— Если не хочешь, не рассказывай.

— Хочу. Ты должен понять, — тяжело вздохнув, ответила она. — Знаешь, у него вошло в привычку бить меня. И даже хуже. Я не могу об этом говорить. Я чувствовала себя… грязной. И чувствую до сих пор.

Она посмотрела на Хью снизу вверх, боясь увидеть в его глазах презрение или отвращение, но увидела только жалость.

— Я была рада, когда он умер. Так что часть того, что обо мне говорят, правда. Я порочная, да?

— Нет. Ты никогда не была порочной. Ты просто не способна на это.

Она не могла смотреть на него. Майя закрыла глаза, мечтая стереть прошлое, и услышала, как он добавил:

— Майя, то, что делал с тобой Вернон, позорит не тебя, а только его.

«Может быть, он прав?» — спросила себя Майя. Ей было чего стыдиться и помимо Вернона — того, в чем она никогда не призналась бы даже Хью, — но сегодня часть тяжкого бремени, много лет лежавшего на ее плечах, свалилась, и она почувствовала себя легко и свободно.

— Я — не Вернон, — сказал Хью. — Если ты выйдешь за меня замуж, у нас все будет по-другому. Майя, я никогда не причиню тебе зла. Я полюбил тебя с первого взгляда.

Майя подумала, что Вернон тоже по-своему любил ее, но промолчала.

— Майя, ты выйдешь за меня, правда?

— Не знаю, Хью… Может быть…

Она тут же прижала кулак ко рту, но заметила, что выражение лица Хью резко изменилось. Как будто он был готов к отчаянию, а вместо этого ему дали надежду. Какое счастье. Боже, какое счастье… Она, Майя Мерчант, сумела сделать кого-то счастливым. Наверно, срок старого проклятия прошел, она может не только губить. И этот «кто-то» — Хью, которому она так многим обязана. Без Хью она снова превратится в одинокое запуганное существо, которым когда-то была. Нет, этого она не вынесет.

— Но я боюсь, — прошептала она.

Хью протянул к ней руки, поднял со стула и очень нежно сказал:

— Не надо бояться. Бояться тут нечего. Майя, ты выйдешь за меня?

Она медленно кивнула. И только тут поняла, что дрожит.

— Давай проведем выходные на море, — предложил Фрэнсис.

Но Робин поняла, что они будут не одни, только выйдя из меблированных комнат и увидев в машине Гая Форчуна и Ивлин Лейк.

По дороге в Борнмут осеннее солнышко несколько раз сменялось обильными ливнями. Пришлось ставить на «эм-джи» крышу. Ивлин Лейк сидела впереди рядом с Фрэнсисом. На ней были шелковые чулки, лакированные туфли и бледно-желтое пальто из крепа. Глядя на нее, Робин понимала, что Ивлин Лейк ни за что не стала бы ютиться на заднем сиденье рядом с Гаем.

Они добрались до Борнмута во второй половине дня.

— Симпатичные трущобы, — сказала Ивлин, окинув взглядом курорт, где Саммерхейсы много лет назад несколько раз проводили летние каникулы.

— Фрэнсис, мы не станем останавливаться в отеле. Ты должен найти какой-нибудь из этих ужасных пансионатов с завтраком. С обоями в цветочек, фланелевыми простынями и стенами, покрытыми штукатуркой с гравием. Штукатурка — это самое главное.

Фрэнсис улыбнулся и поехал дальше. Ряды пансионатов с завтраком тянулись в переулках. «Эм-джи» останавливался у каждого домика, и Ивлин осматривала его.

— Нет, Фрэнсис, здесь слишком шикарно. Все занавески в тон. И этот не годится. Тут на веревке висят фильдеперсовые чулки цвета семги. Я не смогу есть завтрак, который мне принесет женщина в фильдеперсовых чулках цвета семги… Ага! — Ивлин выглянула из окна. — Вот этот в самый раз. Штукатурка розовато-лилового цвета.

Ее рука быстро накрыла руку Фрэнсиса, по-прежнему державшую руль.

И тут все стало ясно. Увидев этот интимный жест, Робин, сидевшая позади, поняла, что Ивлин Лейк — любовница Фрэнсиса. Она сама удивилась, что не сдвинулась с места, не заплакала, не протянула руку и не стала рвать на Ивлин волосы. Просто сидела и смотрела на нее, как мышь смотрит на змею. Узкие миндалевидные глаза, длинное овальное лицо, длинный прямой нос и губки бантиком. Похожа на портрет кисти Модильяни, подумала Робин. Очень дорогой портрет кисти Модильяни.

Фрэнсис и Гай начали носить в пансионат багаж. Три соседние спальни были тесными и безвкусно оформленными; окна выходили на задний двор с мусорными баками и угольными ящиками. В комнате, которую отвели Фрэнсису и Робин, были обои с двумя разными рисунками, причем светло-вишневое махровое покрывало не соответствовало ни одному из них. Ванная, находившаяся в дальнем конце коридора, представляла собой кошмарное сочетание труб, линолеума и плюющейся газовой колонки.

Они оставили машину у дома и пешком вернулись к набережной. Сердитые волны накатывались на желтый песок, кричали чайки, в воздухе стоял горький запах соли, моря и смолы. Беседа начиналась и затухала в ритме прибоя. Любые предложения как-то убить время повисали в воздухе, когда Ивлин делала скучающий жест или Фрэнсис отпускал неодобрительное замечание. «Они ломают комедию, будто получают удовольствие, — думала Робин, — но не могут долго сохранить видимость; маска падает, и становится видно, что у этих плывущих по течению людей нет ничего общего».

Они пообедали в приморском кафе: ели жареную рыбу и чипсы с толстыми ломтями белого хлеба и пили чай из щербатых кружек. Столы были накрыты клеенкой; в окна заглядывало закатное солнце, на короткое время окрасившее море в багряный цвет.

— Смех да и только, — сказала Ивлин, сунув сигарету в мундштук и осмотревшись по сторонам. — Как по-вашему, мисс Саммерхейс?

Фрэнсис щелкнул зажигалкой и дал ей закурить.

— Просто умора, — ответила Робин, меланхолия и печаль которой прекрасно сочетались с атмосферой, царившей в курортном городе в конце сезона.

Они посмотрели шоу в театре, здание которого находилось в конце причала. Зрителей в зале было с десяток. Робин, расположившаяся в первом ряду, видела, что актрисе, игравшей молоденькую девушку, не восемнадцать лет, а все сорок, и что у девушек из кордебалета заштопанные трико. Она сидела с краю, рядом с Гаем. Место между Гаем и Фрэнсисом заняла Ивлин. В антракте Ивлин шепнула Фрэнсису:

— Кошмар и тихий ужас. Давай уйдем, иначе придется сидеть здесь еще час.

Они вернулись в пансионат. Никто не разговаривал; по дороге начался дождь. Свет фар проезжавших мимо автомобилей отражался от мокрой мостовой. Добравшись до пансионата, Фрэнсис позвонил в колокольчик, и хозяйка открыла дверь.

— Поднимайся наверх, Робин. Я приду через две минуты.

Она поднялась по лестнице, прошла в комнату, сняла с себя плащ, подошла к окну, уперлась руками в подоконник и выглянула наружу. Затем раздался стук в дверь.

— Робин, можно?

— Не заперто, Гай.

Форчун закрыл за собой дверь.

— Я сумел протащить это контрабандой мимо старой ведьмы.

Он распахнул пальто и показал Робин две бутылки пива, спрятанные во внутренних карманах.

— А Фрэнсис… — начала она.

— Курит в саду. На умывальнике есть кружка для зубных щеток.

Гай забыл открывалку, и пробку с бутылки пришлось срывать зубами. Пиво с шипением полилось в кружку. Гай передал ее Робин и схватился за челюсть.

— Кажется, я сломал зуб, а от этой дряни у меня начнется несварение желудка. После стаута [16]всегда так.

Она пила, все время прислушиваясь, не идет ли Фрэнсис. Гай рассказывал про эпическую поэму, которую он сейчас писал.

— Дело происходит на заводе по изготовлению запчастей для автомобилей. Сальники, молдинги или еще какое-нибудь барахло. Ритм слов будет вторить ритму станков. — Гай сел на кровать и сбросил ботинки. — Тьфу, зараза… Ну вот, так и знал. Натер мозоль. А ритм будет такой: та-та-ти-та-та… Робин, у тебя есть что-нибудь от этой гадости?

На его стопе красовался крошечный пузырек. Она начала рыться в сумочке из непромокаемого материала. Фрэнсиса слышно не было.

— Есть зеленка. Подойдет?

— Вполне. Роб, смажь, а? Я очень чувствителен к инфекции.

Робин смазала ему ногу зеленкой и заклеила пластырем.

— Наверно, Фрэнсис уже выкурил целую пачку.