— А как ты думаешь сама?

— Может быть, мы стали пацифистами только потому, что боимся?

Робин хотела, чтобы отец подбодрил ее, убедил, что он сам никаких сомнений не испытывает.

— А не из-за принципов?

— Потому что мы не вынесем, если будем терять друзей… или любимых… или сыновей. И позволяем, чтобы это случилось с кем-нибудь другим. — У нее снова сорвался голос. — Чтобы творилось самое ужасное…

— Чтобы немцы сбрасывали бомбы на женщин и детей? — спросил Ричард.

Робин вышла на веранду, придерживая лацканы отцовского пиджака.

— Я боюсь, что мы пацифисты только потому, что не хотим рисковать собой или теми, кого любим.

Она положила руки на перила и посмотрела на пруд. Его края затянул тонкий черный лед. Сомнения, которые пугали ее с тех пор, как Джо уехал в Испанию, вернулись снова, разбуженные холодным, насмешливым голосом Майи.

— Папа, я хочу спросить… Ты не одобряешь всех, кто записался в интернациональные бригады? Считаешь, что Джо совершил ошибку, отправившись воевать в Испанию?

Отец покачал головой:

— Ну что ты, Робин. Джо делает то, что считает правильным. Но есть и другие способы борьбы.

— Письма членам парламента от своего округа? Демонстрации? — Она услышала в собственном голосе сарказм и тут же пожалела об этом.

Наступило долгое молчание. Стайка облаков, из которых шел снег, давно пролетела, и на темном небе появился опрокинутый оранжевый полумесяц. Ричард медленно сказал:

— Я сам лежу и думаю об этом бессонными ночами. Да, Майя права. Мы собираем деньги для Испании, отправляем продуктовые посылки, но это не мешает нам удобно жить. А когда речь идет о таких бесспорных вещах… Я спрашиваю себя, как бы я поступил, если бы был моложе…

Робин увидела, какой он усталый и старый, и ощутила чувство вины и страха. Ее поразило, что отец тоже сомневается в своих принципах. Его слова вторили тому, что все время звучало у нее в ушах. Ее отвращению к насилию, ее желанию защитить невинных. Но что, если невинных можно защитить только с помощью насилия? В таком случае, как это ни жестоко, Майя права: принципы, которые Саммерхейсы исповедовали много лет, не выдерживают критики…

Робин услышала на газоне чьи-то шаги. К ним бежала Дейзи, шаль с бахромой летела за ней следом.

— Ричард… Я не могу найти Хью. Думала, он у себя, но его там нет. Я обыскала весь дом и сад. Ох, Ричард, я боюсь за него.

Наверно, Хью либо уехал с Майей, либо пошел прогуляться, говорили себе Робин и отец. Вернется через час-другой; в крайнем случае, утром. Они утешали друг друга, но сами не верили своим словам. Никто из них не лег спать. Они сидели на кухне и вздрагивали от малейшего шороха.

Хью не пришел через час-другой; не пришел он и утром. В полдень Мерлин и Ричард ушли — якобы на прогулку. Но Робин дрожала, понимая, что они собираются обыскать реку и рвы. Дейзи мыла посуду, подметала полы и полировала столы. Впервые в жизни Робин пришло в голову, что деловитость Дейзи, которая всегда выводила ее из себя, была для матери просто способом скрыть свои страхи. Если достаточно усердно драить пол, то становится не так жутко.

Утром в понедельник от Хью пришло письмо. Дейзи разорвала конверт, стоя в коридоре, и Робин услышала, как она пронзительно вскрикнула:

— Ричард… Ох, Ричард, как ужасно! Хью уехал в Испанию.

Когда Сьюзен Рэндолл и дети заболели гриппом, Элен ухаживала за ними и осталась ночевать на ферме, послав отцу короткую записку, что вернется, когда Рэндоллы смогут обойтись без нее.

Ной и девочки выздоровели через неделю, но миссис Рэндолл и Майкл лежали с температурой и кашляли по ночам. Испуганная Элен дала одному из деревенских мальчишек шесть пенсов, попросила его съездить на велосипеде в Беруэлл за доктором Лемоном и ждала, накручивая локон на палец, пока не услышала на проселке тарахтение «бентли». Майкл, закутанный в одеяло, сидел у нее на коленях; его светлые волосы взмокли от пота, дыхание было шумным и частым.

— Это от здешнего воздуха, — сказал доктор Лемон, осмотрев мать и сына. — Понимаешь, Элен, тут слишком влажно и сыро. Плохо для легких.

— Доктор, у Майкла не пневмония? — с тревогой спросила Элен, и Лемон покачал головой.

— Давай ему мед с лимоном, держи в тепле, и все как рукой снимет. Он малыш крепкий.

Элен гордо улыбнулась, наклонила голову и поцеловала Майкла в горячую щеку.

— Я оставлю лекарство от кашля. Честно говоря, меня больше волнует мать. Похоже на ранние симптомы туберкулеза. Не знаешь, где найти Сэма Рэндолла? Я хочу с ним поговорить.

Она рассказала, как добраться до свинарника, и уложила Майкла на койку. У дверей доктор Лемон немного помолчал и спросил:

— А ты сама-то как себя чувствуешь, моя милая?

Элен посмотрела на него с удивлением:

— Прекрасно, доктор.

— Вид у тебя неважный. Что-то ты больно бледная. Кашля нет?

Она покачала головой.

— Ты худеешь? — не отставал врач.

Элен оглядела себя:

— Понятия не имею. Наверно, немножко. Но разве это плохо? Я всегда была пышкой.

— Все эти современные средства для похудения очень вредны. Запишись-ка ко мне на прием, моя милая. Я уверен, что беспокоиться не о чем, но береженого Бог бережет.

Раздосадованная Элен промолчала.

— Ладно, как хочешь, — на прощание буркнул Лемон. — Только смотри, не переусердствуй.

Элен пошла на кухню готовить Майклу питье. Она не могла понять, чем вызван внезапный интерес доктора Лемона к ее здоровью, и не собиралась советоваться с ним. Никогда еще она не чувствовала себя так хорошо. Несмотря на бессонные ночи, проведенные у постели Майкла, она лучилась энергией до такой степени, что не могла задремать даже тогда, когда появлялась такая возможность. Элен с силой выжала лимон, а потом взяла с плиты чайник и налила в мед горячей воды. Руки слегка дрожали, и вода расплескалась.

Однако когда Элен шла по коридору и мельком посмотрела в засиженное мухами зеркало, она на мгновение остановилась и стиснула в руках чашку. Девушка с трудом узнала себя. Бледное лицо, туго обтянутое кожей, синяки под глазами, длинные морщины, тянущиеся от носа до рта. Грязные светлые волосы, завившиеся в спирали там, где она наматывала их на палец. «Я выгляжу старой, — подумала она. — Старой, больной и, возможно, чокнутой».

Элен поставила чашку на подоконник, расстегнула кардиган и правильно застегнула пуговицы. Потом провела расческой по волосам и заплела косы.

Майкл спал. Элен сидела у кровати и смотрела на него. Ресницы отбрасывали маленькие кружевные тени на его щеки. Когда она нагнулась и поцеловала его в глаза, на губах малыша появилась улыбка. В ее ушах эхом прозвучали слова доктора Лемона: «Честно говоря, меня больше волнует мать. Похоже на ранние симптомы туберкулеза». Если доктор Лемон отправит Сьюзен Рэндолл в санаторий, тогда она, Элен, сможет взять Майкла к себе домой… Она прижалась лицом к спинке кровати, уснула и проснулась от крика совы. Огромной серой совы, сидевшей на крыше сарая, как привидение.

Джо переплыл Ла-Манш с горсткой добровольцев: мужчин в матерчатых кепках и плащах, слишком тонких для такой промозглой осени. У него был паспорт, в отличие от остальных, которые ехали во Францию по билетам на три дня, купленным служащими секретариата коммунистической партии на Кинг-стрит. В Виктории они сели на поезд и приехали на Северный вокзал во второй половине дня. Джо, единственный в группе говоривший по-французски, привел товарищей в отделение Ассоциации французских профсоюзов, служившее в Париже сборным пунктом для добровольцев интербригад. Вечер он провел у старых друзей, выпил чуть ли не ведро красного вина и отправил открытку Робин. Утром все встретились на Аустерлицком вокзале и сели на «Красный поезд». Весь вокзал заполнили веселые люди, они размахивали флагами с лозунгами «Да здравствует Республика!» и «Да здравствует Народный фронт!» Джо увидел пассажиров самых разных национальностей; сам он сидел в одном купе с несколькими шотландцами из Глазго и тремя мужчинами, прибывшими с ним из Лондона. Потом закрыл глаза и проспал большую часть пути до Перпиньяна.