— Пань, — прошептал Иван, — давай залезем на дерево… — ему в голову пришла мысль, что на дереве можно будет обнять девушку под предлогом поддержки, чтобы не упала.

— Зачем? — изумилась та.

— Ну, просто так, для интереса… — высказался Иван, понимая уже абсурдность своего предложения, но Павла, хмыкнув, согласилась.

Иван помог Павле вскарабкаться на толстый сук, а сам залез на другой, и теперь их разделял ствол липы. Иван осторожно протянул руку и положил её на плечо девушки. Та отклонилась, однако Иван руку не убрал, так же шепотом пояснил:

— Не дергайся, упадешь.

И Павла привалилась ближе к стволу, будто к Ивану. Ей было смешно и в то же время немного страшновато: вот он обнял, потом, наверное, поцеловать захочет… У нее сразу же перед глазами замелькали любовные сцены из фильмов, недавно увиденных в кинематографе — Павле нравилось кино, иногда она даже представляла себя на сцене. Но вслед за поцелуями бывает… Нет уж! Лучше домой уйти!

Павла хотела слезть с дерева, но услышала внизу неожиданные голоса:

— Давай посидим, — сказал женский. — Устала.

— Давай, — согласился мужской голос, — вот и скамейка, садись.

И пара расположилась под липой, на которой устроились Павла с Иваном. А те затаили дыхание из боязни, что их обнаружат. Иван позавидовал незнакомцу: как он свободно держится с девушкой — сел к ней вплотную, руку ей на плечо положил, а потом запрокинул голову подруги и стал жадно целовать. На дорожку падал свет луны, и в этом бледном отсвете Иван увидел, как парень полез рукой под кофточку, стиснул девичью грудь и начал валить девушку на скамью.

— Не надо, — тихо попросила девушка, пытаясь освободиться, — ну прошу тебя, не надо…

— А я хочу, хочу, — забормотал парень, задирая одной рукой на девчонке юбку, другой возясь со своими брюками.

Павла заерзала на своем «насесте»: смотреть на парочку становилось уже стыдно, да и сидеть неудобно, и матерчатая простенькая туфелька, как назло, с ноги сползает, вот-вот вниз свалится. Иван стал как сумасшедший: больно сдавил девичье плечо, и ни шикнуть на него, ни с дерева слезть нельзя. И тапка проклятая — ну так и знала Павла! — всё же упала с ноги эта проклятая тапка, угодив как раз между лопаток парню. Тот вскочил, поддерживая рукой брюки, а девчонка вдруг увидела над собой висящие две ноги, и дикий вопль взвился над садом:

— Ааааа! — девчонка визжала так, словно ее резали тупым ножом, махала перед собой двумя руками и не могла со страху встать со скамьи.

Парень тоже вскинул голову, увидел то, из-за чего так перепугалась его подруга, и молчком кинулся по аллее прочь. Тут и девчонка пришла в себя и на четырех конечностях побежала по дорожке вслед за своим дружком, все так же беспрерывно визжа.

Иван свалился с дерева, как мешок, и дал волю смеху, катался по скамье до всхлипов, не слыша, как раздраженно кричит Павла:

— Да помоги же мне слезть!

Иван, отсмеявшись, наконец, услышал и помог Павле слезть, увидев, как девушка еле переступает затекшими ногами, зашелся в новом приступе смеха. Павла сначала ойкала, подскакивая от иголочек-мурашек в ногах, но потом и она рассмеялась, и за своим смехом они не расслышали сдержанный смешок и шорох в кустах. Вскоре романтичное настроение Павлы исчезло, и она сказала:

— Пора домой.

Возле дома Павлы Иван все же осмелился поцеловать девушку в щеку, и та забежала в дом.

Утром за скудным завтраком Васька прыскал в кулак, посматривая хитровато на старшую сестру. Не стерпел, бухнул:

— А Панька жениха завела!

Павла поперхнулась чаем, закашлялась, сёстры с удивлением воззрились на нее, а мать грозно спросила:

— Какого еще жениха?

— А такого — Ваньку Копаева из ихнего училища. Они, мам, вчера ночью в сиреневом саду шлялись, — охотно доложил Васька, никогда не упускавший случая насолить сестрам, особенно старшей.

— В саду? Ночью? Ах, ты, шлында, парнёшница! — вспылила Ефимовна, вскочила на ноги, опрокинув кружку с горячим чаем на колени, разозлившись оттого еще больше. — Ах ты, Господи, ночью?!

— Ага, — подтвердил Васька, — ночью, мам.

Павла не успела выскочить из-за стола, и материнский кулак больно стукнул её в загорбок. Павла бросилась бежать от матери вокруг стола.

— Парнёшница, ты, поди, уже и подоле несёшь? — бушевала Ефимовна, размахивая руками, забыв, что в саду невесть как, и неизвестно зачем, оказался и Васька.

А Васька, между тем, с интересом наблюдал за событиями: ему-то, своему любимцу, так похожему на Егора, мать никогда не давала такой взбучки. Ему и кусочек выпадал послаще, и обновка почаще, чем девчонкам, которым доставались обноски друг друга.

— Что ты, мама! Зачем так говоришь? — всхлипывала Павла, увертываясь и прикрывая голову от ударов матери: Ефимовна в гневе колотила по чему попало.

— Я и до твово Ваньки доберусь! — кричала мать. — Вот в училище пойду и отдеру его за вихры-то!

— А он, мам, Паньку каждое утро на улице ждёт, а потом из училища провожает, — подсказал Васька, как можно до Ванькиных вихров добраться.

— Не надо, мама, не ходи в училище! — заплакала Павла. Но Ефимовну остановить было уже трудно: в ней опять заелозил бес, который спал и до поры не просыпался, и тогда Ефимовна вытворяла неладное.

— Ты, шлындало, молчи! — взъярилась еще больше мать. — Указывать ещё матери будешь! Дома сиди ноне, а я в училище пойду! Я тя отучу шалыгаться ночами с парнями!

Но до училища Ефимовна в тот день так и не добралась: едва вышла на улицу и тут же натолкнулась на Копаева. Он стоял неподалеку, привалившись к стене дома, исподлобья испуганно позыркивал глазами в сторону дома Ермолаевых. Ефимовна, увидев этого невысокого перепуганного рыжеватого парнишку, поняла, что это и есть Панькин парень.

— А, это ты, Ванька… — не то спросила, не то утвердила Ефимовна и подхватила парня за рукав. — Ну-ко, пошли-ко сюда!

Иван и опомниться не успел, как оказался в квартире Ермолаевых.

Павла сидела на кровати и тихонько плакала, уткнув лицо в подол платья, младшие сестры испуганно жались на скамье у окна, а Васька весело гримасничал, передразнивая плачущую сестру.

— Ага, жених пришел! — закричал он, увидев Ивана. — Свататься пришел! Вот маманька сейчас те задаст жару! — но получил неожиданный подзатыльник от матери, откатился к младшим, однако все же съехидничал: — Ха! Невеста без места, жених — без штанов!

— А ну скажи, чо у вас с Панькой было? — Ефимовна так решительно подступила к Ивану, что парень съежился и стал еще меньше ростом и, заикаясь, ответил:

— Д-д-д н-н-ичего не было… — и сделал шаг к двери.

— Ах, не было? — подбоченилась Ефимовна, надвигаясь на парня. — А чего в сад ночью шастали?!

— Д-д-д просто т-так…

— Так? Ух, ироды! — замахнулась она Ивана.

— Мама, ну что ты, в самом деле? — вскричала Павла. — Мы и не целовались еще ни разу, а ты уже неизвестно что думаешь!

— Ага, не целовались, — подал голос Васька. — А вчерась у дома кто лобызался?

Иван и Павла сникли, потому что один поцелуй все же был.

— Ах вы!.. Шаромыжники подзаборные, все вам гулянки да челованье подавай, — и ткнула мощной рукой Ивана в лоб.

Иван отлетел к двери, потирая лоб, и вдруг… утер кулаком слезу:

— Валентина Ефимовна, да не виноват я ни в чём, и Паня ваша строго себя держит. Что вы ругаетесь? Хотите, я на Пане женюсь? — высказался и застыл перед ней, раскрыв рот, видимо, и сам удивился сказанному.

— Охо-хо-хо! — Ефимовна вновь уперла в бока кулаки, насмешливо поджала губы, ехидно произнесла: — Женится он! Жених тоже мне нашелся, штаны в заплатах!

Иван покраснел: у него и впрямь сзади была нашита заплата.

— Ну-ко, беги отсюда, чтоб духу твоего здесь не было! Жени-и-х! — издевательски засмеялась Ефимовна.

Иван вылетел от Ермолаевых, будто ему поддали мощного пинка под зад, едва не споткнувшись на пороге, и зашагал к себе на квартиру. Он был зол и растерян: не виноват ни в чём, а попало. Ух, и злая мать у Пани, не приведи Господь такую тещу иметь!