амстердаме схожу, а ты остаешься, так что если у тебя планы, то я даже и думать не стану, но если… Мало ли… я решила спросить.
Алина слегка растерялась:
— Так это не у меня проблемы с ушами. Ты, правда, хочешь это сделать?
— Ну, да. Если тебе он не нужен, то я бы с ним переспала на прощанье.
Алина отложила белую рубашку, которую уже сняла с вешалки.
— Так. Стоп. А Димитрий?
