— А ведь это дело, — согласился О'Брайен.

— Я не уверен, что смогу столько пройти, — в голосе Бэйна слышалось сомнение. — Этот план хорош, если не принимать во внимание человеческие возможности.

— Мы смогли бы уходить по очереди, — предложила Грэйс. — Первой могу пойти я. Это будет самый легкий переход.

— Ну, а я берусь идти последним, — сказал Смит, — кто-то должен преодолеть весь путь через пустыню.

— И все же, — остановил их Гриммельман, — в этом нет никакого смысла. Вы только напрасно отдадите свои жизни. С этими скорлупами можно, конечно, обследовать определенную площадь вокруг. Может быть, удастся найти еще один постоянный источник воды или какую-нибудь дорогу. Никому из нас нет смысла следовать примеру Стюрдеванта. И никто не имеет права на этом настаивать.

— Согласен, — поддержал старика Бэйн. — Геройство ни к чему. Никто из нас не сможет проделать такой путь. Уж если Стюрдеванту не удалось, то нам тем более. Давайте используем скорлупы для того, чтобы создать базы с водой в целях обследования местности, а не гнать кого-нибудь в пустыню в надежде, что он найдет помощь раньше, чем умрет от жажды. Я не поддержу такого предложения, если только все не решат так поступить.

— Ты прав, — согласился Гриммельман. — Я только высказал предположение о том, как использовать скорлупы. Может быть, мы находимся в двух-трех днях пути от небольшого городка, а, возможно, и ближе. Надеюсь, мы скоро выберемся отсюда.

— Что-то не верится, — проговорила Грэйс. — Мне кажется, я уже полжизни провела здесь.

— Правильно. — О'Брайен говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Здесь у нас с вами есть все для жизни: солнце, воздух, ночная прохлада и полуденный зной над скалами. Нас заставляет жить постоянная борьба со смертью, и в ней мы находим себя.

Смит одобряюще кивнул головой и посмотрел на Бэйна. Гриммельман понял его взгляд и улыбнулся, словно открыл в нем самом нечто такое, о чем не подозревал.

— В том-то и беда, — воскликнул Бэйн, — что мы стали чертовски близки к природе!

Он тоже понял мысль О'Брайена, так как провел половину своей жизни вдали от цивилизации. Смит тоже реально представлял себе, как обострено чувство времени в заброшенных каньонах, ему стал знаком и запах и вкус дичи, пресной воды и прелесть рассветов.

— А что вы думаете о скорлупах? — спросила Грэйс О'Брайена. — Мы не слышали вашего мнения об этом.

— У нас нет выбора, — начал охотник. — Мне кажется, что мы выберемся отсюда и это только вопрос времени. Если идти, то дня на два, на три, провести разведку в разных направлениях. Скажем, двое мужчин уходят с полным грузом воды, оставляя через каждые шесть часов ходьбы по две наполненные скорлупы. Возвращаются они тем же путем с пустыми скорлупами. Главное — надежно уберечь скорлупы с водой от зверья с тем, чтобы их можно было потом легко найти.

— Лучше всего отметить каждую базу кучкой камней или поставить палочку с лоскутком тряпки, — предложил Смит.

— Пустыня, в действительности, не безлика, — сказал Гриммельман. — Я уверен, если пересечь пески, местность изменится. Она будет столь же безводна, но появятся деревья, трава, а, может быть, и какие-либо ориентиры.

— Можем идти уже завтра вечером. Кто пойдет со мной? — О'Брайен повернулся сначала к Смиту, потом к Бэйну.

— Я, — предложил Смит.

— Хорошо, — согласился О'Брайен. — Может, мне удастся добыть свежего мяса. Но если даже не придется ничего подстрелить, район охоты будет расширен.

— Прихватите с собой мешок для дынь, — посоветовал старый немец.

— И каждый день жгите костры, — добавила Грэйс. — Пусть будет побольше дыма.

Всех взволновал неожиданно вспыхнувший проблеск надежды. Смиту удалось найти склад страусовых яиц, и у них появилась возможность выйти за пределы этого тесного мирка. Они будут спасены.

— Пойду спать, — бросил О'Брайен и исчез в глубине пещеры. За ним ушла Грэйс.

Все последовали их примеру. Сон спасал от голода и давал возможность на время уйти от действительности: во сне оживали мечты. Бэйн пошел спать последним. Для него этот день был удачным: экспедиция за яичными скорлупами может принести им спасение. Быть может, через неделю они возвратятся в цивилизованный мир. Это больше не казалось несбыточным.

Дни шли своей чередой. Все были заняты больше, чем когда-либо раньше. О'Брайен и Смит обследовали пустыню в северном направлении. Но обнаружили лишь бесконечные кустарники и не нашли никакой воды. Переход занял шесть дней: три в одном и три в обратном направлении. Пили они ту воду, которую оставили, уходя в пустыню. На третий день О'Брайену удалось убить антилопу. На привале он стал разделывать тушу, а Смит тем временем отправился на поиски хвороста. Он долго ходил вокруг, но принес лишь небольшую охапку. Они жарили громадные куски мяса, сожалея, что товарищи не с ними и некому помочь закоптить мясо. Принявшись за еду, О'Брайен и Смит ели столько, сколько могли, пока не заснули в изнеможении с туго набитыми желудками, время от времени чувствуя приступы тошноты. Костер погас. К вечеру они разожгли его и начали опять жарить мясо. Пора было отправляться обратно. Ночь уходила, а к рассвету надо было добраться до последней базы с водой. Да, они так ничего и не обнаружили, но ходили не бесполезно, хотя бы потому, что принесли мясо. Последний переход шли медленно. О'Брайен хотел подстрелить газель, но она сразу же скрылась, стоило ему только поднять ружье.

В песке на полу пещеры Гриммельман нашел узкий, с правильными пропорциями наконечник копья длиной в семь дюймов, отколотый, видимо, от тяжелого черного камня. Он подержал камень в руке, рассматривая его острые края и хитроумный паз, который сделал какой-то бушмен или гереро, чтобы закрепить наконечник на древке. Осколок камня был простейшим, искусно изготовленным инструментом древнего человека. Старик опустил его в глубокий карман своей штормовки. Он сохранит этот наконечник и отошлет в какой-нибудь музей. Старый немец когда-то убивал бушменов и гереро. И не сможет ли подобный дар музею хоть в какой-то мере загладить совершенные им злодеяния? Гриммельман все время чувствовал за собой вину: видел все, но бездействовал; знал, но молчал. Он был «маленьким человеком», но от него и других ему подобных исходило и все хорошее и все плохое.

Гриммельман приехал в Африку, чтобы спрятаться от себя самого, бежал из Европы, чтобы снова увидеть места, где провел молодые годы, ту землю, на которую он много лет назад смотрел глазами юноши, полного благородных мечтаний…

Гриммельман показал всем наконечник копья, и они согласились с тем, что это был действительно редкий экземпляр.

Запись в дневнике Смита:

«Описать пустыню невозможно. Настоящая пустыня — это обширное пространство земли, чистое небо и палящее солнце. Она так же чужда мне, как и большинству людей. Люди всегда избегали пустынь, горных пиков, пещер, морских глубин, болот.

Когда-то они боялись ночной темноты, населяя ее привидениями и духами. Их мучил страх перед неизвестностью. Большинство подвигов по покорению горных вершин, исследованию пещер и переходу через пустыни совершено на памяти ныне живущих людей (новая техника, научные достижения). Странно, что мы запоздали с освоением этих мест. У нас появились телевидение и атомные бомбы, прежде чем был покорен Эверест. В Бразилии в руинах затерянного города люди каменного века наблюдают за спутником. А этот уголок мира кажется таким же далеким, как и обратная сторона Луны.

О'Брайен великолепен. Я не могу представить его себе вне здешних мест. Он показался бы странным в повседневном костюме и рубашке с галстуком. Думаю, у него потрясающее здоровье. К тому же О'Брайен безгранично самоуверен, хорошо приспособляется к любым условиям. Он — прирожденный руководитель, и лучше б ему родиться в другое время, в елизаветинское, или быть офицером в армии Александра Македонского. На собрании акционеров его представить трудновато. Он во всех нас поддерживает стремление бороться. Без О'Брайена мы погибли бы.