— Как первый день на свободе?

— Дерьмово.

Перри откинулся в кресле и сделал музыку погромче.

— Значит, дальше будет лучше.

— Мне кто-нибудь звонил?

— Не знаю. У вас стоит автоответчик?

— Я дал нескольким людям ваш номер.

— Давайте им свой номер, а не мой! Я что, похож на автоответчик?

— Я дал ваш номер капитану полиции Леви и одной молодой женщине. Кто-нибудь из них звонил?

— Нет. Я бы не пропустил звонок, я весь день на месте.

— Вы поставили мне телевизор?

— Я просидел весь день тут. Завтра принесу.

— А телефонную книгу достали или тоже завтра?

Перри вытащил из-под стола толстый справочник.

Холмен поднялся к себе с книгой и быстро нашел в ней кладбище «Болдуин хейвен». Он списал адрес и, не раздеваясь, лег на кровать, думая о Донне. Спустя какое-то время он взял отцовские часы. Стрелки замерли, когда отец умер. Он покрутил головку завода и переставил время. Ему показалось на секунду, что стрелки отправились в привычный путь по циферблату, но Холмен понимал, что обманывает сам себя. Стрелки не двигались. Время продолжало свой бег для других, Холмен же попался в сети прошлого.

На следующее утро Холмен встал рано и пошел в магазин, прежде чем Перри успел появиться в холле. Он купил пакет шоколадного молока, упаковку из шести маленьких, посыпанных сахарной пудрой пончиков, номер «Таймс» и отнес все это к себе, чтобы позавтракать, листая газету. Статья о расследовании убийства полицейских по-прежнему помещалась на первой полосе, но, судя по расположению материала, сегодня нашлись новости и поважнее. Шеф полиции заявлял, что обнаружились пожелавшие остаться неизвестными свидетели и детективы сокращают круг подозреваемых. Больше ничего примечательного не было, кроме того, что городские власти назначили вознаграждение в размере пятидесяти тысяч долларов за арест преступника. У Холмена возникло серьезное подозрение, что копы так ни в чем и не разобрались, зато придумали липовых свидетелей как наживку с расчетом, что настоящие очевидцы клюнут на деньги.

Холмен доел пончики и пожалел, что у него нет телевизора — посмотреть утренние новости. Много что могло случиться после того, как журналисты отправились спать.

Холмен допил шоколадное молоко, принял душ и, собираясь на работу, облачился в одну из немногочисленных смен чистого белья. Чтобы приехать к восьми, следовало успеть на автобус в 7.10. Один автобус, никаких пересадок, долгая поездка на работу и вечером — домой. От Холмена требовалось всего-навсего проделывать это каждый день — и жизнь должна была измениться.

Уже собравшись, он позвонил в чэтсуортский полицейский участок, представился и попросил к телефону капитана Леви. Он не был уверен, что Леви появляется на работе так рано, и уже приготовился оставить сообщение, как Леви взял трубку.

— Капитан, это Макс Холмен.

— Да, сэр. У меня ничего нового.

— Ладно, тогда у меня есть еще номер, который вы могли бы записать. У меня пока что нет автоответчика, поэтому, если что-нибудь станет известно в течение дня, позвоните мне на работу.

Холмен продиктовал свой рабочий номер.

— И еще одно. Вам удалось переговорить с женой Ричи?

— Да, мистер Холмен.

— Был бы вам весьма благодарен, если бы вы передали ей и этот номер тоже. Если она попытается позвонить сюда, в мотель, я не уверен, что узнаю об этом.

— Я дам ей ваш рабочий номер, — задумчиво протянул Леви.

— И скажите ей, пожалуйста, еще раз, что я хотел бы поговорить с ней как можно скорее.

Холмен удивился, отчего в голосе Леви вдруг возникли нотки нерешительности, и он уже собирался спросить об этом капитана, когда Леви заговорил сам.

— Мистер Холмен, я передам ей, но мне бы хотелось быть откровенным с вами, хоть вам наверняка не понравится то, что я скажу.

Леви говорил медленно, с усилием, будто произнести то, что он собирался, ему было так же трудно, как Холмену — выслушать, что он скажет.

— Я хорошо знал Ричарда. Я стараюсь уважать его желания, равно как и желания его вдовы, но я тоже отец… было бы жестоко заставлять вас надеяться на то, что вряд ли произойдет. Ричард не хотел иметь с вами ничего общего. Его жена… что ж, вся ее жизнь пошла кувырком. Я жду ее звонка, затаив дыхание. Понимаете, о чем я?

— Нет. Вы говорили, что она сама рассказала вам обо мне. Поэтому вы позвонили в Управление.

— Она думала, что вам следует знать о случившемся, но это никак не меняет отношения Ричарда. Не хотел бы я оказаться в таком положении, как вы, но никуда не денешься. Что у вас произошло с сыном — не мое дело, но я намерен соблюдать его волю, а следовательно, и волю его жены. Я не советчик в семейных делах. Надеюсь, теперь мы друг друга понимаем?

Холмен уставился на свою руку. Она лежала у него на колене, как шевелящий клешнями краб.

— Я давно перестал на что-либо надеяться.

— Значит, мы договорились. Я передам ей ваш новый номер, но ни к чему подталкивать не стану. А пока, если смогу, буду отвечать на ваши вопросы касательно расследования и сообщать, если у нас появится что-нибудь новое.

— А как насчет похорон?

Леви ничего не ответил. Холмен молча повесил трубку, спустился и стал ждать в вестибюле, когда покажется Перри.

— Мне снова нужна машина, — сказал Холмен.

— Есть лишняя двадцатка?

Холмен поманил его бумажкой, и Перри буквально вырвал ее у него.

— Вернете в целости и сохранности. Предупреждаю. Я ее пока что не проверял, но я хочу, чтобы машина была на ходу.

— А мне нужен телевизор.

— У вас такой вид, будто случилось что-то ужасное. Если вы беситесь оттого, что вчера вечером не смогли посмотреть телевизор, прошу прощения, но он на складе. Я сейчас пойду и заберу его.

— Я не из-за телевизора бешусь.

— Тогда почему вы так смотрите?

— Слушайте, дайте мне эти чертовы ключи.

Холмен взял принадлежавший Перри «меркьюри» и поехал на юг, в промышленный район. Добираться автобусом было бы умнее, но уж слишком долгой представлялась ему дорога. Он ни разу не превысил скорость и с опаской поглядывал на других водителей.

Холмен приехал на работу на десять минут раньше и припарковался за углом здания: ему не хотелось, чтобы его начальник, Тони Гилберт, видел его за рулем. Гилберт был знаком с «системой проката» в среде обитателей ОИЦ и знал, что прав у Холмена пока нет.

Холмена устроили на работу в компанию по производству афиш и объявлений, а точнее, в типографию, занимавшуюся художественным оформлением рекламных щитов. Плакаты печаталась на больших листах, похожих на обои, которые затем разрезались и в рулонах рассылались по всей Калифорнии, Неваде и Аризоне. Уже на местах специальные бригады раскатывали эти рулоны и наклеивали их в виде больших полос. В течение последних двух месяцев Холмен несколько часов в день работал в типографии: он загружал рулоны пяти-, шести- и восьмифутовой ширины в принтер, следил, чтобы бумага не мялась, а автоматические обрезные станки делили ее на равные части. Этим мог бы заниматься и кретин. Холмен освоил работу за пару минут, но был счастлив, что и у него теперь есть ремесло.

Сверившись с часами, он постарался показаться на глаза Гилберту, чтобы начальник знал, что он не опаздывает. Согласно привычному распорядку Гилберт находился сейчас рядом с операторами принтеров, которые отвечали за равномерное распределение цвета и вносили поправки в сегодняшнюю продукцию. Гилберт был невысоким толстяком с лысиной на макушке, придававшей ему особо важный вид.

— Итак, теперь ты официально свободный человек, — сказал он. — Мои поздравления.

Холмен поблагодарил его, но разговор поддерживать не стал. Он не предупреждал секретаршу о возможном звонке вдовы Ричарда. После разговора с Леви он ни на что не надеялся.

Все утро Холмена поздравляли с освобождением и с тем, что он принят на полную ставку, и неважно, что он проработал здесь уже два месяца. Холмен то и дело поглядывал на часы, с тревогой ожидая часового перерыва на ланч.