— Я ведь могу положиться на тебя, да, Питер? — спросила она.

— Да. Да, конечно, можешь, — ответил он, стараясь не смотреть ей в глаза.

После отъезда Греты Питер нервно расхаживал по комнате, каждую минуту поглядывая на часы. Он пребывал в смятении. То ему казалось, что Грета не имеет ничего общего с убийцей, то вдруг снова одолевали сомнения, и он вспоминал ее слова, подслушанные год тому назад.

Ровно в 6.25 он вышел из дома и направился в сторону Таун-Холла. Томас сидел на ступеньках, на самом верху. На нем был тот же костюм, что и в суде: темно-синий блейзер с золотыми пуговицами, светло-коричневые брюки и бледно-голубая оксфордская рубашка. Разница лишь в одном: черные мокасины, такие блестящие и отполированные в суде, были теперь испачканы в пыли и даже поцарапаны на носках, точно Томас яростно пинал ими обочину тротуара. Внезапно Питер испытал прилив жалости к сыну: тот должен был сам решать, в чем пойти в суд. Родителей, чтобы посоветовать, у него не было. Мать умерла, а отец полностью отстранился от участия в его жизни. На смену жалости пришло чувство вины, но нервы у Питера были слишком истрепаны, чтоб дать сейчас волю чувствам.

Томас поднялся и начал медленно спускаться по ступенькам навстречу отцу. Глаза их встретились, но в следующую же секунду Питер отвернулся. Пребывая в состоянии крайнего возбуждения, он не предполагал, насколько болезненной может оказаться встреча с сыном. Встреча предполагала примирение, но ведь на самом деле не за этим он попросил Томаса прийти. Ему нужны были ответы на вопросы, мучившие его на протяжении последних нескольких часов, и он не мог расплатиться за эти ответы добрыми словами, это уж слишком походило бы на предательство. И вот он решил не тратить времени на сантименты и безотлагательно перейти к вопросам.

— Что этот Роузи говорил о Грете? — сдавленным от волнения голосом спросил он.

— Сказал, что она объяснила ему, как открывается тайник. Все это есть в моих показаниях. Разве ты не читал? — Томас отступил на шаг и сердито смотрел на отца.

— Нет, не читал, — ответил Питер. — Мне надо знать об этом из первых уст. От тебя.

— С чего бы это? — В голосе Томаса слышался вызов. И еще плохо сдерживаемое раздражение. Он притащился сюда чуть ли не через весь город по настоятельной просьбе отца. Пришлось даже ехать на метро, второй раз в жизни, а отец не поздоровался с ним. Последний раз они по-настоящему общались лишь в день маминых похорон, и вот теперь у отца даже не нашлось для него нужных слов, кроме вопроса о Роузи. Томасу до смерти надоели вопросы. Весь день приходилось отвечать, он достаточно наслушался их в суде.

— Я спрашиваю тебя об этом потому, что там больше никого не было. Ты единственный, кто встречался с этим Роузи.

— Не считая твой жены, — бросил Томас.

— Ладно, хорошо, не стану с тобой спорить. Просто мне надо знать несколько вещей.

— Каких еще вещей?

— Что еще он говорил о Грете?

— Да ничего больше.

— Ты уверен, что имя его Роузи?

— Ну, так Лонни его называл.

— А может, не Роузи, а Роуз? Может, ты не расслышал?

— Да все я расслышал. И все это было, было, я не вру! Меня уже тошнит от людей, уверяющих, что этого не было! Тошнит от тех, кто мне не верит. Ну, взять, к примеру, тебя. Ты же мне не веришь.

Только сейчас до Питера дошло, насколько изменился его сын с их последней встречи в прошлом году на похоронах. В голосе не осталось и следа от тех ноток отчаяния, что звучали во время их разговора в маленьком домике в Вудбридже, на смену им пришла холодная твердая уверенность.

— Я уже не знаю, Томас, кому и чему можно верить. Поэтому и попросил тебя ответить на несколько вопросов. — Питер тут же понял, что только что предал тем самым Грету. И ощутил глубочайшее отвращение к себе и одновременно — гнев в адрес сына.

Однако Томасу, похоже, было плевать на ощущения и чувства отца. Он уже жалел, что пришел на эту встречу. Увидев отца, он лишь в очередной раз убедился, как мало отец любит его. Нет, не стоило ему приходить.

— Ладно, я пошел, — буркнул Томас. — Лучше б вообще не приходил.

И он, быстро сбежав по ступенькам, зашагал по улице. Питер догнал его, опустил руку на плечо сына.

— Погоди. Еще один вопрос. Всего один, честное слово. Скажи, Роузи — это имя или фамилия?

— Да откуда мне знать? — огрызнулся Томас. — Так называл его тот, второй. И вообще, какое это имеет значение?

Злоба, звеневшая в голосе сына, привела Питера в бешенство. Ему захотелось оттолкнуть сына, даже ударить его, как тогда, в Вудбридже, но он жаждал получить ответ на свой вопрос, а потому сдержался. Ни с кем, кроме Томаса, он не мог поговорить о той подслушанной им ночью беседе. Ему просто необходимо знать, существует ли тут связь.

— Знаешь, в ночь после похорон твоей мамы я случайно услышал, как Грета говорит с кем-то по телефону, — медленно начал он. — Но услышать удалось лишь самый конец разговора. Она говорила этому человеку: «Не называй меня так. Я уже не твоя Грета Роуз. Больше нет». А потом я спросил ее, что все это означает, и она ответила, что раньше ее звали Роуз, что это ее второе имя.

— И сегодня ты впервые услышал о Роузи и начал думать, что…

— Я сам не пойму, о чем подумал.

— Ты стал думать о Роузи и Грете. Тебе захотелось узнать… — Тут Томас осекся. Отцу не обязательно договаривать до конца. Он и так понимает, о чем идет речь. Если связь удастся доказать, он, Томас, может выиграть процесс.

— Ты смотрел в ее вещах? — спросил Томас.

— Зачем?

— Ну как зачем? Узнать, действительно ли ее звали раньше Грета Роуз. Может, у нее сохранился старый паспорт или свидетельство о рождении, что-то в этом роде.

— Наверное, надо было посмотреть, — сказал Питер, но в голосе его звучало сомнение. Говорить с Томасом за спиной Греты — это, безусловно, предательство. Но рыться в ее вещах и бумагах — это еще хуже. Гораздо хуже.

— Где она сейчас? — спросил Томас.

— На встрече с адвокатом.

— Придумывают новое вранье, — буркнул Томас.

— Нет, просматривают и анализируют ее показания, — сердито ответил Питер. Он разрывался между преданностью Грете, отчего все больше злился на сына, и сомнениями в ее невиновности, которые просто не выходили из головы.

— Когда должна вернуться? — спросил Томас.

— Ну, точно не знаю. Где-то после восьми.

— Тогда время у нас еще есть. Пошли посмотрим. И они направились к дому. С каждым шагом волнение Питера возрастало.

— Без этого я не смогу давать свидетельские показания, — заявил он, когда они свернули за угол. — Мне надо точно знать.

— А когда должен давать?

— Точно не знаю. Возможно, в четверг. Обвинение еще должно прочесть несколько материалов по делу, затем показания будет давать Грета. И сколько времени это у нее займет, понятия не имею.

Питер говорил все это, стараясь не думать о значении и последствиях того, что собирается сделать. И вот они остановились у дверей, и он взмахом руки попросил Томаса войти.

Томас ожидал, что отец свернет влево, в гостиную, но вместо этого тот поднялся по лестнице на второй этаж. Томас последовал за ним. Питер подошел к старинному дубовому бюро в углу комнаты, тому самому, где в октябре прошлого года Томас нашел медальон.

— Все свои бумаги Грета теперь держит здесь, — сказал Питер и приподнял крышку.

— Думаю, что смотреть в потайном отделении смысла нет, — заметил Томас, выглядывая из-за плеча отца. Он оказался прав. Маленький тайник был пуст. Зато в выдвижном ящике прямо под ним Питер обнаружил паспорт жены. Он был выдан в прошлом году, за три месяца до их свадьбы. Фотография была неудачная, Грета тогда только что подстриглась необычно коротко. Вписаны были основные данные владелицы документа. Фамилия: Грэхем. Имя: Грета. Ничего больше. Просто Грета.

Томас перегнулся и ткнул пальцем в имя с такой силой, что паспорт едва не выпал из дрожащей руки Питера.