У барной стойки была по-прежнему теснота, они встали с края, чтобы не толкаться с наиболее жаждущими. Через пару минут Гренс вдруг почувствовал, что кто-то похлопал его по спине.
— Эй, ты, сколько тебе лет?
Перед ним стоял долговязый мужчина с черными усами, явно крашеными, как и волосы. Лет сорока, и от него разило спиртным.
Эверт Гренс посмотрел на него и отвернулся.
Снова эти пальцы на спине.
— Я с тобой разговариваю. Я хочу знать, сколько тебе лет.
Гренс сглотнул подступившую злость.
— Не твое собачье дело.
— А ей? Ей сколько лет?
Пьяный с крашеными усами подошел еще на шаг, он указывал на Хермансон, держа палец всего в паре сантиметров от ее глаз.
Это уже было слишком.
Он не мог сдержать ее, эту злость, она уже клокотала в груди.
— Шел бы ты отсюда по-хорошему.
Но этот тип только рассмеялся:
— Никуда я не пойду. Тогда скажи, сколько ты ей дал. Этой черномазой проститутке из Ринкебю. [16]
Сперва Хермансон увидела глаза Эверта. Внезапная ярость преобразила его, или, может, сделала снова самим собой. Костюм пошел складками, тело выпрямилось, Гренс словно сделался выше ростом: теперь он был таким, каким его привыкли видеть в коридорах полицейского управления.
Его голос, она такого никогда прежде не слыхала.
— Слушай меня внимательно, дружок. Считай, что я ничего не слышал. Потому что ты сейчас валишь отсюда, и немедленно.
Усы расплылись в усмешке.
— Раз ты не расслышал, так я повторю. Я спрашивал, сколько ты заплатил этой шлюхе из Ринкебю, которую сюда приволок.
Хермансон почувствовала, как в Эверте закипает ярость, и поняла, что должна успеть вмешаться первой.
Она подняла руку и со всего размаха врезала пьяному по щеке. Тот покачнулся, ухватился за барную стойку, а Мариана тем временем отыскала свое удостоверение в бумажнике.
Сунув его алкашу прямо в лицо, так же близко, как тот только что держал свой палец перед ее глазами, она объяснила ему, что женщину, которую он только что обозвал шлюхой, зовут Мариана Хермансон, что она работает инспектором уголовной полиции, и если он еще раз повторит то, что сказал, то проведет остаток вечера в Крунубергской следственной тюрьме.
Потом они станцевали еще раз.
Чтобы отделаться от неприятных воспоминаний.
Охранники в зеленой форме, увидев два полицейских удостоверения, живенько вывели пьяного из бара. Но этого было недостаточно. Он все еще как бы присутствовал там, его слова прочно прилипли к стенам душного помещения, и никакая танцевальная музыка в мире не способна была их смыть.
Они вышли на морозный январский воздух и вздохнули с облегчением.
Они, почти не разговаривая, миновали Слюссен, прошли по мосту Шепсбрун, потом мимо Королевского дворца, дальше по мосту на площадь Густава-Адольфа и остановились между величественных зданий — сзади Опера, впереди — министерство иностранных дел.
Хермансон жила на Кунгсхольмене, у моста Вестербрун. Он — на Свеавэген, у пересечения с Уденгатан. Так что они недолго шли вместе и скоро разошлись в разные стороны.
Эверт Гренс смотрел ей вслед, пока она медленно исчезала из виду. Потом пару минут постоял в нерешительности. Домой идти не хотелось.
Это сволочное одиночество, как же оно надоело!
Он задрал голову и посмотрел в небо, снежинки падали на лицо. Он успел озябнуть и раскраснеться, когда, повернувшись, уперся взглядом в здание министерства иностранных дел; в окне третьего этажа все еще горел свет.
Гренсу показалось, что он различает силуэт человека.
Тот стоял у окна и вглядывался в темноту.
Гренс готов был поклясться, что этот чиновник именно сейчас занимается делом Джона Шварца и всякой дипломатической казуистикой, которая с ним связана.
Что ж, пусть поломают голову.
До полуночи еще полчаса. Государственный секретарь по международным делам Торулф Винге стоял у окна и рассеянно смотрел на площадь Густава-Адольфа. Он заметил внизу мужчину в летах и молодую женщину, кажется, они прощались. Женщина поцеловала спутника в щеку, и они разошлись.
Торулф Винге зевнул, потянулся, подняв над головой руки, и вернулся в комнату.
Усталость давала о себе знать. Длинный день несколько часов назад сделался еще длиннее. Официальный запрос о выдаче Джона Мейера Фрая пришел по факсу сразу после того, как Леонардо Стивенс сердечно пожелал Винге приятного вечера и спустился по лестнице к черному автомобилю, который должен был отвезти его назад в посольство на Ердет.
Винге и жил ради вот таких часов.
Дипломатический поединок, о котором никто и не догадывается.
Он несколько раз за день разговаривал с министром иностранных дел. Два раза с премьер-министром. Последние три часа он с двумя коллегами сидел запершись в своем кабинете, рассматривая со всех сторон каждый пункт в договоре о выдаче преступников, заключенном между ЕС и США. Они обсуждали альтернативные решения и взвешивали последствия, которые отказ от выдачи будет иметь для отношений двух стран. А также пытались предугадать реакцию общественности и прессы, если факт выдачи станет известен.
Винге снова потянулся, наклонился вперед, потом назад, как учил его тренер по лечебной гимнастике. Потом принес кипяток и налил всем в чашки через ситечки со свежим чаем.
Впереди целая ночь, много часов.
К рассвету у них должно быть решение о будущем Джона Мейера Фрая — такое, которое бы имело минимальные негативные последствия.
Эверт Гренс шел по городу холодной и очень тихой стокгольмской ночью. Он попытался убедить Мариану ехать на такси: не так-то безопасно красивой нарядной женщине прогуливаться ночью по столице, но она была упряма, заставила его отменить заказ и заверила, что сумеет за себя постоять. Еще бы — Гренс был в этом уверен, она всегда со всем прекрасно справлялась. Но все же эта идея ему не нравилась, и он заставил Хермансон пообещать, что она будет держать в кармане телефон с его набранным номером на дисплее — так, чтобы в случае чего только кнопку нажать.
Хермансон поцеловала его в щеку и поблагодарила за приятный вечер, и Гренсу сделалось так радостно и так одиноко, как не бывало уже много лет.
Теперь, когда перед ним открылась входная дверь в большую пустую квартиру, ощущение бессмысленности словно рукой перехватило горло.
Гренс выпил ледяной воды из-под крана в кухне.
Полистал книгу, которая лежала недочитанная на столе в кабинете.
Даже включил телевизор и посмотрел кусок полицейского сериала, который несколько лет назад видел уже по другому каналу. Полицейские там бегали под монотонную музыку и всегда держали револьвер двумя руками, когда стреляли.
Эверту Гренсу все это обрыдло.
Он снова оделся, вызвал по телефону такси и поспешил спуститься к подъезду.
Он отправился в Крунуберг, в свой кабинет, к Сив Мальмквист и делу Шварца. Там ночи казались короче и все было знакомо.
Четверг
Чашка с кофе выскользнула из рук Свена Сундквиста. Это было уже слишком! Он громко ругнулся, так что его слова эхом разнеслись по коридору, и со всей силы пнул по коричневой металлической обшивке, а потом нагнулся и попытался по возможности вычерпать рукой бежевую жидкость.
Было шесть утра, он устал, был раздражен и вовсе не походил на того полицейского, который в обычное время излучает терпение и рассудительность.
Свен мечтал попасть домой, в постель.
Уже вторую ночь кряду Эверт Гренс звонил и будил его. Второй раз назначал раннюю встречу по делу Шварца.
Но мало этого. Поначалу Эверт все говорил и говорил о Джоне Шварце и о том, что такое полицейская работа, а затем вдруг завел речь совсем о другом — о жизни и о многом таком, о чем обычно предпочитал помалкивать. В конце концов Свен спросил, не выпил ли Гренс, и тот признался, что пропустил пару бокалов пива, но это было несколько часов назад, и с недоумением поинтересовался: а что, собственно, так беспокоит Свена?
