Проводник наш вернулся только к полудню следующего дня, когда я уже места себе не находила от беспокойства. Улыбнулся, поел и завалился спать, только и, сказав, что дорогу он отыскал.

В путь мы тронулись, когда стемнело. Шли через лес, ведя лошадок под уздцы. Никакой дороги под ногами не было, тем не менее, ничего не мешало ходьбе, и даже возок нигде не застрял. Брод преодолели в сёдлах, не замочив ног. Да и Савка в повозке остался сухим. А вот наутро сзади послышался звук погони.

— Патруль наши следы увидел, — Мотя напряженно вслушался. — Они уже близко. Прячьтесь в чаще, я их уведу.

Мгновенье я колебалась. Этот добрый, искренний человек за все время путешествия вдруг стал необыкновенно родным. В голове испуганно билась мысль: а вдруг его поймают? Вдруг он больше никогда не вернется? Всхлипнув, бросилась ему на шею.

— Пожалуйста, будь осторожнее! — со слезами на глазах попросила я его.

— Да идите же вы! — нарочно сердито крикнул тот, но в глазах мелькнули улыбка и смущение.

— Надо уходить, Уль, — взволнованно пробормотал Савка, таща меня в сторону леса. — С Мотей ничего не случиться, не волнуйся. Он и не из таких передряг выпутывался!

— Берегите себя, — махнул нам на прощание рукой Мотя.

Мы с Савкой забрались в густой кустарник, а егерь, взяв поводья и упряжной и верховой лошадок, быстро скрылся из виду, продолжая двигаться туда, куда мы и раньше ехали. Всадники в стёганых доспехах промчались следом за ним через считанные минуты.

Догонят. Сомнения в этом у меня не было.

Мы снова сидели в кустах и ничего не делали. Весь день и всю ночь. И только в полдень следующего дня мимо нас проехали те же самые всадники, но не все, а только трое. Лошадки — моя и Савкина — шли за ними в поводу, причём обращала на себя внимание сковородка, подвешенная к седлу и саквояжик с аптечкой, что Улька собрала нам в дорогу.

Обрывок разговора, долетел до моих ушей: «Кнаббе сказал, что или достанет этого мудрилу, или съест свою шляпу».

Я уныло опустила голову на колени. Итак, рейтары Мотю не поймали, но и верховую лошадь, и телегу ему пришлось бросить. Плохо то, что теперь гнать нашего егеря будут долго и упорно. Скорее всего, ждать его здесь больше не имеет смысла — он продолжит уводить погоню всё дальше и дальше.

Боже, надеюсь, с ним будет все в порядке!

Пешком идти было нетрудно. Сейчас, при свете дня я поняла, что всю ночь перед тем, как за нами обозначилась погоня, мы ехали всё-таки по дороге. Полоса земли, покрытой травой, не заросла ни деревьями, ни кустами. Они теснились по краям, выставляя свои ветви таким образом, что те смыкались сверху или заставляли себя обходить, но сами будто не решались пересечь некую невидимую границу.

Густое лесное разнотравье, измятое копытами и колёсами нашей повозки, скрывало небольшие неровности, но, ни накатанной колеи, ни ям или ухабов здесь не встречалось. Заметил ли это Савка? Не знаю. Он молчал и напряженно вслушивался, пытаясь сквозь птичьи голоса и лесные шорохи уловить звуки, доносящиеся до нас спереди. Не возвращается ли погоня, не притаилась ли засада, не горит ли костер, на котором наши преследователи готовят себе пищу?

Мы не лесные жители — я и мой путник. Но, тем не менее, не должны вести себя беспечно. Поэтому я тоже старалась вслушиваться в звуки леса, по мере своих сил помогая Савке.

Как много мы прошли? Не знаю. Наверное, много, потому что очень устали и устроились на ночлег, лишь немного отойдя в сторону от дороги. Подстилка из сухой хвои, шатёр еловых ветвей и Савкина куртка одна на двоих. В кольце рук сына сапожника я мигом пригрелась и уснула. Пусть он и подлого происхождения и недотёпа, но мне, принцессе, необходим комфорт.

Утром мы напились воды, что и составило весь завтрак, а потом снова двинулись вперёд. Я готова была взвыть: все тело болело после вчерашней «прогулки», еды нормальной нет, Савка молчит, вокруг скука смертная! Но все же мужественно терпела: Ульяна бы не стала жаловаться всего лишь на ноющие ноги.

Всё та же дорога, всё тот же след, вывели нас на окраину или маленького поля или большой поляны — впереди открывалось обширное открытое пространство с уходящей вперёд полосой примятой травы. Я с интересом наблюдала за колебаниями, отражавшимися на лице моего спутника. Его мысли читались, будто открытая книга.

Действительно, покажись возвращающаяся погоня, когда мы удалимся от деревьев, и нам не уйти от всадников. Тишина и спокойствие открывающейся картины, конечно, настраивают на оптимистичный лад, но…

Савка повёл меня вправо. Туда где высокая трава скрывала нас почти полностью. Мы шли пригнувшись, изредка поднимая головы и осматриваясь. Припекало, от земли поднимался сырой дух и смешивался с горьковатыми запахами растений. Под ногами мягко пружинило и влажно чавкало, но вода не проступала, и ноги оставались сухими.

Мы не шли, а крались. Я выбирала дорогу, а мой спутник распрямлял позади потревоженные рослые стебли. След прошедшей вчера погони без труда угадывался слева, и было по-прежнему тихо.

В лесу нашли свою повозку, разбитую и разграбленную. Она налетела на дерево, отчего корзина кузова слетела вправо, а колеса раскатились в разные стороны. Провизия и утварь бесследно исчезли, зато тайничок с деньгами сохранился — он был сделан крепко и неприметно. Кошели с деньгами мы перепрятали — закопали неподалеку, хорошенько приметив место, и уже совсем было собирались продолжить движение по Мотиному следу, как вдруг поняли — а нет больше следа. До этого места — есть, а дальше он пропал.

Рейтары истоптали всю окрестность и вернулись, а наш егерь сюда вообще не приезжал. Он свернул раньше, хлестнув на прощание лошадку, и пропустил погоню догонять пустой возок. Они его и настигли. Возок.

Вот хитрец! Ведь мы тоже не заметили места, где он выкинул это коленце, хотя шли пешком и внимательно смотрели под ноги.

Мне сделалось спокойно за покинувшего нас спутника — он обязательно оторвётся от преследователей. Более того, он отвёл от нас опасность. Но что теперь делать? Хм. А ведь Савка ждёт моего решения. Точно. Он не знает цели поездки и просто готов подчиниться.

Бедные мои ножки. Шалашик с мягкой подстилкой и единственная на двоих куртка перешли в моё безраздельное пользование. До этого места я держалась и даже ни разу не пикнула. А дальше… дальше просто не оставалось сил ни на что. Чем занимается спутник? Не знаю. Не вижу его и не слышу. Судорога крутит мне ступни и икры, а я содрогаюсь от невыносимой боли. Разминаю, колю в разные места кинжалом, шиплю, массирую, тру. Отпускает.

Пробуждение от нового приступа ломоты, и опять борьба с собственным натрудившимся телом. За что мне эти мучения? И где Савка?! Почему он не приходит на помощь, почему бросил?! Но не издаю ни звука и, стиснув зубы, заставляю себя справиться с болью — мышцы расслабляются. И опять сон валит меня, едва чувствую облегчение.

Очередное пробуждение значительно приятней. От рывка за щиколотку. Савка протягивает мне оструганную палку, на которую нанизан какой-то бурый комок, пахнущий едой. Кажется, я вонзила в него зубы, действуя на запах. Это мясо. Горячее и, не буду перехваливать, съедобное. В высшей степени съедобное. Сколько же мы не ели? Не важно.

— Ещё! — это всё, что я смогла произнести, когда зубы добрались до древесины.

— Больше нету. Я только одну поймал.

— Кого?

— Тебе лучше не знать.

«Кажется, это был какой-то небольшой зверёк. Наверное, крыса, — подумала я равнодушно. — И другу моему не досталось ни кусочка».

Последняя мысль показалась мне неправильной и несправедливой.

Это была белка. Как он её поймал? Не знаю. Я просто добыла ещё одну — метнула кинжал и пришпилила к стволу лесную проказницу. А потом убежала, чтобы не видеть, как её обдирают сапожным ножом. И как поджаривают на деревянном вертеле. И как едят. Нехорошо это. Неправильно. Но справедливо.