Вынес Виталий ковёр во двор для чистки. В Тавде в этом ничего никто предосудительного не видел, а здешние мужики, не привыкшие помогать своим благоверным, вздумали тут же посмеяться над новичком:

— Подкаблучник! — бросил Пауль-литовец.

— Что?! — взъярилась Александра, помогавшая мужу, и пошла грудью на задиру, стиснув в руке пластмассовую ковровую выбивалку. — Я тебе покажу — «подкаблучник»! Сам — пьянь, дома палец о палец не ударишь, а на моего мужа рот разеваешь? Как двину сейчас по зубам — враз протрезвеешь и забудешь совать свой нос, куда не следует!

Виталий, продолжая чистить ковёр, усмехнулся: уж он-то решительный нрав своей женушки отлично знал, а насмешник попятился от задурившей бабы: своя-то — молчунья, а эта — бешеная какая-то, и правда — треснет по лбу, не драться же с ней. Только и выругался:

— Ну тя в…

— Я и так оттуда! Ещё что скажешь? — дерзко ответила женщина.

Пьяные дружки Пауля заухмылялись: новенькая им понравилась своей смелостью. И с тех пор каждый из них, и, прежде всего, «языкатый» Пауль, здоровались с Александрой первыми.

Соседки по дому наперебой нахваливали Александре ее мужа: молодец, мол, и по дому поможет, и в магазин сходит, и с детьми гуляет ежедневно, золото — а не муж. Александра весело поддакивала им: она была счастлива. И те же самые соседки знали, что уже сгущаются тучи над Изгомовыми, что гроза вот-вот грянет.

Александра поступила-таки учиться на заочное отделение факультета журналистики. Конечно, посоветовалась с мужем, и он дал свое согласие: учись жена, раз мне охоты на то нет. Виталий и в самом деле не очень желал повышать свое образование, считая, что электрику и диплома профтехучилища хватит. Но что-то уже скапливалось в его душе, какое-то чувство то ли недовольства, то ли зависти, то ли начинало развиваться подспудное мужицкое слепое презрение необразованного человека к образованному. А жена, как на зло, все тянула его куда-то, приставала с уговорами поступить в техникум, вечерами звала в кино, а уж если залётный театр приезжал — то обязательно покупала билеты на спектакль. Во дворе же в это время мужики резались в карты, анекдоты травили, там Виталию было намного интересней.

Да ещё выдумала дачный участок приобрести. Сначала нравилось Виталию работать, но потом надоело таскаться навьюченным по жаре — участок был в степи за городом — уж лучше в тени в карты играть.

Мужики-соседи порой посмеивались над Виталием, дескать, верен жене, как святой, мог бы во время ее сессий и «разговеться», вот Мишка-хохол — молодец: едва жена за порог, у него уже очередь, одна в двери входит, другая в окно выскакивает. Вот это — орёл! Иной раз по-иному подзуживали: небось, Сашка тоже в отлучке не теряется — баба такая, что всё при ней: и башка варит, и фигурка — ого! Но Виталий, выслушивая насмешки, только ухмылялся: в жене он был уверен — в её роду измены не приняты. А вот сам он — про то мужики и не ведали — давно уж изменял Александре, и вовсе не учеба её виной, просто хотелось новых острых ощущений, хотелось более смелых ласк. Врал, конечно, жене, что с соседкой Веркой ничего не было. Было, и не раз — то в спешке на кухне резервного дома, то в пустой квартире дома, где шел ремонт. Ему нравилась женская Веркина жадность, готовность брякнуться на спину всюду, где мужику «приспичит», но из-за неё бросать семью не собирался: пустая бабёнка, да и любил он Александру.

Но судьба решила иначе, потому, наверное, и появилась в цехе, где работал Виталий, новенькая — Татьяна. И вдруг накатило, смяло душу, которая сначала сжалась в комочек от содеянного, ведь «распечатал» девчонку прямо во время дежурства, когда третий член бригады, тоже женщина, заболела. Сам не понимал, как получилось, наверное, новый год виноват и выпитый дома коньяк во славу его до начала смены, да водка, которую выпил на дежурстве. Но это он думал — изнасиловал, а вот она так не считала, сразу заявила, что полюбила Виталия с первых минут знакомства. Сама же и водку с закуской принесла, ведь дежурство выпало на новогоднюю ночь, а потом он её проводил до общежития, и она пригласила чаю выпить…

Очнулся Виталий часа через два, спешно оделся и ушёл от Татьяны, бродил до рассвета по звонкому, праздничному городу — новогодняя ночь была полновластной хозяйкой на земле. Он был полон сладких воспоминаний от близости с Татьяной, и в то же время душа мёрзла от стыда: семья ждала его с работы, ребятишки, наверняка, подарки приготовили — такая уж традиция была в семье Изгомовых, а он никак не может решиться прийти домой, не зная, как посмотрит в глаза Александре. Так и бродил весь день по замершему после ночного разгула городу.

Домой Виталий пришел к вечеру, объяснил это тем, что пришлось остаться на вторую смену — сменщик не явился. И сразу лёг спать, даже не стал смотреть подарки от детей. Александра не дала сыновьям обидеться, сказав, что папа устал.

Александра была сдержанной в чувствах и удивительно стеснительной даже после десяти лет семейной жизни, да еще и двое сыновей в ногах вертелись — Пашка иной раз среди ночи приходил к родителям и устраивался между ними. А Татьяна своей любви отдавалась бездумно, бесшабашно, ей-то не с кем было делить свою любовь. Вот и закрутила Виталия безрассудная страсть, в голове закружились мысли об уходе из семьи, но уходить пока было некуда: за съемную квартиру придется платить немалые деньги. Решил уехать с Татьяной, когда кончится срок ее отработки после учёбы, он уедет с ней, а что будет с женой и двумя сыновьями — это Виталия уже не интересовало. И он перестал таиться. Когда жена уезжала на сессию, со второй смены возвращался домой вдвоём с Татьяной, зная, что дети уже давно спят.

Соседки видели, как Виталий приводит в квартиру женщину, но Александре никто и слова не сказал. С одной стороны, дескать, она такая, что примет их слова за навет: мужу доверяет безгранично, а с другой стороны, мол, этакое дело — не трагедия, просто скучно мужику, пока жена в отъезде. А так-то мужик путёвый, побалуется, а семью не бросит, ведь жену нахваливает, как она успешно всегда экзамены в университете сдаёт, за ребятишками хорошо приглядывает. А ещё и бабья зловредность примешивалась: пусть и Шурка-гордячка хлебнет лиха, а то всегда мимо скамейки, где вечерами женщины судачат, проходит, лишь поздоровается, а не присядет посплетничать вместе со всеми.

Александра ощущала какое-то неясное беспокойство, словно и впрямь перед грозой: над головой ещё светит солнце, а за горизонтом слегка порыкивает гром. Но в то же время, казалось, не было и повода для беспокойства: Виталий по-прежнему ласков, так же радостно встречает жену после сессии. Только задумчивый стал, вспыльчивый и непривычно жестокий. Раньше барахтался с детьми на полу, охотно гулял с ними, а сейчас мог схватиться за ремень и отлупцевать сыновей за малейшую провинность, отчего супруги начали ссориться, поскольку Александра не любила наказывать детей физически. Она усаживала сыновей в кресло на какое-то время, и это непоседам было самым страшным наказанием. Но мальчишки быстро придумали как наказание превратить в удовольствие: Антон читал, а Павлик играл машинками.

И всё-таки Александра не думала об измене мужа до одного, казалось бы, незначительного случая, но именно он и заставил задуматься и действовать. Однажды Александра поздно вернулась с работы (она, поступив на факультет журналистики, ушла из типографии в многотиражную заводскую газету), обнаружила, что Виталий не забрал из детского сада Павлика: спал преспокойно дома.

Александра, обеспокоенная, помчалась за сыном, а когда вернулась с ним, зарёванным и несчастным, то высказала мужу:

— Виталь, ну что ты, в самом деле? О семье-то не забывай, женатый ведь!

— Ничего, скоро стану холостым, — муж ответил совершенно спокойно и серьёзно.

— Ну, ты и шутник! — рассмеялась Александра и легонько шутливо боднула мужа в плечо. — Как это — станешь холостым? Двенадцать лет с тобой живём!

— Значит, скоро не будем, — он оделся по-праздничному и куда-то ушел.