Когда он произнес заключительные слова, и остальные ответили «Да будет так!» — Брейден снова взял свою свечу и, вместе с Кардиелем, спустился со ступени алтаря и вошел в центр круга, проход сразу же закрыли священники. В тишине два архиепископа на несколько мгновений высоко подняли свой свечи, затем перевернули их огнем вниз и загасили их об пол. За ними последовали и остальные, глухой стук падающих свечей отразился эхом на темных хорах.

Когда все стихло, собор погрузился во тьму, за исключением только лампады над алтарем. Ни слова не было произнесено, когда участники и присутствующие медленно покидали тяжелую тьму.

В последующие дни ухудшающаяся политическая ситуация, требовавшая дополнительных затрат времени и сил от всех, присутствовавших при дворе, заставила Келсона отодвинуть его беспокойство о Дугале на второй план. Он все еще беспокоился о нем, но решение вопросов, вызванных его королевским положением, не оставляло ему возможности посоветоваться с Морганом и Дунканом, как он поступил бы в менее занятые времена — и это, казалось, вполне устраивало Дугала. Юный лорд из Приграничья тщательно избегал любых упоминаний о том, что случилось в соборе, и его поведение ясно показывало, что он не готов рискнуть на повторение своего опыта. Келсон несколько раз пытался заговорить об этом, говоря, что помощь Дерини может помочь выздоровлению Дугала, но Дугал всякий раз уходил от этой темы, даже не затрагивая этот вопрос напрямую.

Это было, пожалуй, к лучшему, поскольку и Келсон, и Морган проводили почти все свое время на разных советах, сначала обсуждая формулировки королевского ответа Кайтрине и Лорису, а затем уединясь с Найджелом и другими военачальниками, готовя приказ о сборе войск, который должен быть разослан всем вассалам Келсона в случае, если Меару не удастся склонить к подчинению мирными средствами. Дункан, как и ожидалось, был занят приготовлениями к своему посвящению, внезапно ставшему неизбежным. Даже Морган почти не видел его в течение двух дней.

Однако, утром третьего военные приготовления были временно приостановлены в связи с посвящением Дункана, которое должно было состояться в полдень. По этому поводу архиепископ Кардиель объявил о приостановлении Рождественского поста, на что Келсон ответил назначением на вечер того же дня торжества. Возможность расслабиться после напряжения последних дней создала при дворе атмосферу праздника, на которую отреагировал даже Морган, сменив практичную но простую одежду из кожи и грубой материи, которую он носил в последние дни, на богатую придворную одежду и плащ из тонкой шерсти сапфирового цвета. Он не ожидал приглашения встретиться с Дунканом до посвящения и поэтому, когда за ним пришел слуга, чтобы позвать к Дункану, он в удивлении поспешил к жилищу своего кузена.

«Дункан?» — позвал он, отпустив дьякона, который выпустил его, и оглядел комнату.

«Я здесь,» — пришел глухой ответ.

Руки Дункана дрожали, когда Дункан появился из-за тяжелой портьеры, отгораживающей молельню, как, впрочем, и голос. Свежеподстриженный и выбритый, он был одет в стихарь, амофор, пурпурную сутану пересекал орарь, и ему оставалось одеть только белую ризу, ожидавшую его на вешалке, чтобы быть полностью одетым к церемонии, до которой оставалось меньше часа; но лицо его выражало все что угодно, только не безмятежность и спокойствие, как должно было бы быть в ожидании его посвящения в епископы. Приоткрыв портьеру, он отвел взгляд и вздрогнул, когда Морган задел его, проходя внутрь.

«Что случилось?» — прошептал ошеломленный Морган.

Дункан покачал головой, его ответ был еле различимым.

«Извини, что побеспокоил тебя, Аларик. Я… боюсь, что взял на себя слишком много. Я думал, что смогу сам справиться с этим, но ошибся. Я… не могу даже молиться.»

«Что ты такое говоришь?» — спросил Морган. Он положил руки на плечи Дункана и попытался заставить его поднять глаза. — “Посмотри на меня! Разве не этого ты хотел? Ты вот-вот станешь епископом, первым епископом, про которого известно, что — Дерини, за последние — сколько? — двести лет? Что случилось?»

Дункан не поднимал головы и полуотвернулся. — “Я не думаю, что могу платить такую цену, Аларик,» — прошептал он. — “Именно то, что я -Дерини, все и осложняет, разве ты не понимаешь? Когда мне наденут на палец это кольцо, разве я смогу равняться ему ?»

Только когда он, не глядя, показал в сторону алтаря у него за спиной, Морган заметил маленькую деревянную коробочку, лежащую у подножия распятия. Внезапно Морган понял, что ужасало Дункана.

«Боже, только не говори мне, что у тебя до сих пор палец Истелина!» — бормотал он, поднимаясь по нескольким невысоким ступенькам, чтобы взять коробочку, прежде чем Дункан смог остановить его. — “Что за глупости? Он бы хорошенько отлупил тебя, если бы узнал, что ты так поведешь себя.»

«Если он еще жив.» — Дункан скрестил руки на груди и угрюмо рассматривал пальцы своих ног, обутых в сандалии. — “Может, я не должен становиться епископом, Аларик. Теперь, каждый раз, когда ко двору прибывает гонец, я задаюсь вопросом что Лорис пошлет нам в следующий раз. Руку? Глаз? А может быть, голову.»

«А твой отказ от посвящения оставит его в живых?» — возразил Морган. — “Ты же знаешь, что это не так. Что же касается гонцов, то я боюсь, что я бы хотел, чтобы нам привезли голову.»

«Что?»

«По крайней мере, это означало бы, что Лорис больше не сможет мучить его. Ты в самом деле думаешь, что Лорис оставит его в живых? Нет, он зашел слишком далеко.»

Дункан закусил губу и тяжело вздохнул. — “Ты прав. Я знаю, что ты прав. Мне кажется, что именно это заставило меня просить кольцо Истелина. Я знал, что он никогда не сможет надеть его снова. Но это было целых три дня назад. А сейчас принятие кольца с руки мученика кажется мне… ну… мягко говоря, бесцеремонностью.»

«Это не бесцеремонность. Это дань уважения храброму человеку, который не поддался врагу.»

Когда Дункан не ответил, Морган открыл коробочку и извлек кольцо, тщательно избегая контакта со ссохшимся пальцем Истелина. Когда он сжал кольцо в своей ладони, золото, казалось, затрепетало. Это подтвердило его догадку о том, чего опасался Дункан — и с этими опасениями нужно было справиться прежде, чем Дункан отправится в собор. Поджав губы, Морган закрыл коробочку и осторожно положил ее обратно на алтарь.

«Я знаю что беспокоит тебя.» — сказал он после небольшой паузы.

«Нет, не знаешь.»

«Дункан, я не могу не знать, как и ты. Мы — Дерини. Мне было достаточно только подержать его, чтобы почувствовать, что это — не просто кольцо.»

«Конечно нет. Это — кольцо епископа.»

«И это — кольцо Истелина , которое у него забрали самым варварским способом,» — возразил Морган. — “Часть из происшедшего осталась на нем. И тебе придется столкнуться с этим, если не сейчас, то позже, перед народом в соборе, когда ты будешь куда более уязвим чем сейчас.»

«Я буду держать свои экраны закрытыми,» — прошептал Дункан.

«Ты хочешь пройти так через посвящение в епископы?» — спокойно спросил Морган. — “Вспомни свое рукоположение в сан — видит Бог, я никогда не забуду это. Дункан, ты на самом деле хочешь спрятаться от этого вида магии?»

Он заметил, как голова священника дернулась, и покрытые белым плечи напряглись, но Дункан не обернулся.

«Ты должен это сделать, и ты это знаешь,» — продолжал Морган. — “И я не думаю, что ты на самом деле этого хочешь. Дай мне руку, и давай покончим с этим.»

Медленно, неуклюже, Дункан обернулся, его лицо, почти такое же белое как его одежды, не выражало никаких эмоций, кроме светло-голубых глаз, в которых боролись страх и разум. Когда разум, наконец, одержал верх, Дункан шумно перевел дух. Внезапно, глаза, глядящие на Моргана, стали зеркалом души, которую Дункан распахнул перед человеком, который был для него ближе, чем любое живое существо.