Но я не знала, куда идти. Не знала, в какую сторону бежать. Мое сердце билось – вот-вот выскочит из груди. Я еле сдерживала себя, чтобы не заплакать.

– Мама! Мне страшно! Тут темно!

И тут раздался крик, словно моей девочке причинили ужасную боль.

– Мерзавцы! Оставьте ее! – закричала я, а в ответ получила лишь ухмылку темноты.

– Мама! Они идут! Они хотят убить меня! Пожалуйста, мама, помоги…

И тут я проснулась. Мокрая от пота. Сон был такой явный, как будто все было наяву. Сердце все еще колотилось, как бешеное. Я бросила взгляд на часы. 3:37. Можно было еще поспать, но я знала, что уже не усну. Хотелось плакать. И курить. Но курить я бросила, а плакать – это для слабых. По крайней мере, я внушала себе эту мысль на протяжении всего того времени, что жила без Джули.

Я встала и пошла в ванную. В этой квартире ванная комната была смежной с туалетом, поэтому я заодно решила сделать «пи-пи» после сна. Спустила трусики и села на унитаз. Сделав «неотложное дело», я подошла к зеркалу.

Я смотрела на девушку, которая пережила самую ужасную трагедию в своей жизни – похоронила дочь. Однако выглядела она довольно молодо для своих лет. Мне было под сорок, но из зеркала на меня глядела девушка, которой, казалось, было под тридцать. Морщин пока не было. Голубые глаза не потеряли еще способности привлекать мужской пол. Лицо, обрамленное каштановыми волосами, выражало детскую непосредственность и в то же время какую-то взрослую значимость. Мне невольно захотелось рассмеяться при мысли о том, что я, быть может, чересчур высокого мнения о себе. Однако я заплакала. Если бы кто-нибудь знал, что у меня творится в душе, то сошел бы с ума. Казалось, я разучилась контролировать свои эмоции. Я даже сама себе удивилась. Я хотела смеяться, а наружу вырвался плач. Я стояла, держась за раковину напротив зеркала, и плакала.

– Мама? Ты плачешь? – внезапно раздался голос Джули.

Я вздрогнула. Глянула в зеркало и увидела, что сзади меня стоит моя дочь. Ее лицо было в крови, вместо глаз были пустоты, заполненные мраком. Руки вывернуты неестественным образом, словно она пытается изобразить юбку, которая задралась вверх.

Я резко повернулась, и случайно задела стакан, в котором стояла моя зубная щетка. Послышался звон стекла. Сердце от страха провалилось куда-то в желудок. Джули протянула ко мне свои сломанные руки и сделала шаг. Я отступила и почувствовала боль в ноге – осколок разбитого стекла впился мне в ногу. Я почувствовала, как первая капля крови испачкала пол. И тут…

Я проснулась. Вся в поту. Сон. И еще сон. Какой ужас.

Я бросила взгляд на часы. 10:27. Уже время вставать. Поднялась, подошла к окну, отдернула шторы. Солнце ударило мне в лицо, и я наконец-то пришла в себя.

«Это всего лишь сон, Сью. Не сходи с ума», – успокоила я себя. Отвернулась от окна, и тут почувствовала неприятную боль в ноге.

«Какого черта?!»

Присев на край кровати, я подняла ногу, чтобы глянуть на стопу, и увидела запекшуюся кровь. Мое сердце вновь заколотилось, как бешеное; я побежала в ванную. Включила свет, бросила взгляд на пол.

Зубная щетка и разбитый CTS.KS.H. Один маленький осколок был запачкан кровью, и рядом с этим осколком пол был немного красноват.

– Детка, – мама говорила почему-то тихо, видимо, отец еще спал. – Это всего лишь сон. Успокойся. Приди в себя.

Я стояла в коридоре, держа кое-как трубку. Руки все еще дрожали.

– Сон?! А как тогда объяснить разбитый стакан и кровь?..

– Ты же знаешь сама. Возможно, ты ходила во сне. У тебя в детстве часто такое было.

– Мам, это было в детстве. Давно.

– Малышка, не переживай. Это просто сон.

– Может быть, она еще жива. Может быть, этот сон не просто сон…

– Милая, такое бывает только в кино. – Пауза. – Или в книгах. Ты просто чересчур переживаешь по поводу своей работы над книгой, вот и лезут в голову всякие мысли. Слушай, я понимаю, Господь тебе дал нелегкую ношу, но ее надо пронести. Я знаю, дорогая, ты сильная. Ты со всем справишься. Может быть, на тебя действует то, что ты живешь одна?! Если хочешь, можешь переехать к нам. Пожить пока у нас.

– Мам, ты же знаешь, что не хочу. Я тебе еще тогда сказала.

– С отцом я поговорю, если…

– Дело не в отце. Мне надо справиться самой.

– Ну, как знаешь. Я тебя люблю. Если вдруг решишь приехать к нам, знай, наши двери всегда открыты для тебя, солнце.

– Хорошо, мам. Спасибо. Да, ты права, это всего лишь сон, и я опять начала ходить во сне.

– Умничка. Молодец. Держись этой мысли и не копай глубоко. Иначе это может плохо кончиться.

– Хорошо. Спасибо, ма. Люблю тебя.

– И я тебя, дорогая.

– Ну, ладно тогда. Спасибо, что выслушала. И отцу привет.

– Хорошо. Передам. Целую. Пока.

– Пока.

Я положила трубку. Постояла минут пять в таком положении – одна рука на телефоне, другая – уперлась в стену. Затем окончательно убедила себя, что это всего-навсего сон, и пошла убирать пол от осколков.

Под вечер я села за работу. Начала расписывать сюжет в блокноте. Придумала персонажей. Затем включила ноут и принялась писать. Писалось легко. Я даже удивилась. После такого перерыва, плюс бесконечная депрессия, воспоминания о дочери… не знаю, но руки словно печатали сами.

В моем сюжете мать-одиночка теряет дочь. Но ее дочь убивают. Я начала расписывать, как она возвращается из школы, и тут на нее нападает маньяк, который орудует на протяжении нескольких лет в маленьком городке под названием Брэклэнд. Он тихо подходит сзади, бьет по голове. Удар настолько сильный, что девочка теряет сознание.

Вдоль дороги, по которой шла девочка, тянется полоса деревьев, образуя небольшую лесополосу. Вот туда он ее и отнесет – сначала изнасилует, и только потом задушит. Ему всегда нравился процесс удушения. Именно, когда он начинал душить своих жертв, он получал неимоверно сильный оргазм. Убийство, насилие, удовольствие… Вот такого я придумала мерзавца.

Я так прониклась этой сценой, что не заметила, как пролетело несколько часов. Я расписывала сцену убийства по несколько раз, чтобы потом выбрать ту, которая понравится мне больше. Странно, но в то мгновение я даже на миг забыла, что потеряла свою дочь. Я словно сама была маньяком и убивала ту бедную девочку. Возможно, цена успеха любого писателя зависит от того, насколько он сам маньяк, убийца, любовник, психолог и т. д. Ведь писатель должен уметь входить в роль любого персонажа, вымышленного его собственной фантазией.

Затем, когда мой отрицательный герой уже почти разделался со своей жертвой, зазвонил телефон. Раздражающий звон прорвался мне в уши, буквально выдернув меня из придуманной мной реальности. Я вышла из нее с трудом – так хотелось остаться. Ведь в моем воображении я была богиней. Это чувство не сравнится ни с чем.

– Сьюзан Кэрролайн у телефона, – отчеканила я в трубку сквозь зубы, пытаясь скрыть раздражение.

В ответ – молчание.

Я не стала ничего говорить. Просто решила повесить трубку, как вдруг мужской голос сказал:

– Я знаю, кто убил вашу дочь, – после чего я услышала короткие гудки.

Внутри у меня все сжалось.

– Мама! Я уже не могу! Почему она не может оставить меня в покое? – Я рыдала. У меня была истерика.

Мать на другом конце линии с сочувствием вздохнула.

– Детка, успокойся. Я с тобой. Давай, собирай вещи. Приезжай к нам. Твоя комната пустует, так и ждет, когда ты вернешься обратно.

Я вытерла слезы. Попыталась прийти в себя. Потом ответила:

– Нет. Я не могу. Мне надо работать, а я боюсь во время работы переезжать в другое место. Книга может не пойти.

– Да пес с этой книгой. Я позвоню твоей Алисе и договорюсь, чтобы тебе отсрочили выход нового романа.

– Нет. Не надо. Алиса подумает, что я уже не в состоянии сама с ней поговорить. Спасибо, мам! Но я справлюсь.