Павла Федоровна была для детей вроде солнца — кружились они, как планеты, вокруг неё, но всяк по своей орбите, и каждый жил по своим законам. Умерла мать — и не стало даже потребности видеть друг друга. И если старшие, родившиеся до войны, перенесшие общие тяготы, тянулись друг к другу, объединенные общими воспоминаниями, то младшая сестра им была непонятна, как все представители послевоенного поколения, тем более что Александра и образование имела выше, и должности занимала, на их взгляд, «непыльные», вертясь, как они считали, около начальства. Более того, старший брат, не зная характера младшей сестры, с готовностью верил всем наговорам на неё. И даже в смерти матери обвинил Александру, дескать, намеренно уморила её, архив материнский сожгла во дворе на костре, чтобы после неё ничего на земле не осталось. Костёр и впрямь был — Виталий сжёг кое-какие старые вещи, газеты, что не могло уже пригодиться в хозяйстве и не имело ценности, а бросать мусор во дворе — не гоже. Брату про то поведала, оказавшись в Тюмени, Александрина соседка-пьяница, дружившая с Изгомихой. Виктор, обвинив сестру в святотатстве, сам ни разу так и не побывал на могиле матери.
Александра сначала обиделась, узнав про навет, а потом решила всё-таки не терять связи с родными, более того — попыталась как-то объединить всех, живя в Тавде, звала ежегодно к себе в гости, но никто так и не приехал поклониться праху матери, потом и письма стали редкими. Впрочем, и Александра писала родственникам не часто.
Непонятная никчемная вражда, зародившаяся между Павлой и её сестрами, краем коснулась их детей. Теплые родственные отношения с тётками сохранились только у Лиды. И как Божья кара Лиде за её холодное отношение к матери выросла у нее холодная душой расчётливая дочь. Именно она и стала причиной раздора между сёстрами, самыми близкими друг другу людьми после смерти матери. Разгневанная двухлетним молчанием сестры, Александра решила навсегда отречься от неё, но неожиданно пришло известие от Лиды, что «теперь и она одна…» Такое, подумалось Александре, сестра могла написать лишь в случае смерти мужа Семёна. И она помчалась к племяннице Наталье, жившей в Москве, где должна была оказаться и Лида, чтобы утешить сестру, успокоить, помириться: она простила сестру за молчание, за прохладное отношение к себе — душа досталась Александре беззлобная и отходчивая. В Москве и выяснилось, какой навет на неё сделала старшая племянница. Что оставалось делать Александре? Только рассмеяться. Так она и сделала.
Но это случилось несколькими годами позднее. И она даже не подозревала, что и у неё самой тоже будут трудности в общении с младшим сыном. Когда это случилось, она никак не могла понять, почему сын равнодушен к её советам, почему ему всё равно, есть рядом мать или её нет… Она отдавала сыновьям всё, что имела — здоровье, деньги, время, свои знания и жизненный опыт, который, как потом оказалось, совсем не нужен был Павлу. И как когда-то после развода с Виталием, она вновь спрашивала себя: «Почему? Что я сделала не так?» — пока не поняла: сын вырос в иное время, стали иными нравы, и превыше всего ставились не душевные качества, не нравственные добрые устои, а меркантильность и желание молодых людей стать богатыми немедленно, не прилагая к тому особенных усилий.
Из Тюмени автобус ходко бежал по новому шоссе в Тавду. Он въехал в город с «тыла», по дороге, по которой когда-то возвращались из Дома отдыха Павла и взбешенный Максим.
Родной город принял Александру равнодушно: не встретилось ни одного знакомого лица, но дома, казалось, раскрыли ей свои объятия, озорно подмигивая глазами-окнами, где сверкали лучи полуденного солнца. И хоть бывала она в Тавде каждые пять лет, эта поездка почему-то казалась особенной, потому что впервые оказалась в родном городе не одна, а с детьми. Она бродила по улицам города, вспоминая то смешные, то печальные случаи из жизни их семьи и уже не боялась сплетен: Изгомиха, бывшая свекровь, ушла в мир иной, и хоть братья Изгомовы участвовали в её похоронах, не нашлось ей места в «семейной оградке» — так решили они все вместе.
Несколько раз ноги приносили Александру к дому, где жили родители Антона Букарова, хотя она даже не представляла себе, как вести себя, если вдруг выйдет из дома Букаров, и краска смущения заранее заливала её лицо. Но Александра понимала, что любовь к Антону — просто мечта, красивая и несбыточная, потому что кому-то свыше не было угодно, чтобы они оказались вместе, потому-то ни разу судьба не дала ей возможности выбирать между кем-то и Антоном. Она бы выбрала Букарова, и жизнь пошла бы по иной колее, может быть, та жизнь была намного спокойнее, но… «Судьбу не обойдешь, не объедешь», — говаривала Ефимовна, знать, она — права.
У одноклассниц, которые навсегда связали судьбу с Тавдой (большинство давным-давно уехали), Александра осторожно выведывала, где Антон, как он живет, и всякий раз краснела, когда у неё спрашивали, не в его ли честь назвала она старшего сына. Отчасти это было правдой, но Александра отвечала, что сын носит имя деда по отцу. Подруги, уже солидные дамы, которым «подкатывало» под сорок, лукаво посмеивались, но не оспаривали её ответ.
Александра жила с детьми в «Севере», в той самой гостинице, где познакомились Павла Фёдоровна и Николай Константинович. Здание уже обветшало, покосилось, и речи не велось о люксе, с трудом удалось «выбить» приличный трехместный номер.
Мальчишкам понравился небольшой аккуратный зеленый городок. Их удивило, что Александру помнили даже спустя пятнадцать лет. Встречные люди неожиданно расцветали улыбками и здоровались с их мамой, словно никогда она и не уезжала из Тавды. И это наполняло сердца мальчишек гордостью. Побывали они и на кладбище, собственно, из-за этого всегда и приезжала Александра в Тавду — прибрать могилы родителей. Вот и сейчас они все вычистили, убрали толстый слой сухих сосновых иголок, покрасили заново памятники, железные венки, которые установил на памятниках ещё Виталий перед отъездом из Тавды, и когда уходили, Александра поклонилась родным могилам и вновь попросила:
— Прости меня, мама, за всё…
Из Тавды Александра с детьми поехала к Геннадию в Альфинск. Настроение у неё, как обычно бывало после разлуки с Тавдой, наступило пасмурное, под стать и погода — сумрачная, моросящая мелким противным дождиком. А тут ещё и электричку выбрали неудачно — в самый пик, когда за город ехали дачники, рыбаки да грибники. Вагоны оказались настолько переполнены, что удалось втиснуться лишь в тамбур.
Дети, конечно, были недовольны: мало радости после ночи в поезде, хоть и в купейном вагоне, ехать на ногах в электричке полтора часа. Однако молчали. Павлик уткнулся в бок матери и заснул. Антон достал из сумки книгу и читал, привалившись к стене — он всегда и везде читал фантастику: почему-то не интересовал его современный окружающий мир. Мальчишка очень изменился после отъезда отца, стал молчаливым и замкнутым. Иногда смотрел в пространство застывшим взглядом, и лицо его становилось отрешенным, словно душа улетела куда-то в даль далёкую.
За окном электрички промелькивал знакомый уральский пейзаж, и в голове у Александры заклубились мысли о родных — брате, тётках, ведь жили они в одном городе.
Геннадий встретил сестру и племянников на вокзале, и Александра с болью в сердце смотрела на сгорбленного, худого брата — так скрутила его жизнь, да и травма давняя сказывалась на здоровье: его одолевали сильные головные боли. Ну и, конечно, творило свое чёрное дело пристрастие брата к выпивке. Через несколько лет после развода с первой женой Таисией, из-за чего брат очень страдал — он любил, наверное, её всю жизнь — сошелся с женщиной весёлой и доброй, но — увы — пьющей. И если Геннадий выпивал один стакан вина, то Полина — два: здоровьем она обладала отменным.
Геннадий очень обрадовался приезду сестры, не знал, куда её усадить, завалил племянников конфетами и печеньем, да и Полина обрадовалась непритворно: выросла в детдоме, и к родне Геннадия она относилась сердечно.
