– Знатные места, – сказал Герасим, отхлебнув из стакана и устремившись похорошевшим глазом в стену, за которой, по его мнению, находилась трасса от Иванова до Шуи. Или от Твери до Вышнего Волочка.

(Интересно, а Нижний Волочек существует? Никогда не слышал. А в общем-то, и необязательно, чтобы где-то существовал Нижний Волочек. Вот, к примеру, есть слова «Идут белые снеги». И никто не задумывается, есть ли черные снеги. Нету, и все. Не у каждого пода есть свой антипод.)

– Именно в тех местах, – продолжил Герасим, – а точнее, на двенадцатой версте от Иванова, и зародилась славная профессия плечевых.

Откуда есть пошла на Руси профессия «плечевая»

Было это в одна тысяча шестьсот третьем году. Стоял там постоялый двор. (Как-то не литературно получилось: «стоял постоялый». Только чего от кота требовать? Слава богу, говорит, оно и ладно.) И держал этот двор отставной стрелец Панкрат, сын Панкратов. У них в роду все были сыны Панкратовы по причине природной лени подыскивать при рождении мальца новое имя. Панкратом был родоначальник рода (опять что-то не очень… Но не вступать же в дискуссию по поводу неприемлемости тавтологии в устной речи с говорящим котом). И на Панкрате пресекся стрелецкий род сыновей Панкратовых днем стрелецкой казни.

Как-то на постоялом дворе отставного стрельца Панкрата, сына Панкратова, на пути из Иванова в Шую остановился на постой (да что ж у этого кота с филологией!) князь Василий Иванович Шуйский (ну не… твою мать!). Переночевал, перекусил щами с визигой и ковшом «Стрелецкой», названной так в тысяча пятьсот четырнадцатом году одним из первых Панкратов, сынов Панкратовых. Напиток был забористый, держался на руси долго, пока не пал жертвой польских интриг в виде водки, хотя знаток пьяного дела писатель Вильям Похлебкин и мой дружочек поэт Вова Силуянов, тоже весьма подкованный человек в винных проблемах, настаивали, что водяра – исконно русский продукт. И если уж она не истинно русская, как и паровоз Черепановых, который вовсе даже и не паровоз Черепановых, а паровоз Стефенсона, то я уж и не знаю, что Россия может предъявить urbi et orbi, кроме бесспорного приоритета на очаг зарождения слонов. (Люди, читающие эти строки, не забывайте, что эти слова произношу не я, Михаил Липскеров, а говорящий кот Герасим.) Так вот, князь, откушав щами и «Стрелецкой», отправился дальше в свою вотчину под Шуей, отчего его и звали Шуйским. Для скрашивания пути он прихватил с собой дочь отставного стрельца Зинку, девку красивую, прославившуюся на всю округу своим пением. Чтобы она ему в пути пела красивые русские песни. От которых вот уже шесть веков балдеет все цивилизованное человечество. А нецивилизованное, широко раскинувшееся на просторах нашей родины, пускает сопли и уходит в длительный запой.

(Опять считаю своим долгом предупредить, что эти слова принадлежат не мне, Липскерову Михаилу Федоровичу, а говорящему коту Герасиму.) И вот Зинка пела ему русские песни: «Однозвучно звенит колокольчик», «Ямщик, не гони лошадей», «В той степи глухой» он же и замерзал, а товарища похоронить здесь, в степи глухой, под рукой не было, вот он до сих пор и не замерз… И многие другие из репертуара исполнительниц русских народных песен в сопровождении свирели с контрабасом. Ну и баяна, конечно. Потому что какая ж песня без баяна, какой еврей без «Жигулей», какая ж Марья без Ивана, какой же Брежнев без бровей.

– Слушай, Герасим, а покороче нельзя, а то у меня тут срочный звонок.

– Знаю, Михаил Федорович, какой у тебя срочный звонок… Плоть свою потешить захотелось!.. Со срамными девками блуд свершить!.. Забыл?!. Не прелюбы сотвори!.. – вспылил кот. – И далее – по тексту, – внезапно, как и вспылил, успокоился Герасим, – мои эссеи будут украшением твоего повествования и помогут читателю глубже проникнуть в глубь истории своего народа. (Да что ж это у него за страсть такая к тавтологиям? А так речь хорошая, ровная, средней интеллигентности.)

И вот у князя Василия Ивановича Шуйского возникла усталость от прослушивания русских народных музыкальных фольклоров (нет, этот кот меня определенно достанет). Он щедро оплатил Зинкину работу гривной серебра и высадил в районе сгибнувшего при укрупнении хозяйств сельца Плечевое. А названо оно было так по ремеслу, коим славилось Плечевое. А именно – изготовлением коромысел.

– Герасим, – спросил канарейка Джим, – какая морфологическая связь между словом «коромысло» и названием «Плечевое»?

– Объясняю, – терпеливо отвечал Герасим. – Жители сельца были немногословны, поэтому, когда проезжающий люд интересовался природой их творчества типа «Это чё?», те из-за проблем с орфоэпией отвечали: «Х#й через плечо». Что, в общем-то, соответствовало смыслу и сущности предмета «коромысло». Подвыпившие русские, хвастая своей силой, при сватовстве говорили о женихе, что он ведро х’ем поднимает. Вы меня извините, Михаил Федорович, за не-норматив, но из песни хуя не выкинешь.

Но назвать сельцо «Х’ем» – это выглядело бы несколько двусмысленно и вызывало бы некоторое удивление у иноземцев, узнавших, что в Московии есть поселения, жители коих, ферф-люхт, майн либер, снабжают всю Россию пенисами, чем и зарабатывают себе на жизнь. Да и надпись на карте Великого Царства Московского «Большие Х#и» могла бы вызвать у постороннего иноземца мысль, что в остальном Великом Царстве Московском х#и маленькие. Ну, на это ответ иноземцам дал наше все в стихе «Клеветникам России».

Вот и назвали сельцо Плечевым. Где князь Василий Иванович Шуйский и высадил Зинку по пути в Шую. А из Шуи как раз ехал Виленька Кюхельбекер, которого император Николай Александрович Первый за участие в декабрьской демонстрации несогласных обрек болтаться по России, не задерживаясь в одном месте более суток. Такой вот немецкий Вечный жид. И он подхватил в сельце Плечевое стрелецкую дочь Зинку, чтобы она скрашивала ему дорогу, длинную скучную, русскими народными песнями.

Потом он оставил ее в городке Егорьевске с рублем ассигнациями, где Зинку взял эскадрон гусар летучих, направлявшихся на Крымскую войну. И она пела им на привалах.

Вот с тех пор по всей Руси и появилась профессия плечевых, в память о сельце Плечевом, в котором исполнительница русских народных песен перешла из рук князя Василия Ивановича Шуйского в руки немецкого Вечного жида Вильгельма Ивановича Кюхельбекера…

И Герасим закончил свое повествование глотком настоя валерьянки…

– И что, – спросил я его, – ты твердо уверен, что профессия плечевых заключается в исполнении путникам русских народных песен?

– Да?! – двусмысленно поддержал меня канарейка Джим.

Герасим сделал еще один глоток.

– Да нет, не уверен. Но уж очень хочется красоты.

Я глотнул (точнее – три раза) и снова взял в руки записную книжку.

Так, кому будем звонить теперь? Открываем книжку, закрыв глаза, естественно… О! Третья строка сверху… Имя стерто, фамилия П…ь-…ская. Телефон: 282-04-… дальше стерто. И я должен с этим «стерто» заняться плотскими усладами? Что ж, будем размышлять. (Если вы не знали, я очень клево размышляю. Дедукция у меня… Шерлок Холмс передо мной – доктор Ватсон.) Это где-то на проспекте Мира. Так, начнем с самого начала. От Садового кольца. По правой стороне. Идем. Так, направо поворот к Склифосовского… Так, так, так… Сам я там не лежал… Но вот один мой корешочек угодил туда с аппендицитом. Я его как-то раз навещал, сестричка там была… Как же ее звали?.. Имя-имечко ее как? Ведь она мне его сказала. А как не сказать если… А вот что «если» – напрочь забыл… За ручку я ее держал?.. Не помню… А своей рукой, как бы случайно, волос касался?.. Тоже не помню. И вообще не помню, были ли у нее волосы… А кадрил я ее или нет?.. Что значит «или нет»? Если была медсестричка, значит, я ее кадрил. Во всех литературных книжках сестричек кадрят. Если, конечно, противопоказаний нет. Ног, скажем, или еще чего. Причем не важно у кого. А у нее все было на месте, причем на своем. А у нас что-нибудь было?.. Не припоминаю. Хотя нет, подщечину (это не ошибка. Пощечина – это когда по щеке, а подщечина – это когда под щеку, в челюсть то есть. Ой как больно! У меня два дня язык изо рта свисал, так что меня иногда за бульдога принимали) я получил. Слава богу, хоть что-то вспомнил. А вот имя… напрочь стерлось из памяти… Стоп. Таких совпадений не бывает. В записной книжке имя стерлось! И в памяти! Точно она! Надо звонить по телефону 282-04, дальше стерто. Будем перебирать. По порядку. 282-04-01… Занято. 282-04-02… Гудки…