Когда в конце обеда подали острую закуску, у Робин разболелась голова и девушка оставила всякие попытки принять участие в беседе. Она молча прослушала речи; шафер оказался мямлей, зато Дензил Фарр говорил гладко и был уверен в себе. Фрэнсис, сидевший на дальнем конце стола, во время речи Дензила Фарра шептался со своей соседкой. Хихиканье девушки то и дело прерывало монолог жениха, а тост Фарра за здоровье невесты оказался скомканным из-за непростительного бормотания и сдавленного хохота. Робин заметила, что Фрэнсис не сказал Вивьен ни слова. Перед ним стояла бутылка шампанского, и он то и дело наполнял свой бокал.

Затем обед закончился и все перешли в танцевальный зал. Фрэнсис был окружен людьми; Робин слышала его знакомый низкий голос и смех слушателей. Когда она ненадолго присоединилась к этой группе, Фрэнсис не обратил на нее никакого внимания. Это причиняло ей нестерпимую боль. Робин хотелось закричать, заплакать и напомнить ему о прошлой ночи, но гордость победила. Холодные блестящие глаза Фрэнсиса смотрели на нее с таким же наигранным безразличием, как и на Вивьен. Она видела, как прихвостни хлопали ему и заставляли все сильнее и сильнее нарушать правила приличия. Видела, как к Фрэнсису подошла Вивьен и о чем-то попросила, но сын любезно покачал головой и отказал ей. Робин едва не пожалела ее. Она поняла, что главными чертами Вивьен были простодушие и полная неспособность предвидеть последствия своих поступков. Фрэнсис сумел сделать центром внимания себя, а не мать. О боже, что за месть, подумала Робин и отвернулась.

Она вышла из зала и начала ходить из комнаты в комнату, но не смогла присоединиться ни к одной из компаний, потому что была всем чужой. Оглядев себя, Робин поняла, что неправильно выбрала наряд. Нужно было надеть платье, присланное Майей, а она надела свое любимое красновато-коричневое с вышивкой. Эти люди судили других по внешности; они свысока посмотрели на Робин и решили, что она не стоит внимания. «Нужно уехать домой», — внезапно подумала девушка. Она не взяла с собой вещи для ночлега; перспектива пробыть еще двенадцать часов в доме, который стал ей таким чужим и негостеприимным, была невыносимой. Робин выглянула во двор и увидела, что уже совсем темно. Из окон тянулись длинные полосы света, ярко озаряя сорняки, пробившиеся сквозь плиты. Лонг-Ферри, прекрасный обветшавший Лонг-Ферри, тоже сыграл свою роль в том, что она полюбила Фрэнсиса. Фрэнсис не может забыть об этом. Она ему не позволит.

Она вернулась в танцевальный зал и увидела, что Фрэнсис соорудил из бокалов для шампанского высокую узкую башню. На ее глазах он откупорил бутылку и начал лить вино в верхний бокал так, чтобы оно стекало по краям пирамиды. Но его рука дрогнула и задела бокал; хрупкая конструкция развалилась, и бокалы один за другим начали падать на пол. Осколки хрусталя разлетелись по паркету; танцевальный зал выглядел так, словно был усыпан бриллиантами. Гости, окружавшие Фрэнсиса, захохотали и захлопали, но Робин увидела в его глазах боль и смятение. Она пошла к нему по осколкам и лужам.

Потом положила ладонь на его руку и прошептала:

— Фрэнсис, нам нужно ехать.

— Ехать? — Он попытался сосредоточиться. — С какой стати? Мне и здесь хорошо.

— Мы можем вместе дойти до станции. — Голос Робин звучал решительно. — И успеть на последний поезд.

— Я не хочу успевать на последний поезд. Я уже сказал: мне и здесь хорошо. Здесь… — Он рукой описал в воздухе широкую дугу: — Здесь мои друзья.

— А кто тогда я, Фрэнсис?

Едва эти слова сорвались с языка Робин, как она пожалела о них, боясь ответа.

— Ты?

Казалось, он увидел ее впервые в жизни. Но затем ошеломление Фрэнсиса сменилось злобной радостью. Он оперся плечом о стену танцевального зала и звонко сказал:

— Робин, ты тоже значишься в списках, так что можешь не переживать.

Не успев подумать, она подняла руку и повернула ладонь, чтобы плашмя ударить по этому красивому, издевающемуся, пьяному лицу. Но когда рука застыла в нескольких дюймах от его щеки, Фрэнсис посмотрел на ладонь Робин, потом на ее лицо и начал смеяться. И смеялся даже тогда, когда соскользнул по оштукатуренной стене и сел в лужу шампанского с осколками стекла.

Робин вылетела из дома, сделав паузу лишь для того, чтобы взять в гардеробной пальто, и побежала по извилистой тропе вдоль моря. Когда половина пути до станции осталась позади, она опустила глаза и увидела, что из ступни сочится кровь. Оказалось, что осколок хрусталя проткнул тонкую подошву ее бальной туфельки.

На уик-энд Майя отказалась от других предложений и отправилась в родные места. В Торн-Фене она захватила Элен, очаровав унылого старого священника (Майя давно заметила, что мистер Фергюсон не мог отказать в просьбе хорошо одетой молодой женщине), а затем поехала на ферму Блэкмер, к Хью.

Всю вторую половину дня они провели в Эли, посмотрели какой-то дурацкий фильм в «Электрик Синема», а потом ели сандвичи и трубочки с кремом в маленьком кафе. Майя развлекала обоих рассказами о своем магазине и очень точно передразнивала мадам Уилтон, старейшину отдела женского белья. К тому времени когда они покинули Эли, ей стало легче. Теперь она снова могла смотреть в лицо близким людям и отвергать обвинение, все еще звучавшее в ее ушах: «Вы не способны испытывать нормальные человеческие чувства, правда, Майя? Не способны любить». В Блэкмер она ехала очень быстро, заставляя Элен вскрикивать и хвататься за шляпу на крутых поворотах. Когда в конце вечера Майя крепко обняла Элен и Хью на прощание, она почти убедила себя, что Чарлз Мэддокс сказал неправду.

Хью отвез Элен в Торп-Фен. Вечер был тихий, звезды скрывал плотный слой облаков. Они доехали до дома священника и остановились у ворот, но выходить Хью не торопился. Когда Элен потянулась за сумкой, он прикоснулся к ее руке и заправил за ухо прядь волос, выбившуюся из-под шляпы.

— Элен, подожди минутку, ладно?

Девушка была рада, что уже стемнело и он не видит ее вспыхнувшего лица. Ладонь Хью все еще лежала на ее руке; тонкая перчатка не мешала Элен ощущать легкое покалывание.

— Как по-твоему, что с ней?

Сначала она не поняла, о ком речь. Видимо, Хью это понял, потому что добавил:

— Мне показалось, что Майя была расстроена.

С трудом вспомнив о Майе, Элен нахмурилась и кивнула.

— Она… Сверкала. Так бывает всегда, когда Майя расстроена.

—  Сверкала?Ха-ха!

Похоже, выбранное ею слово позабавило Хью.

— Наверно, дело в том, что скоро Рождество. Сам знаешь, Хью. Вернон… Он умер на Рождество.

— Конечно. — Хью слегка сжал руку Элен, а потом отпустил ее. — Какой же я дурак, что этого не понял.

Элен очень нравилось сидеть и разговаривать о старой подруге. Но Хью вылез, обошел машину и открыл ей дверцу. Она положила руку на его плечо, встала на цыпочки и поцеловала в щеку. Рядом с Хью, в котором было больше шести футов, она никогда не чувствовала себя неуклюжей дылдой.

Он посмотрел на дом священника и сказал:

— До чего же огромный… Должно быть, вам с отцом очень неуютно. Тут могли бы уместиться с полдюжины семей.

Идя по дорожке, Элен поняла, что Хью сам нашел выход из тупика, в котором они очутились.

В последний месяц Джо почти не видел Фрэнсиса, хотя они продолжали жить в одной квартире. Фрэнсис редко ночевал дома. Он отсыпался днем и уходил вечером, в то время как Джо вставал рано, деля свое время между пивной и политикой. Джо знал, что Вивьен снова вышла замуж (он был приглашен на свадьбу, но не поехал, сославшись на занятость), и был свидетелем возвращения Гиффорда в полуподвал. Это случилось только через три дня; после долгого загула Фрэнсис мучился похмельем и был сильно не в духе. В следующие две недели они почти не разговаривали. У каждого были свои друзья и свои дела.

Впрочем, Робин он видел не чаще. Конечно, она, как всегда, была занята, носилась по Лондону как маленький вихрь и яростно вмешивалась в чужие дела. Сначала Джо думал, что Фрэнсис видится с Робин по вечерам, но в последнее время встречал его только со старыми пассиями вроде Дайаны Говард, Селены Харкурт и Чарис Форчун. Джо говорил себе, что отношения Робин и Фрэнсиса не его дело, но ощущал смутную тревогу.