Все это очень мило, но все-таки для таких извращенцев, как я, которым просто раз в год надо купить штаны, – можно уже что-нибудь придумать? Может, надо начать бороться за права глухонемых и добиться учреждения отдельной кассы для тех, кто не может (или – о ужас! – не хочет) разговаривать?

Поискать, что ли, в интернете клуб итальянских глухонемых?

Над нами поселились лесбиянки, или, как говорят в Италии, девушки-гей.

Раньше был молодой буржуй, работавший в Милане, приезжавший раз в две недели на выходные, чтобы уестествлять очередную невзрачную деловую барышню под ужасающе попсовую музыку. Если бы не музыка, он бы вполне мог выиграть премию на конкурсе «идеальный сосед». Потому что большую часть времени он просто отсутствовал, а когда показывался, за ним было очень интересно наблюдать. Переселившись в Милан, он очень быстро мимикрировал. Средние генуэзские буржуа очень предсказуемы: летом они носят шорты «Ла Кост» и рубашки-поло «Фред Перри», зимой – ботинки «Тоддз» и костюмы от Армани. Их жены также не одобряют погони за модой. У них есть свой дресс-код, и они строго его придерживаются: ботинки Hogan, сумка Luis Vuiton, брючки-дудочки в стиле 50-х годов и удручающе одинаковые приталенные куртки. Зимой – все черное, летом – бежевое. Зимой все дамы миддл-класса носят одинаковые клетчатые шарфы от Барберри, но ближе к лету, когда благословенный «Эрмес» выставляет в витринах новую коллекцию шейных платков, бесконечный поток бежевой униформы наконец-то расцвечивается волшебными фулярами ручной работы. Представляете, какая радость? Я даже полюбила теперь эту фирму.

А наш сосед-буржуй, живущий в Милане, в каждый свой приезд был одет не по времени года, а по новейшему модному сезону – и если вам кто-нибудь скажет, что модных сезонов только четыре, или, не дай бог, два, то вы ему не верьте. Что бы печатали каждый месяц глянцевые журналы, если бы их было всего четыре? Наш сосед был всегда примерно на два номера впереди читателей модных журналов – видимо, свою одежду он покупал на виа Монте Наполеоне одновременно с теми, кто эти журналы делает. Теперь, я думаю, вы согласитесь, разглядывать такого соседа – одно удовольствие. Даже патологически равнодушный к одежде Сандро рассматривал этого молодого буржуя не без любопытства – настолько тот отличался от своих генуэзских собратьев.

Но в конце концов он решил продавать квартиру, и нельзя сказать, чтобы мы удивились, когда он нам это сообщил. Это генуэзцы любят покупать на свободные деньги дополнительные квартиры все в той же Генуе, а преуспевающему миланцу прилично иметь небольшую виллочку в двух шагах от пляжа, а вовсе не квартиру в центре большого города.

Так у нас появилась новая соседка Катерина – очень милая, приветливая, воспитанная – чудо. Перевозил ее папа, продукты приносила мама, потом образовалась прислуга, которая под руководством мамы гудела пылесосом. Словом, все как положено: небедные родители отселили повзрослевшую дочку и…

Потом возникла какая-то устрашающе мужеподобная девица, потом другая, потом вроде бы третья, но такая же страшная, как и первая. Постепенно, когда мы научились отличать страшных девиц одну от другой, выяснилось, что первая и третья – это одно и то же лицо, она же бойфренд, а вот вторая – друг семьи и добровольный помощник.

Сегодня вечером на террасе мы качались вместе с Машей в гамаке, болтали, разглядывали чаек. Сверху выглянула Катерина, поздоровалась и стала рассказывать, как они с бойфрендшей съездили в Гватемалу. Бой-френдша не замедлила появиться – стала рядом, прихватила нежную Катерину хозяйской рукой и неодобрительно на нас посмотрела. На Сандро – потому что мужик, на меня – потому что надо поревновать, на Машу – потому что вообще не очень понятно, зачем оно такое нужно. Пивной живот ей заменяли монументальные целлюлитные бедра, а синие треники с вытянутыми коленками – трусы, близнецы наших советских, пошитых где-нибудь на швейной фабрике в Северодвинске, и вышла она в них с тем же отсутствием смущения, с которым волк из «Ну, погоди!» носил свои семейные трусы в крупную ромашку. Ни «привет», ни «пока» она вообще никогда не говорит – что для итальянца просто из рук вон. Среднестатистический итальянец произносит «чао» раз двести за день. Может, она не итальянка? Или глухонемая? Мы и правда ни разу не слышали, чтобы она разговаривала… Кто их разберет, этих бой-френдш…

Но больше всего меня поражает то, что периодически они закрывают свои ставни-персианы, врубают музыку, пляшут, смеются и лихо визжат, как четырнадцатилетние подростки, у которых родители ушли в кино. А случайно встречаясь с нами на лестнице, делают вид, что не умеют разговаривать.

И мне так грустно делается… ведь так и жизнь пройдет, за ставнями.

Одна из многочисленных психологических теорий говорит, что основные представления о жизни формируются в детстве-отрочестве-юношестве, а потом человек их тащит всю жизнь на горбу, как верблюд. Вот, например, мои заочные представления о Ницце, Каннах, Антибе и Монте-Карло гораздо более весомы и, безусловно, важнее, чем все увиденное вживе.

Сюда переехал когда-то уже совсем больным Ренуар; здесь работал Сезанн, здесь бунинский Глебов ожидал свою Генрих; здесь доживал свою жизнь Георгий Иванов:

Мои любимые герои Ремарка ходили здесь в одно и то же время с героями Сомерсета Моэма, здесь, «среди старой русской аристократии», как написано в биографии, родился и провел детство Итало Кальвино.

Маленькие штампики Nice, Côte d'Azurв моем паспорте, как ни странно, не имеют никакого отношения к Ницце, потому что я пролетала, проносилась через Ниццу вперед, к своей невероятной истории, от которой кружилась голова и замирало сердце. Ницца запомнилась сценой ревности, казино Монте-Карло – напрасным, незамеченным и неоцененным отсутствием белья под вечерним платьем, вилла в Антибе – тем, что Сандро впервые познакомился с моими французскими друзьями и страшно нервничал, Канн – тем, что я ему сказала: «А зачем нам жениться, когда нам и так хорошо…» – и всем, что за этим последовало. Другими словами, собственно Лазурный Берег я так и не разглядела.

А совсем недавно нас занесло в Монте-Карло в аккурат на Пасху – мы не законченные идиоты, собирающиеся каждые выходные на Лазурный Берег, просто там была назначена встреча с моей бывшей преподавательницей французского, – и вместо своего личного литературного рая я обнаружила тщательно сконструированный рай для богатых.

Очень богатые люди, если вы заметили, периодически испытывают некое смутное чувство вины при виде вопиющей нищеты. Русские при этом тренируют выборочное зрение (без него в Москве пропадешь), а западноевропейские буржуи раз в месяц подписывают чек какой-нибудь благотворительной организации. Есть, например, такое изобретение – усыновление на расстоянии: платишь ежемесячно некую сумму денег, и на эти деньги воспитывается голодный африканский или украинский ребенок.

А вот на Лазурном Берегу жизнь организована так, что ничего неприятно бедного тебе на глаза не попадется. Ни один человек с годовым доходом ниже 50 тысяч в год здесь не появится; нищих, надо полагать, тут аккуратно травят по ночам дихлофосом, даже мусора в городе и того нет. Средиземное море, как было обещано, пронзительно лазурного цвета, цветы цветут, фонтаны журчат, небо голубеет, и официант в ресторане похож на банкира, заказ записывает в портативный маковский компьютер и говорит на всех европейских языках.