Не поверила его словам, думала — разыгрывает, опять «дал себе слово» из-за какой-нибудь пустяковой размолвки, про которую она уже забыла. Александра, конечно, резкая на слова, взрывная, однако быстро «остывала», и первой шла на примирение, если понимала, что сама виновата. Правда, первой она часто мирилась даже если в ссоре виноват был Виталий — не умела она долго злиться.

И запало в душу сомнение. Стала наблюдать за мужем внимательнее и с ужасом поняла: да ведь не дурачится он, серьезно заявил, что есть у него другая женщина. Запоздало ворохнулась мысль: может, она в чём-то виновата, излишне сдержанна с ним? Нет уж! Мужа она никому не отдаст!

И тогда Александра поступила так, как, может быть, не поступала ещё ни одна женщина: после долгих раздумий «вычислила» соперницу и решила ей показать свою семью, свой дом и тем сказать: «Не лезь в чужую семью. Здесь — дети. Виталий — им отец, а мне — муж».

Дальше все развивалось стремительно. Узнать адрес, сообщить, что у младшего сына — день рождения: «Наш папа, вероятно, будет рад Вас увидеть…» — не составило особого труда.

В назначенный день у Александры нервы были напряжены так, что вздрагивала от любого шороха за дверями. Изгомовы сидели у накрытого стола, уставленного закусками, смотрели на огромный, изготовленный по заказу, торт. Виталий все порывался открыть бутылку заграничного вина, горделиво стоявшую в центре стола, но Александра упросила его подождать, загадочно улыбаясь, но в душе затаился страх: она уже ругала себя и страстно желала, чтобы «она» не пришла. Александра всегда предпочитала, хоть горькую, но — правду, неопределенности положения терпеть не могла, но хорошо, если ее подозрения беспочвенны, а если нет? Ей уже не хотелось узнать правду. Как жить с человеком, который предпочел другую женщину? И от этого сердце Александры, казалось, разрывалось на кусочки.

Звонок в дверь был нерешительный. И девушка на пороге — растерянная, с огромными глазами, с таким лицом, будто ожидала удара. Виталий, увидев её, остолбенел, и весь вечер, пока сидели за столом, изумленно молчал. Зато Александра через силу шутила, старший сын показывал свои марки, книги, младший — подарки. Гостья тоже веселилась: или не виновата ни в чем, или самообладание имеет отменное. У Александры отлегло от сердца: напрасны все её страхи, гостья — всего лишь сослуживица мужа…

Виталий ночью был необыкновенно нежен, и Александра окончательно успокоилась. Однако утром муж сказал:

— Я задержусь.

— Почему? — Александра спросила просто так, ни в чём его уже не подозревая.

— В кино пойду.

— Один, без меня? — улыбнулась ласково, поворошила его густые волосы.

— Не один! — он ответил резко, не смотря жене в глаза.

Гнев и боль забушевали в душе Александры: выходит, всё-таки есть у него другая! Но смолчала. Бродила весь день как потерявшая нужную вещь, забрала Павлика из детского сада, долго потом ходила с ним по магазинам, страшась прийти домой, не зная, дома муж или нет. Едва вошла в квартиру, переоделась и принялась готовить ужин, вернулся Виталий. Молча достал из холодильника недопитую накануне бутылку вина, налил полный стакан, выпил залпом.

— Виталь, что с тобой? — спросила Александра, боясь даже подумать, почему он такой озлобленный.

— Ты добилась своего! Она отказалась от меня, она хочет уехать! — на лице Виталия было такое отчаяние, что Александра, забыв о себе, задохнулась от нежности и жалости к мужу.

— Виталик, бедный ты мой, это «она» была вчера? — Александра прижала голову мужа к груди, а тот заплакал навзрыд. Из глаз Александры тоже хлынули слезы. Она гладила мужа по голове, успокаивая, как ребёнка, и шептала. — Что же ты натворил, Виталька, глупый ты мой…

— Я люблю её, я жить без неё не могу… — всхлипывал Виталий. — А она сказала: оставляю тебя семье…

— Вот и хорошо, вот и славно… — гладила она мужа по голове, радуясь, что не будет скандала. — Успокойся, всё будет прекрасно, мы всё перетерпим, Виталик, переживём, ведь у нас отличные мальчишки. Она молодец, всё поняла…

Виталий вырвал голову из рук жены и грохнул с размаха стакан о пол. Осколки брызнули в разные стороны, и один больно уколол ногу Александры:

— Видишь, разбился? Попробуй — склей! Не получится! Вот и у нас — не склеишь! Ты погубила моё счастье, что ты ей сказала?! — он был в таком бешенстве, что мог и ударить Александру. В его глазах светилась столь лютая ненависть, что женщина отшатнулась от него: Боже, да её ли это муж?

Кровь бросилась в лицо Александре, сами собой стиснулись кулаки. Счастье? Она погубила его счастье? А о том, что губит Александрино счастье и хочет сделать нерадостным будущее детей — об этом он думает? Но умение держать себя в руках помогло Александре и на сей раз: она, глубоко вздохнув, ответила:

— Сказала, что наш папа почему-то собирается уезжать. А она ответила, что ничего про это не знает, что это — наше семейное дело. Да, Виталий, это наше семейное дело. Мы его решим вместе, да? — она с надеждой посмотрела на мужа, ожидая его согласия, но Виталий жёстко произнес:

— Я уеду!

— А дети, Виталий, что я им скажу?

— Что я умер!

— Ты сошёл с ума! Ты жив, они достаточно большие, чтобы понять: жив отец или нет. Ты подумал о них? Выходит, ты можешь переживать, а они — нет? — минуту назад она готова была стать его рабыней, если бы он сказал, что не уйдёт из семьи, но его жестокий ответ спас от унижения. Нет, только борьба. С ним же за него же. За своё счастье. За счастье детей. Он же не глупый, он должен понять, что собирается совершить подлость по отношению к ней и сыновьям, которых, казалось, без памяти любил. Неужели новая любовь для него важнее? Неужели так сильна? И она сказала. — Ну, хорошо. Если ты её так любишь, то уходи сейчас же, немедленно: рвать, так рвать сразу.

Виталий посмотрел на жену удивленно:

— Куда я сейчас пойду? Жить-то негде, она в общежитии живёт, а за квартиру платить — половина моей зарплаты уйдёт, да алименты тебе…

«Господи! — изумилась Александра. — Да любит ли он её на самом деле? Может, нервы потрепать мне хочет? Так начал рьяно доказывать, что любит, что она — его счастье, а когда предложила ему сейчас же уйти, он и протрезвел. Видно, в шалаше-то жить не хочет, хоть и с милой… Выходит, не всё потеряно, может, образумится, ну, не дурак же он!»

«В нашем доме тишина, вновь у нас скандал, ты ошибки не признал, хоть и виноват…»

Шесть месяцев, показавшиеся годами, прошли в сплошной боли. Александра не могла поверить в то, что Виталий и впрямь любит другую, уж слишком всё у него было фальшиво: клялся в любви к разлучнице, а сам ночами приходил в детскую комнату, куда перебралась Александра после разрыва, брал жену на руки и уносил к себе. Причем, готовился к тому заранее: добровольно брался за уборку квартиры, готовил ужин к её приходу. Он по-прежнему желал её, близость с женой его радовала. И Александра была в страшном смятении: как вести себя с ним? По её разумению невозможно было любить одну, а постель с такой же радостью делить с другой. «Господи, да любит ли он Татьяну?» — не давала покоя мысль. Вероятно, мужик только «мозги ей канифолит», а любовью с его стороны и не пахнет. Она помогла Татьяне уехать, думая, что тем поможет себе. Но Татьяна, опомнившись, что вернулась в отчий дом ни женой, ни девушкой, начала писать Виталию слёзные письма, в которых вспоминала о их встречах, их любви. Письма ему передавала подруга Татьяны. Получив письмо, Виталий являлся домой озлобленным, несколько раз пытался избить жену, потому что над ним, похудевшим, страдающим, начали посмеиваться мужики в цехе. Они тоже знали о его связи с Татьяной, как и соседи по дому, но относились к этому легко, по-мужски, сами ведь тоже не раз изменяли женам, семей, однако, не бросали. А этот — чокнутый какой-то: из рук всё валится, похудел, зарос, бреется кое-как, некоторые к тому же знали Александру и считали, что Изгомов — дурень, если меняет её на другую.

Новость долетела и до его дворовых приятелей: сменщик Виталия жил в соседнем доме. И они начали досаждать Виталию уговорами. Едва уехала жена в университет, к нему каждый вечер являлся то один, то другой дружок, и всяк говорил, что Сашка — молодец, она ни на одного мужика не смотрит, потому что любит Виталия, аж завидно, как любит… И кто знает, может, как раз эти уговоры склонили Виталия к решению всё-таки уехать. А решение, конечно, далось нелегко: почернел, постарел, сидел дома мрачный и озлобленный, потому что хоть вслух не произносили приятели, а так и слышалось: «Придурок ты, Изгомов, чего тебе ещё надо? Обработал девку, и радуйся, а жену и детей негоже бросать». Маялся, наверное, и потому, что не хотел брать на себя ответственность за развал семьи, пока измученная Александра, не выдержав, сказала мужу: