— Мы, три чабана, пасём лошадей и сейчас вышли на охоту на волков, а лошади по-прежнему в горах пасутся уже целый день и ночь. Чтобы волки снова не напали на лошадей, нам надо идти обратно, к лошадям. А если что случится, то я ответственный, — твёрдо сказал Чжан Цзиюань.
Баошуньгуй закричал:
— Тихо! Тихо! Никому не уходить! Мы боремся с волками как с вредителями народного имущества. Нападение — это лучшая защита, только если полностью истребим волков, волки забудут к нам дорогу. Мы бьём их не только для того, чтобы получить шкуры, даже мёртвый волк с сожжённой шерстью — это трофей. Я хочу соорудить ещё одну гору из волчьих трупов и сделать несколько фотографий, чтобы руководители посмотрели на наши великие боевые успехи! Кто не подчинится приказу, того я отправлю на перевоспитание! Все выходим!
Ланьмучжабу вытаращил глаза и завыл, как волк:
— Делай что хочешь, но я не пойду! Мне надо гнать назад лошадей!
Несколько табунщиков тоже закричали:
— Возвращаемся! Возвращаемся!
Баошуньгуй яростно стегнул по воздуху кнутом и заревел:
— Кто осмелится бежать с поля боя, того я уволю с должности чабана! И ещё уволю всех руководителей, кто поддерживает вас!
Старик Билиг посмотрел на Улицзи, потом безнадёжно махнул рукой и сказал:
— Не надо зря ругаться, я руковожу этой охотой и говорю, что на сегодня достаточно, каждый чабан возвращается на своей лошади, а оставшиеся люди идут с Баошуньгуем. На этом и порешим!
Ланьмучжабу обратился к Чжан Цзиюаню:
— Тогда я возвращаюсь к табуну, а ты закончишь дело и поезжай домой, отдохни пару дней. И он ускакал с несколькими чабанами.
Отряд людей на лошадях с собаками вместе с Баошуньгуем перешли через перевал по трём дорогам, под горой были широкие заросли серебристого камыша. Вокруг камыша лежал оставшийся весенний снег. Ван Цзюньли и другие пять-шесть молодых столпились около Баошуньгуя, сказали, что это именно и есть тот самый камыш. Ван Цзюньли в порыве поэтического вдохновения продекламировал строфу стиха:
— «Надо уничтожить вожака, для этого необходимо поджечь, всё уже готово, хватит и западного ветра».
Бату подъехал к Баошуньгую и Улицзи и сказал:
— Я не беспокоил волков, там большая стая, все внутри камыша.
Баошуньгуй, показывая кнутом на камыш, приказал:
— Слушайте, все руководители групп! Одна группа на восток, вторая на запад, третья на север — с трёх сторон окружить камыш. Четвёртая группа подходит с юга, поджигаем сначала на юго-востоке, отрежем волкам путь к отступлению, когда огонь разгорится, то распространится по ветру в дальнее место. Как только люди из первой, второй и третьей групп увидят на юге дым, то сразу поджигают с трёх сторон. Все люди на лошадях с собаками стоят и ждут, как только выбегает волк, сразу спускают собак и стреляют. Выполнять!
Молодёжь из четвёртой группы первыми помчались выполнять приказ, чабаны поехали за ними. Другие группы тоже разъехались по местам.
Чень Чжэнь вслед за Билигом въехал в камыш, внимательно посмотрел вокруг. Это была большая площадь зарослей камыша, на которой много лет не было пожара, камыш был высокий и толстый.
— Сейчас волки внутри камыша наверняка слышат людей и собак, но они не боятся. Камыш такой густой, что собаки там не могут бежать быстро, и люди тоже не в состоянии действовать арканом, внутри темно и мрачно, если лошадь пойдёт в камыш, то будет слышно, волки будут знать, куда направляется человек. В камыше много маленьких волчьих тропинок, поэтому люди с собаками как зайдут туда, волки сразу окажутся у них за спиной и убегут. Зимой и весной камыш — это родное место волков, поэтому войти в камыш и схватить там волка трудно. Волки степи Элунь раньше страдали от диких пожаров, но они не могут предположить, что люди могут поджечь камыш, в степи никогда такого не было. Это только у пришлых возникают такие злобные идеи, и этим волкам считай, что конец, — сказал старик.
Вдруг кто-то громко закричал: «Поджигай! Поджигай!». Чень Чжэнь и старик быстро вышли из камыша. С юго-востока повалили клубы чёрного дыма, и сразу же на севере, западе и востоке одновременно разожгли огонь. После того как подожгли камыш, подул ветер, густой камыш с маслянистой кожей на стеблях под ветром разгорелся в один момент, клубы густого дыма бушевали в воздухе. Несколько тысяч му камыша превратились в море огня. Баошуньгуй на высоком склоне громко радостно кричал.
Среди кружившего и распространявшегося огня на западе камышовых зарослей старик Билиг вдруг встал на колени лицом к востоку и к небу, лицо его было в слезах, он долго так стоял, бормоча какие-то слова. Чень Чжэнь не расслышал, но мог догадаться, что говорил старик.
Направление ветра вдруг поменялось, чёрный дым повалил в сторону старика. Чень Чжэнь и Ян Кэ поспешно подняли старика и под руки вывели из дыма на снежную поверхность. У старика всё лицо было в чёрной копоти и в слезах. Чень Чжэнь посмотрел на Билига, в душе он как будто попал в безмолвный резонанс с ним. Перед глазами тоже как будто поднялся страшный и священный волчий тотем, поднялся в воздухе над густым дымом и диким огнём высоко к Тэнгри, и там носились забранные им упорные и настойчивые души монголов. А их братья, и сестры, и внуки, последующие поколения продолжали жить в монгольской степи и творить счастье и несчастье, принося степной нации гордость и процветание.
Ветер погнал огонь волнами, старые камыши загорелись, толстый слой пепла летал в воздухе. Пожар бушевал долго, ветер разогнал огонь, не забыв ни одного камыша. Когда искры наконец погасли, то несколько тысяч му камыша превратились в пепелище. Однако ни с одной стороны не донеслось лая собак или выстрелов.
Сильный ветер сдул дым, сожжённая земля постепенно начала охлаждаться. Баошуньгуй приказал всем вместе с собаками прочесать площадь, искать волчьи трупы — как результаты операции. Прикидывали, что должно сгореть более двадцати волков, а некоторые думали, что число волков даже должно превышать тех, которых убили в утренней операции. Баошуньгуй настаивал, что неважно, сколько подгоревших или поджаренных, всё равно найти надо всех, сложить в одно место, а он их сфотографирует, нельзя давать неверные сведения о военной обстановке. Он хотел, чтобы в уезде и в провинции знали, что это только лишь называется действительным истреблением волчьего бедствия, а не проводится для охотничьей добычи волчьих шкур.
С самого краю отряда Чень Чжэнь, стоя рядом с Билигом, тихо спросил:
— Отец, как вы думаете, сколько сгорело волков?
Старик печально сказал:
— Поджигать — это ваше, китайское дело, монголы больше всего боятся огня, откуда знать, сколько волков можно убить этим способом? Я боюсь, что Баошуньгуй, спалив камыш, снова захочет заняться этим делом…
Они вдвоём вместе с отрядом медленно пошли, прочёсывая пепелище. Когда встречалась куча потолще, они внимательно разгребали её шестами. Но всё время под разгребённой кучей была ровная земля, и больше ничего, старик каждый раз долго вздыхал.
Ветер уже ослаб, но, когда лошади наступали на сожжённую землю, у всех лились слёзы, отовсюду слышался кашель, даже собаки начали закашливаться. Некоторые псы, наступив на ещё не истлевшие кучи, скулили от боли. Прочесав половину площади, люди по-прежнему не нашли ни одного трофея. Баошуньгуй в раздражении кричал:
— Тщательнее! Тщательнее! Не пропускать ни одной кучи!
Чень Чжэнь, не выдержав, спросил Билига:
— Волки, наверное, ещё раньше убежали? Если нет, то как-нибудь найдём одного-двух. А может, и не было никаких волков?
Старик с полными глазами надежды сказал:
— Наверное, Тэнгри снова помог волкам.
Вдруг вдалеке кто-то закричал:
— Здесь есть мёртвый волк!
Лицо старика потемнело, и они вдвоём быстро погнали лошадей на крик. Весь отряд тоже подбежал туда. Баошуньгуй уже был в центре круга, он в возбуждении попросил Билига приблизиться и распознать.
В чёрном пепле лежал обгоревший труп, всё его тело обуглилось, в нос бил дым и запах сгоревшего мяса. Все стали обсуждать, Ван Цзюньли радостно воскликнул:
