– Эй, а чего вы всё про аварию? Ничего ведь не решится, пока мы не найдем Касуми, верно? – перебивает Коконе, склонив голову набок. Дайя отворачивается с недовольным видом.

– Этот человекоподобный шумоизлучатель действует мне на нервы.

– А-ха-ха. Можно подумать, это тебя грузовик переехал 20000 раз, правда?

– Мне просто интересно, Кири, как ты найдешь нам Моги?

– Это… понятия не имею. И вообще, сам-то знаешь?

– Тоже без понятия.

– Ого… Я просто балдею, как тебе удается изображать невинную овечку и при этом меня обзывать шумоизлучателем. Почему бы тебе не стереть свою фамилию «Омине» и не назвать себя «мистер Невинный»? Дайя Невинный. Ух ты, тебе здорово подходит!

– И не только я не знаю. Остальные тоже. Верно?

Мы с Харуаки переглядываемся. В общем-то, он прав. Если б мы что-то знали, сразу предложили бы.

– Таким образом, нам надо искать другое решение. И, следовательно, я обратился к аварии с грузовиком – это явно особое событие в данном повторе. Абсолютно естественная мысль. Мисс Человекоподобный Чушеизлучатель, доходит ли до вас мое объяснение?

– Угг…

Коконе с досадой скрипит зубами, раздавленная словами Дайи.

– Короче, мы можем чего-то добиться, если предотвратим аварию. Стало быть, стоит попробовать. Ты это имеешь в виду, да, Дайян?

Дайя кивает в ответ на резюме Харуаки.

– Именно. Но смысла нет никакого, если мы не можем ее предотвратить.

– Да нет… – качает головой Мария. – Попытаться стоит. Я мало что могла, когда была одна, но сейчас нас много, что-то может получиться.

– А имеет ли значение количество народу? Ноль есть ноль, на сколько его ни умножай. Разве наша проблема не из таких же невозможных вещей? – возражает Дайя.

– Я поняла твой аргумент, но думаю, что возможность все же есть. Ведь условия изменились. Я не Моги, я «Ая Отонаси». Шансы, возможно, уже ненулевые. А значит, уже не бессмысленно улучшать шансы, увеличивая количество народу, верно?

Дайя скрещивает руки на груди и какое-то время размышляет. Наконец он кивает.

– Да, смысл есть.

– Аатлично! Решено, будем пытаться! Как-нибудь да предотвратим ту аварию! Есть возражения?

Возражений на эту реплику Харуаки не последовало.

Да. Что-то, возможно, из этого и выйдет.

Раннее утро. До еще не случившейся аварии остается час.

Мы с зонтами стоим на месте происшествия, на перекрестке.

Наша с Харуаки задача – спасти Марию, если потребуется. Опасная задача, если авария все же случится, но мы оба вызвались добровольцами.

Мария должна была отыскать грузовик и залезть в него. Она высказала мнение, что ее шансы угодить под колеса минимальны, если она будет сидеть за рулем этого самого грузовика.

Я нервничаю. Оплошать нельзя. Всю прошлую ночь я не сомкнул глаз. От тревоги, а также из желания кое-что подтвердить я несколько часов проговорил с Марией по телефону.

Кидаю взгляд на стоящего рядом Харуаки.

Он, в отличие от меня, вроде не нервничает. Его лицо такое же, как обычно. Лицо, которое я всегда видел в «Комнате отмены».

В этот раз, возможно, нам удастся ее уничтожить.

…Н е з а в и с и м о   о т   т о г о,   с л у ч и т с я   а в а р и я   и л и   н е т.

– Харуаки, я хотел бы с тобой поговорить, пока мы ждем. Ты не против?

– Чего так формально? Разумеется, не против!

Слушая стук дождевых капель по зонту, я невольно поднимаю глаза.

– Насчет Моги-сан.

– Касуми? Эмм, ты не про Отонаси-сан, а про настоящую?

Я киваю.

– Я тебе не рассказывал, что она… убила нас, нет?

– Это еще что за страшная история? – Харуаки поднимает бровь.

Не то чтобы я держал это от него в секрете. Я просто не помнил, пока не осознал, что Моги-сан – «владелец».

И едва я вспомнил, кто «владелец», с меня словно оковы свалились – ко мне вернулись все воспоминания предыдущего раза.

– Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя – нас всех убила она.

– …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?

– Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.

Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.

– Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.

– Ты правда так считаешь? – спрашиваю я.

– Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?

– Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!

– Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?

Возможно. Но я не верю. В смысле – убийство стало хорошим средством «отмены», потому чтоона чувствовала вину. Не могу поверить, что такой человек может самостоятельно подумать о столь бесчеловечном злодеянии.

– …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?

– Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.

– Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?

– А… ну не нарочно же.

На лице Харуаки появляется горькая улыбка.

– Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.

– Мда, наверно, так.

– Поэтому Мария просто не могла не обратить на тебя внимании, когда ты 3000 раз ей признался. И это ведь Мария. Поверь мне, ей было не все равно, когда ты объявил, что она твой враг.

«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»

Я снова вспоминаю эти его слова.

– …О? Я лично направил Аю-тян?

Я слегка улыбаюсь и пропускаю его шутку мимо ушей.

– Так вот. Что если был кто-то, кто тысячу раз предложил Моги-сан совершить убийство? Не могло ли это заставить Моги-сан поверить, что другого способа нет? В конце концов, она ведь ни на кого не могла положиться, она уже почти свихнулась.

Харуаки кивает.

– Согласен, ей было бы тяжко. И это реально возможно. Ведь тот, кто с ней говорил, находился бы тоже в цикле. Его действия, его мнения не менялись бы. Вполне естественно, что он бы говорил одно и то же снова и снова. Если он один раз что-то сказал, скорей всего, сказал бы это и несколько тысяч раз.

– Все правильно говоришь. Но это была бы еще не проблема. Это скорее несчастный случай, согласен? Но смотри…

Наконец я отвожу взгляд от мрачного неба.

–   …Ч т о   е с л и   э т о т   к т о - т о   с п е ц и а л ь н о   в ы б и р а л   с л о в а   и   д е й с т в и я,   ч т о б ы   з а г н а т ь   е е   в   у г о л?

И – перевожу взгляд на Харуаки.

Харуаки даже под моим пристальным взглядом не выказывает признаков беспокойства.

– Мм? Но это же невозможно, да?

Его лицо по-прежнему самое всегдашнее.

– Возможно! К примеру, это было бы возможно для нас с Марией, если бы мы захотели. Короче,   э т о   в о з м о ж н о,   е с л и   р я д о м   с   М о г и - с а н   б ы л   к т о - т о,   к т о   п р и т в о р я л с я,   ч т о   н и ч е г о   н е   п о м н и т!

Харуаки слушает молча, не пытаясь возражать.

– Способность сохранять память – суперсила… так я всегда думал. В конце концов, естественно думать, что чем больше информации, тем лучше, верно? Только это не так. Постоянно сохранять память – значит еще и постоянно быть под ударом тех, кто ее не сохраняет, и тех, кто притворяется, что не сохраняет. Те, кто без памяти, сидят в укрытии. И могут спокойно атаковать оттуда нас, кто стоит на линии огня.