Мори хочется разрыдаться и удрать от этого словоохотливого старого болвана. Эдакий опухший, мягкий, дряблый вариант Ника. Живот нависает над красивым кожаным поясом, волосатые руки выше локтя — точно два окорока. Почти такой же высокий, как Ник, с такими же хитрыми, умными, часто моргающими глазами и четко очерченным ртом; в прошлом — красивый мужчина, это Мори понял бы, даже если б и не видел Бернарда Мартенса на старых фотографиях. (За роялем — с ангельским и одновременно самоуглубленным выражением лица. Чуть приподнятый подбородок. «Благородный» профиль.) Даже голос как у Ника — почти что. Гремит и замирает, переходя от хорошо модулированного баритонального звучания к хриплому, царапающему слух, ворчливому басу. У Ника плечи и руки выше локтя — мускулистые, а у мистера Мартенса — дряблые и обвисшие. Эдакий разжиревший аристократ, которому от этого явно не по себе, — гедонист, лишенный радостей жизни, интеллигент, озлобленный против всех и вся. «Художник», ставший из-за неудач в искусстве (и в делах) неуклюжим циником.

— Послушай, мальчик мой, не давай ему тебя использовать, — тихим заговорщическим шепотом произносит мистер Мартене. — Я хочу сказать… я знаю, что ты благодарен ему за определенные вещи… например, за ту историю в Онтарио… я знаю, что вы очень близки… ты доверяешь ему… но…

Мори испуганно отшатывается, словно отец друга ударил его — или приласкал.

— У меня нет достаточных оснований так говорить… я сам не знаю, что говорю, — смеется мистер Мартене, — но… но… словом… видишь ли…

Миндалевидные глаза на толстом лице, которые так хитро и умно подмигивают, рождают смятение — это же глаза Ника!

Мори вспыхивает и отворачивается. Кожа у него горит от зуда — на лбу, на шее, на пояснице, на ягодицах. Ему кажется, что он сейчас лишится чувств; перед его мысленным взором возникает видение: Ник и Изабелла на траве в укромной бухточке, к переплетенным телам прилип мокрый песок… Ласкают друг друга в панике, в спешке. Ведь у них совсем мало времени.

Мистер Мартене ведет его дальше, будто ничего и не происходит. Болтливый пожилой мужчина, со стаканом в руке, в плетеных сандалиях, показывает гостю «новое крыло». Длинная комната, окнами выходящая на утес, в дальнем конце — стеклянные двери; недостроенный камин из дикого камня. Пол будет из сосновых досок, но мистер Мартене уже сейчас недоволен. Кто-то — архитектор или подрядчик — вроде бы надул его.

— Никогда не связывайся с архитектором, — говорит он, — вы с… как же ее звать… Изабелла… да.

Изабелла… так вот вы с Изабеллой просто поездите по Вашингтону и посмотрите, где что продается, и выберите себе дом, покупайте дом уже готовый, в котором жили люди, — собственно, чем старее, тем лучше… впрочем, мне незачем говорить это тебе или ей. Забудьте о доме, какой вам виделся в мечтах, — плюньте. Доверять никому нельзя…

Мори спотыкаясь расхаживает по комнате, притворяется, что рассматривает ее. А смотреть почти не на что: незаконченные стены, незаделанные концы проводки, мусор под ногами. Кто-то оставил мешочек из-под завтрака, банановую кожуру, бутылку из-под кока-колы, окурки. Что же сказать? Чем восхититься? Камин — вот это действительноприятная штука… да и стеклянные двери, и вид…

Что я тут делаю? —в исступлении думает Мори. Где Изабелла?..

Мистер Мартене указывает на что-то — явно на какой — то дефект — и разражается ворчливым монологом. Эти зазнайки архитекторы… а как растут цены на строительные материалы… а почасовая оплата плотникам, электрикам, водопроводчикам, да и чернорабочим тоже. Он до того взбешен, что, брызгая слюной, начинает хохотать.

— Комната будет очень красивая, — еле слышно произносит Мори. — А вид…

Мистер Мартене продолжает скулить. Мори осторожно ходит по комнате, трогает голые бревна, постукивает костяшками пальцев по оконному стеклу. Он просто не может не смотреть на пляж, хотя и знает, что Ник с Изабеллой пошли в другую сторону.

Заблудились, неужели заблудились, но это, конечно, ерунда — как можно заблудиться на пляже. К тому же Ник всю жизнь ездит на остров Маунт-Данвиген.

Капля дождя — растеклась звездой. По грязному зеркальному стеклу.

Небо затягивают тучи, горизонт исчезает в тумане, в воздухе пахнет сыростью и слегка холодает. Собирается буря. Ветер, ветры меняют направление. Дует с востока. С океана, воет, даже как-то возбуждает. Но мысли Мори, конечно, о другом.

(Все знают? Говорят об этом?.. Жалеют его?)

(Смеются над ним. Бедняга. Еще и не женился, а смотрите — какое вызывающее поведение!)

Время? Две-три минуты пятого.

Изабелла в общем-то не хотела ехать на остров Маунт — Данвиген. Хотя, конечно, сказала она, ей не терпится познакомиться с Ником. Но их же с Мори пригласили Мейзары на свою коневодческую ферму в Брин-Дауне, штат Виргиния; туда должны были приехать несколько школьных подруг Изабеллы, в том числе дочь французского посла, которая так любит Изабеллу. И было бы неполитично упустить такую возможность, сказала Изабелла со своим прелестным акцентом, чуть смущенно дернув носиком: она-де ненавидит себя за то, что знает такие вещи, а тем более об этом говорит, — нет, это было бы совсем неполитично: ведь приглашен один из коллег Мори (собственно, один из его соперников), и уж он-то наверняка там будет. И…

Тем не менее они отказались от поездки. И отправились на остров Маунт-Данвиген провести Четвертое июля с Мартенсами и их гостями.

И если Изабелла была хоть на миг этим огорчена, она не подала и виду.

Конечно же, сказала она, ей хочется познакомиться с Ником Мартенсом. Она хочет познакомиться со всеми друзьями Мори.

Мистер Мартене вздыхает и чересчур сильно — не без опасения думает Мори — ударяет по балке, поддерживающей часть потолка. Поймав свое отражение в стекле, он напыщенно изрекает:

— По мере того как идут годы, мой мальчик, надо учиться воспринимать уродливую скотину, которую ты видишь в зеркале, без жалости и отвращения. Помогает, если думаешь о нем в третьем лице. Помогает.

Мори, не очень понимая, какой реакции от него ждут, хочет рассмеяться. Горло его неожиданно перехватывает спазма, и вместо смеха он слышит всхлип.

Но нет, нет. Не может быть.

Они же всего лишь пошли прогуляться, они же всего лишь бродят по пляжу. И разве он сам этого не хотел?.. Чтобы они познакомились.

«Вы значите для меня больше всех на свете, — застенчиво прошептал он. — Вы двое».

Вы двое.

О, любовь.

Он моргает, щурится и вдруг видит их — видит пару: стройная молодая женщина и высокий молодой мужчина бегут к коттеджу. Вовсе не держась за руки. Не касаясь друг друга. Бегут, потому что небо такое грозовое и уже упали первые капли дождя.

Он щурится, он видит их. Как они спешат мимо брошенных детьми песочных замков и рвов. Молодая женщина в прямом малиновом платье, молодой мужчина в белых шортах…

Но это, конечно, не Изабелла и не Ник.

У Мори пересыхает во рту. Резко пересыхает. Он пытается сглотнуть слюну, но не может. Кровь стучит в висках. Он слышит издалека голос отца Ника. Слова, слова, слова, паутина слов, плач влюбленного, которому нет конца. Что есть скорбь мира, если не горе любви, выраженное в столь многих и разных словах?!

Архитектор, подрядчик, мелкое жульничество, но чего можно ждать в наши дни…

Плач мистера Мартенса обрывается. Он смотрит на Мори, и цинично-клоунское выражение сразу сбегает с его лица.

Внезапно он говорит:

— Знаешь, что, я думаю, произошло, Мори: по-моему, Ник… ты же знаешь Ника… решил показать ей окрестности… Изабелле… я думаю. Ник скорее всего отправился к скале Башне… ты знаешь, где это?., милях в двух по берегу… а может, и больше… я думаю, он, наверно, захотел показать Изабелле эту скалу, это ведь своего рода достопримечательность острова, он играл там мальчишкой… а это оказалось дальше, чем он предполагал… и они не рассчитали время… а сейчас погода, меняется и, может…

Мори просто не в силах смотреть на мистера Мартенса. Он проводит указательным пальцем по доске и морщится от того, что она вся щербатая.