— Повезло шельме.

— Спасибо.

Бармен вернулся с ее заказом, и мужчина положил на стойку пятидесятидолларовую купюру. Она начала отнекиваться, но он перебил ее:

— Угощаю. Кстати, меня зовут Джим.

— Анук.

Он вскинул брови:

— В честь актрисы [42]?

Ее порадовало, что он знает французских актрис. Мужчинам-австралийцам это было несвойственно.

— Да.

Джим взял ее заказ и вместе с ней пошел к ее столику. Шум в баре усиливался, и им приходилось кричать.

— Ваши родители — французы?

— Нет, мои родители — франкофилы.

Когда они подошли к их столику, Анук почему-то растерялась. Джим поставил бутылку перед женщинами и представился сам. Потом показал на своего друга. Тот встал, подошел к ним.

— Это Тони.

Тони, тоже высокий, был моложе Джима, худее, с густыми усами и лысеющей головой. Они все обменялись рукопожатиями, и затем наступило неловкое молчание.

— Не хотите присоединиться к нам? — наконец спросила Айша.

Джим глянул на Анук и медленно покачал головой:

— Похоже, у вас тут девичник. Поэтому мы поступим по-джентльменски и не станем вам мешать. — Он посмотрел в лицо Анук. — Приятного вечера. Я просто хотел вас всех угостить. Так сказать отдать дань восхищения красивым женщинам.

Анук предоставила Рози с Айшей благодарить его. Сама она старалась запомнить каждую деталь его внешности. Цвет его волос, румянец на щеках, тяжелый волевой подбородок, светлеющий загар на коже, видимой в расстегнутом вороте рубашки, толстую шею, светлый пушок на его руках и запястьях. Его глаза, его рот, его ладони.

Айша дождалась, когда мужчины вновь вернутся к своему столику, и затем заговорщицки наклонилась к ним:

— Не хочу смеяться, но меня так и распирает.

— Даже не думайте. — Анук взглядом умоляла подруг соблюдать приличия. — Я что-нибудь пропустила?

Улыбка исчезла с лица Айши. Анук вдруг заметила, что Айша очень уж похудела. Скулы резко выделялись на ее смуглом лице, под глазами пролегли тени.

Анук взяла под столом руку подруги и крепко ее стиснула:

— У тебя все нормально?

Айша кивнула, и Анук разжала ладонь. Они разняли руки.

— Рози говорит, что до Шамиры ей никогда не приходилось общаться с женщиной, укутанной в покрывало.

Рози смутилась:

— Не совсем так, Айша. Конечно, мне случалось обмениваться приветствиями с незнакомыми людьми и с покупателями. Но беседовать с мусульманкой мне раньше не доводилось. И мне немного стыдно: я не могу отвести глаз от ее платка. Хочу не обращать на это внимания и не могу.

— Потому что для тебя это непривычно.

— А для тебя разве нет? — огрызнулась Рози.

Айша не ответила. Боже, думала Анук, как будто нам больше не о чем поговорить.

— Айша просто имела в виду, что она — индианка и потому не видит в том ничего странного. Я тоже.

— Потому что ты еврейка? — изумилась Рози.

Анук вспомнила, как в детстве родители возили ее на чью-то свадьбу в Сидней, и в Бонди [43], в доме каких-то незнакомых людей, она впервые увидела женщин в платках. Они не имели ничего общего с православными, проживавшими в Перте. Они напугали ее, те женщины. Даже самые молодые из них казались старухами.

— Да, некоторые женщины из православных ходят с покрытой головой. Я считаю, что это безвольные люди, — с чувством добавила она.

— Шамира говорит, это придает ей силы. Придает уверенности в себе.

Ну уж нет, я не стану вести этот разговор, думала Анук, черт бы побрал эту заезженную пластинку. Ее тошнило от разговоров о религии и боге. Она все острее ощущала, как гнетуще действуют на нее мораль и хаос новой эпохи. Вера в Бога покинула ее давно, когда она была еще ребенком. Никого не смущало, что она атеистка. Это было в порядке вещей. А теперь вот эта новая эпоха неумолимо напирала на нее пережитками старины. Ей бы родиться лет на двадцать раньше. Родиться мужчиной, на двадцать лет раньше.

— Меня всю передергивает, когда я вижу укутанных в покрывала женщин. У меня это вызывает омерзение и ярость. Почему они уродуют себя в угоду мужчинам?

В лице Рози отразились шок и неодобрение. У Анук горячность Айши тоже вызвала удивление.

— Но, Айша, — возразила Рози, — не все мусульманки надевают покрывала по велению мужчин. Ты же знаешь. Неужели ты отказываешь им в праве одеваться так, как они хотят?

— Я не желаю об этом говорить, — не выдержала Анук. — Давайте сменим тему.

— Почему? — Рози не собиралась отступать. Она обратилась к Айше: — По-твоему, Шамира лжет сама себе, когда говорит, что покрывало придает ей силы?

— Силы Шамире придает Терри. Ее мать — алкоголичка, сестра — наркоманка, отец — бог знает где. Это Терри придает ей силы, а не кусок материи на ее голове. — Рука Айши потянулась к пачке, но сигарету она не взяла.

— А Билал черпает силы в своей вере, — не сдавалась Рози.

Анук знала, что ее подруга права. Она помнила, какой был Терри, пока не принял ислам. Умный, по-юношески обаятельный. Но за его веселым нравом, панибратством крылись буйство, агрессия, тотчас же выползавшие на поверхность, едва он напивался. Его открытое, дружелюбное лицо становилось рыхлым, обрюзглым; от него постоянно несло перегаром. Как же она была потрясена произошедшими в нем переменами, когда спустя много лет как-то встретила его на ужине в доме Гектора и Айши! Он тогда еще не взял себе другое, мусульманское, имя, но уже обратился в ислам и изучал арабский и свою новую веру. Глаза у него были ясные, кожа чистая, он поправился, раздобрел. Сам он был невозмутим, словно наконец-то обрел душевный покой. Она никогда не думала о нем как о счастливом человеке, но тогда он казался довольным собой и своей жизнью. Честно говоря, сама она не была лишена предрассудков в отношении аборигенов и, зная историю развития расистских настроений в Австралии, до того момента считала, что он никогда не сможет быть счастливым человеком, что он всегда будет драчуном. Что он умрет драчуном, причем в молодом возрасте. Она улыбнулась сама себе, зная, что никогда не поделится с Рози только что пришедшей ей в голову богохульной мыслью: он был молод и агрессивен, а теперь, став набожным, превратился в зануду.

Вместо этого она кивнула:

— Верно. Только все же давайте оставим разговор о религии. Я думала, Бог умер незадолго до моего девятого дня рождения, но, похоже, я ошибалась. А я терпеть не могу признавать свои ошибки. Так что давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Джим все еще поглядывал на нее. Ей нравилось, что она — женщина, пьет вино, флиртует, развлекается.

— Пусть будет по-твоему, — рассмеялась Рози. — Больше никаких разговоров о Боге. Просто она мне здорово помогает. Думаю, мы с ней подружимся.

— С кем?

Анук, отвлеченная флиртом с Джимом, утратила нить разговора. Неужели отупение — это тоже проклятие беременности?

— С Шамирой, — ответила Рози. Она украдкой глянула на Айшу и быстро отвела глаза. Они уже говорили об этом, догадалась Анук. Ее кольнула ревность, как в детстве.

— Чем это она тебе помогает?

— Она всячески меня поддерживает. В деле о жестоком обращении с Хьюго.

Ну уж нет, обсуждать я это не стану, прикинусь дурой.

— Мы подали в суд на кузена Гектора. — Рози не решалась посмотреть на Анук.

— Забери заявление, Рози.

— Гэри настроен очень серьезно.

Раздосадованная Анук сердито глянула на Айшу:

— Ты хоть ее образумь.

— Это решение Рози, — твердо сказала Айша.

— Тогда я буду свидетельствовать в пользу Гарри и Сэнди.

Рози резко повернулась к ней:

— Ты же видела, как этот ублюдок избил Хьюго.

— Я видела, как Гарри дал пощечину Хьюго. И я видела, что Хьюго это заслужил.

— Никто не заслуживает того, чтобы его ударили, тем более ребенок.

— Это все громкие слова, пошлая болтовня нового времени. Ребенка нужно приучать к дисциплине, и порой это приходится делать физическим путем. Так мы усваиваем, что можно, а что нельзя.