Американец насмешливо улыбнулся.

— Мистер Гиффорд, на вашем месте я бы забыл о журнале. Пока есть время, найдите себе дело понадежнее.

— Дело понадежнее, — медленно повторил Фрэнсис. — В этой фразе слышится похоронный звон, вы не находите? Если так, то нужно сделать что-то стоящее. Что-то великое. То, что запомнится надолго. Если бы мне это удалось, можно было бы умереть спокойно.

— Дорогой… — Вивьен тронула Фрэнсиса за руку. — За столом не говорят о смерти.

— Но в Нью-Йорке с недавних пор о ней только и твердят, мэм. Вчерашние богачи выбрасываются из окон небоскребов, зная, что завтра им нечем будет кормить семьи. И здесь случится то же самое, мистер Гиффорд. Британская экономика слишком тесно связана с экономикой Соединенных Штатов.

Наступило короткое молчание. Робин вздрогнула. Несмотря на жаркий огонь, из устья камина веяло холодом.

Вивьен сказала:

— Фрэнсис, дорогой, нам с тобой нужно будет как следует отдохнуть. Где-нибудь за границей. Там, где тепло.

Фрэнсис поцеловал матери руку:

— Поедем в Италию. Полюбуемся на тамошние дворцы и гондолы.

— И фашистов, — не в силах сдержаться, добавила Робин. — Фрэнсис, это невозможно!

— Конечно, невозможно. Тогда в Испанию. Ветшающая монархия, прекрасная погода и чудесные пляжи.

С фазанами было покончено. Вивьен снова встала, Фрэнсис и два других джентльмена начали быстро собирать тарелки и приборы.

Сосед Робин спросил:

— Значит, фашизм вам не по душе, мисс Саммерхейс?

Если бы не глаза, он мог бы показаться красивым.

— Ничуть.

— Вам не нравятся порядок, благопристойность и патриотизм?

— Отчего же, нравятся. Но еще больше мне нравятся терпимость и свобода, мистер…

— Фарр. Дензил Фарр. Терпимость и свобода — понятия растяжимые, мисс Саммерхейс. Я на собственном опыте убедился, что терпимость и свобода быстро приводят к вырождению и изнеженности.

— Вы так думаете? — Робин смерила его испепеляющим взглядом. — А я считаю, что без них невозможна цивилизация.

Дензил Фарр закурил сигару, хотя десерт еще не подали. Потом он откинулся на спинку кресла и пропустил дым сквозь узкие губы.

— Интересно, что бы вы сказали, мисс Саммерхейс, если бы на каждом шагу к вам приставали попрошайки и прочие мерзавцы. Если бы вся ваша жизнь и будущее зависели от еврея-ростовщика, у которого вы в долгу. Если бы генофонд вашей страны был подорван кровью вырожденцев.

Робин начала лихорадочно искать уничтожающий ответ, но тут Вивьен сказала:

— Дензил, не дразни мисс Саммерхейс. Кому суфле?

Глубокой ночью, когда почти все гости уже отправились спать, Фрэнсис прошептал Робин:

— Дорогая, позволь показать тебе дом. Так сказать, провести экскурсию. Лучше сделать это при свечах.

Она встала и следом за Фрэнсисом вышла из комнаты. Свеча, которую он нес, отбрасывала зловещие тени на стены и пол.

— Главная лестница.

В прихожей он сделал эффектную паузу. Балюстраду венчали резные драконы. В углах прятались черные тени. Фрэнсис повел девушку наверх.

— Робин, тебе не холодно? Надень мой пиджак.

Стоя на лестничной площадке и глядя в окно, Гиффорд снял с себя смокинг и набросил его девушке на плечи.

— Наверно, скоро пойдет снег, — промолвил он. — Посмотри, звезды исчезли.

Она протерла окошко в пыльном стекле.

— Из бельведера видно море.

— Море?

— Мы всего в миле от берега. У меня была своя лодка.

Рука Робин скользнула в сгиб его локтя. Девушка вспомнила свои мысли и сказала:

— Наверно, тут очень хорошо проводить детство. Место просто волшебное.

Ответ Фрэнсиса удивил ее.

— Вообще-то я провел детство вовсе не здесь. Вивьен достался этот дом, когда мне было двенадцать лет. Конечно, к тому времени я уже учился в закрытой школе.

— А каникулы?

— Иногда приезжал. Но ненадолго. Вивьен любит путешествовать. Несколько раз я гостил у Джо и был вынужден терпеть его угрюмого папашу.

— Ох… — Они быстро шли по коридорам и комнатам. Фрэнсис то и дело останавливался, открывал дверь и показывал Робин очередное помещение, обитое деревянными панелями.

— Джо не ладит с отцом, верно?

Фрэнсис хмыкнул:

— Слишком мягко сказано, моя дорогая Робин! Они просто ненавидят друг друга. Эллиот-père [9]— типичный грубый северянин, давящий хорьков для собственного удовольствия и считающий неженками всех, кто читает книги. Но денег у него куча… Глянь-ка, Робин, это «нора священника».

Она всмотрелась в темноту. Панель со скрипом отъехала в сторону, и Робин увидела несколько каменных ступенек, уходивших в чернильную тьму.

— Страшновато, правда? Во времена гонений на католиков здесь скрывались целыми семьями. Это было триста лет назад. Кошмар, а? Лично я предпочел бы отречься от веры.

Фрэнсис задвинул панель, и они пошли дальше.

Они подошли к узкой винтовой лестнице, ведущей куда-то наверх. Фрэнсис тщательно проверил нижнюю ступеньку.

— Лонг-Ферри поражен сухой и мокрой гнилью, а также жуками-древоточцами. Нужно соблюдать осторожность… Кажется, все в порядке. Робин, возьми свечу, а я пойду следом. И поймаю тебя, если ты вздумаешь совершить роковое падение.

Она засмеялась и начала подниматься по лестнице, держа в одной руке свечу, а другой поддерживая подол. С каждой ступенькой становилось все темнее, по сравнению с непроглядным мраком огонек казался слабым и ненадежным. Стены давили на нее, холод становился невыносимым, на старом камне проступал иней.

А затем она внезапно ощутила дуновение свежего воздуха и увидела небо над головой.

Они очутились в маленькой круглой комнате без крыши, но с каменными стенами и балюстрадой. В центре ее стоял каменный стол; широкие незастекленные окна прикрывала только ночь.

— Ох, Фрэнсис…

Робин вспомнила чувства, которые испытала, когда впервые увидела зимний дом и открыла уединенное место, которое могло стать ее собственным.

— Потрясающе, правда? Как мне здесь нравится…

Фрэнсис оперся на балюстраду, пламя свечи подчеркивало его греческий профиль.

— Здесь обычно ели десерт. Представляешь? Тащиться на крышу с бланманже, желе и яблочным пирогом!

Робин засмеялась.

— Однажды мы тоже попробовали это проделать. Я приготовил грог, и мы с Джо понесли его на бельведер, как елизаветинские джентльмены. К несчастью, мы оба были пьяны в стельку и большая часть грога пролилась на ступеньки.

— Фрэнсис, здесь замечательно. — Она остановилась рядом, положила руки на ограждение, прищурилась и всмотрелась в темноту. — Я не вижу моря.

— Слишком облачно. Скоро начнется метель.

Они немного постояли молча, а потом Фрэнсис спросил:

— Робин, где ты пряталась? Черт побери, тебя не было ни на одном собрании. И к нам ты тоже не приходила.

Он скорее любопытствовал, чем жаловался.

— Я была занята, — уклончиво ответила Робин.

— Ты такая… Неуловимая. Знаешь, мы скучали по тебе. Я скучал по тебе.

— Я тоже скучала, Фрэнсис. Ужасно.

Гиффорд прикоснулся ладонью к ее щеке.

— Значит, мы оба сделали глупость, — сказал он, а потом нагнулся и поцеловал Робин в губы.

— Потрясающее платье. И потрясающий запах.

В ванной стоял флакон «Л’Эман», и она украла оттуда несколько капель. Робин хотелось, чтобы он поцеловал ее еще раз.

— Милая Робин, как ты думаешь, ты могла бы полюбить меня? Хотя бы немножко?

Робин вздрогнула, уставилась на него и дрогнувшим голосом сказала:

— Понятия не имею, Фрэнсис.

Он заморгал глазами, а потом засмеялся.

— Милая девочка, совсем не обязательно быть такой болезненно честной.

Пошел снег. В темном воздухе закружились изящные хрустальные звезды, похожие на цветки чертополоха. Руки Фрэнсиса обнимали ее, но Робин все равно было холодно. Когда Гиффорд привлек ее к себе, она еще крепче прижалась к нему и подставила лицо под его поцелуи.