— А работа, которую я делаю? А петиции?.. А…

Гиффорд перебил ее:

— В конечном счете не сыграют никакой роли. Германия вышла из Лиги Наций и из Конференции по разоружению. Не слишком хорошее предзнаменование, верно? Если люди хотят войны, их не остановят все разговоры в мире.

Робин мгновение смотрела на него, а потом быстро вышла из комнаты. Фрэнсис знал, что огорчил ее, знал, что должен пойти за ней, однако это не поколебало его уверенности в собственной правоте. Да, он был пьян, но ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Будь у Фрэнсиса время подумать, он нашел бы более обтекаемые выражения, но сказал бы то же самое.

На кухонном столе осталось полбутылки шотландского. Фрэнсис откупорил ее и жадно выпил. А потом стал бродить по дому, пытаясь ни о чем не думать. Он видел Ивлин и Робин и избегал обеих. Фрэнсис не мог смотреть на Ивлин без чувства унижения, смешанного с желанием; глядя на Робин, одиноко стоявшую в углу гостиной, он понимал, что ее не следовало сюда привозить. Тео не ценил ту часть его души, которая искала успокоения в объятиях Робин. А сейчас Фрэнсис отчаянно нуждался в деньгах Тео и дверях, которые тот мог открыть. Он испытывал чувство вины, понимая, что Робин скоро вызовет такси и уедет домой одна. Парочки уходили и исчезали в ночи. Фрэнсис прищурился, пытаясь сосредоточиться, и посмотрел на часы. Было около четырех часов утра. Впрочем, музыка еще играла, Тео еще рыскал по дому, наполнял бокалы, поддерживал беседу и дразнил тех, кто начинал советь и клевать носом. Это вполне устраивало Фрэнсиса, которому не хотелось оставаться наедине со своими мыслями.

Когда послышался выстрел, он был в столовой и шарил в буфете, пытаясь найти еще одну бутылку виски. У подножия лестницы стояли Тео и полдюжины гостей. Один из молодых людей держал в руке пистолет и целился в большой портрет, висевший на лестничной площадке.

— Моя бабушка, — сказал Тео. — Злющая старая ведьма.

Молодой человек нажал на спусковой крючок, прозвучали два выстрела, и все посмотрели наверх. В штукатурке рядом с портретом красовались две дырочки.

— Теперь моя очередь, — сказал Берти Форбс, прицелился и выстрелил.

— Берти, ты попал ей в шляпу, — сказала какая-то девушка. — Рана не смертельная. — Послышался хохоток.

— Теперь ты, Фрэнсис, — сказал Тео и протянул ему пистолет.

Гиффорд всегда хорошо стрелял. Это был один из его странных, бесполезных, никем не востребованных талантов. Фрэнсис презирал военную подготовку, которой его заставляли заниматься в школе, однако неизменно выигрывал все кубки по стрельбе. Еще одна ирония судьбы, часто думал он.

Фрэнсис тщательно прицелился и постарался, чтобы рука не дрожала. Пуля вошла портрету в лоб, прямо между глаз. Пара свидетелей зааплодировала.

— Просто беда с этими гениями, — протянул Тео. — Ну вот, испортил всю музыку. — Он показал на портрет. — Каюк бабушке. Нет никакого смысла продолжать.

Фрэнсис улыбнулся.

— Есть и другие игры, — сказал он, повернул дуло пистолета и приставил его к собственному лбу. Когда он нажал на курок, какая-то девушка вскрикнула.

Робин пошла на звук выстрелов. Первым, кого она увидела в коридоре, был Фрэнсис. Он улыбался и приставлял пистолет к голове. Робин услышала собственный сдавленный крик ужаса, а потом он спустил курок.

Раздался лишь негромкий щелчок. У Робин подкосились колени, и она привалилась к стене. Открыв глаза, девушка поняла, что Фрэнсис видел ее. Она повернулась, побежала по коридору, выскочила в открытую входную дверь и скатилась по ступенькам. На обочине стоял «эм-джи» с открытым верхом. Робин упала на сиденье водителя, нажала на стартер, и двигатель заработал. Сражаясь с ручным тормозом, она услышала:

— Робин!

— Уйди. Уйди, Фрэнсис.

В эту минуту она его ненавидела.

— Ради бога…

Он перегнулся через дверь и схватил Робин за руку как раз в тот момент, когда она освободила тормоз. Нога Робин нажала на педаль газа, но руку, крепко сжавшую руль, сильно вывернуло направо. «Эм-джи» прыгнул вперед и ударил бампером в заднее крыло соседнего «роллс-ройса», стоявшего впереди. Потом двигатель чихнул и заглох.

— Посмотри, что ты наделал! — Она знала, что вопит как базарная торговка. — Посмотри, что ты наделал, мать твою за ногу!

Робин встала коленями на сиденье, схватила Фрэнсиса за рукава пиджака и попыталась оттолкнуть.

— Убирайся, Фрэнсис! Убирайся! Оставь меня в покое!

Она молотила кулаками по его груди.

Робин едва сознавала, что на них смотрят. На ступеньках дома Тео стояла кучка зевак; в соседнем доме отодвинули штору, в окнах спальни зажегся свет.

— О боже, моя бедная старая машинка! — ахнул Берти.

Потом мотор снова заработал, Фрэнсис упал на тротуар, Робин дала задний ход и под треск бамперов и звон разбитых фар умчалась от дома Тео Харкурта.

Она не останавливалась, пока не добралась до улицы, где жил Джо. Потом затормозила на обочине и просидела несколько минут, дрожа всем телом. Отдышавшись, Робин нацарапала несколько слов на листке бумаги, сложила его и написала на обороте имя адресата. Затем доехала до дома, в котором Эллиот снимал квартиру, и сунула записку в почтовый ящик.

Они уехали в Германию через три недели. Исследование, которое Робин проводила для университетского друга своего отца, закончилось, но не принесло ей ни малейшего удовлетворения. Кое-какие осторожные предложения у нее были, но она еще не приняла ни одно из них. Робин решила, что ей надо сменить обстановку. Что надо уехать из маленькой, самодовольной, безопасной Англии.

И ненадолго расстаться с Фрэнсисом. Подумать. Во время долгого путешествия на поезде по Европе она невидящим взглядом смотрела в окно на бесконечную череду полей и деревень и думала о Фрэнсисе. Когда она закрывала глаза и пыталась уснуть, то вспоминала тот холостой щелчок спущенного курка. Глядя на поля и видя сцены уборки урожая, достойные кисти Брейгеля, — косы, срезающие колосья, и золотистые стога сена, — Робин думала, что Фрэнсис ошибается. Все это навсегда и не может измениться.

Они приехали в Мюнхен во второй половине дня и отправились по адресу, который им дал Никлаус Венцель. «Кетэ и Рольф Леман — мои близкие друзья. Им можно доверять», — сказал герр Венцель. Робин вспомнила эту фразу, когда трамвай катил ее по широким улицам Мюнхена, и почувствовала себя неуютно.

Но Кетэ Леман встретила их приветливо и жестом показала в сторону гостиной. Высокая широкоплечая женщина с пучком русых волос на затылке пожала Робин руку и поцеловала в щеку.

— Рада познакомиться с вами, фрейлейн Саммерхейс. И с вами, герр Эллиот. — Фрау Леман поздоровалась с Джо по-английски. — Наверно, вы оба очень устали. Еще бы, проделали такой путь…

Горничная Лотта — коренастая девушка со светлыми косами, уложенными короной на макушке, — взяла у них пальто и шляпы. Им представили Дитера и Карла, сыновей фрау Леман. Кетэ объяснила, что ее муж работает в больнице и приходит домой поздно вечером.

Они сели ужинать в семь часов, когда мальчиков уложили спать. Еда была вкусной, беседа — легкой и ни к чему не обязывающей. Когда Робин пыталась говорить о чем-нибудь более серьезном, чем погода или рецепты блюд из капусты, Кетэ вежливо, но решительно меняла тему и снова возвращалась к пустякам. Вскоре Робин умолкла и предоставила Джо возможность заполнять паузы.

После кофе Кетэ сказала горничной:

— Лотта, если хочешь, можешь идти. Я знаю, что тебя ждет мать.

Лотта вышла из комнаты. Было слышно, как она закрыла дверь и застучала каблуками по лестнице. Когда ее шаги затихли, Кетэ перевела дух, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.

— Герр Эллиот, у вас не найдется сигареты? Английской, я имею в виду?

Джо вынул из кармана пачку и протянул ей.

— При Лотте я курить не решаюсь. — Кетэ выдохнула дым и посмотрела на Робин. — Фрейлейн, запомните: в Мюнхене не одобряют, когда женщина курит на людях, а также пудрится и красит губы. Я сама видела, как в трамвае набросились на девушку с макияжем… Фрейлейн Саммерхейс, вы не поможете мне помыть посуду? Надеюсь, это не слишком высокая цена за возможность поговорить с глазу на глаз.