Глядя в окно на бурный Тихий океан и не прикасаясь к еде, Нина сказала:

— Мысль о боли, горе и страхе, которые испытывают эти люди, терзает мне душу. Джек, кем была моя родная мать? Молоденькой девушкой, которую заставили отказаться от своего ребенка? Или она на мгновение отвернулась, а когда заглянула в коляску, ребенка там уже не было? Я должна знать. Должна найти ее.

— Ты найдешь ее, сестренка, — сказал Джек. Они знали, что на самом деле Нина ему вовсе не сестра, но ничто на свете не могло разорвать их родственные узы. Джек помогал ей чем мог, использовал полицейские базы данных, а в свободное время тоже участвовал в поисках. Но этого было недостаточно. «От меня требовалось большее».

Ветер ударил в лицо, и на глазах Джека проступили слезы. Он достал платок.

— Вы в порядке? — спросил Зеб.

— Песок, — ответил Джек.

— Все верно. Когда поднимается ветер, нужно защищать глаза.

Джек подумал, что мишень вполне можно поставить здесь и обуздать эмоции. Но потом решил: «Нет, нельзя терять концентрацию. Нужно делать свое дело».

— Вам нравится работать в «Роще»?

Зеб выпрямился и вытер лоб.

— Эбби Тайлер — лучший босс за всю мою жизнь. Она обращается со своими служащими так же, как с гостями. Даже лучше — как с родными детьми. Дело не в возрасте. Я думаю, она родилась такой. Кормилицей, если вы понимаете, что я имею в виду. Если служащий заболевает, Эбби посылает ему цветы.

Теплая нотка, прозвучавшая в голосе Зеба, заставила Джека задуматься. Может быть, они состояли в интимных отношениях? Может быть, у Эбби есть постоянный любовник? Или она пользуется услугами собственного курорта?

«Черт побери, куда ты лезешь?» — обругал себя Бернс. Джек всегда умел отделять личное от общественного. Работа — одно, романы — другое. Но Эбби Тайлер нарушала границы и мешала ему сосредоточиться. Он приехал сюда искать убийцу, а не любовь.

— Когда я увидел ее впервые, — сказал Зеб, — меня заинтересовало ее произношение. Люди говорили, что у меня странный акцент, но, на мое кенийское ухо, Эбби тоже говорит не так, как местные.

Джек удивился, а потом задумался. Он не заметил никакого акцента. Или заметил? Теперь ему казалось, что, когда в понедельник вечером они пили кофе в ее бунгало, она действительно говорила с легким акцентом. Как и в то утро, когда они одновременно отпустили тетиву и Эбби рассмеялась. Может быть, она скрывала его, а когда уставала или теряла осторожность, акцент прорывался наружу? Может быть, это и есть та брешь, которую он надеялся найти?

— Откуда она родом? — деланно небрежным тоном спросил он.

— Не знаю. Я не специалист. Но думаю, откуда-то с американского Юга. — Зеб закрыл капот. — Готово! Можно ехать дальше.

— Знаете, я передумал. Если не возражаете, то давайте вернемся. — Нужно найти мисс Тайлер, заговорить с ней и на этот раз прислушаться к ее произношению. Он не хотел встречаться с Эбби и показывать ей свою уязвимость, но ради Нины был готов на все.

Зеба его слова только обрадовали. Джек приехал сюда не отдыхать, а делать дело. Пора было улетать. Бернс принял решение: завтра утром он сообщит Эбби Тайлер о своем отъезде.

Офелия знала, когда это случилось. Не только день, но и час.

Дэвид был известным психиатром с большой практикой и профессором университета, а потому суд часто пользовался его услугами эксперта, когда речь шла об убийствах. Шесть недель назад он сыграл ключевую роль в сенсационном процессе; защита требовала, чтобы обвиняемого признали невменяемым, и все зависело от того, что скажет доктор Дэвид Мессер.

Офелия сидела в переполненном зале суда и следила за тем, как ее красивый жених хладнокровно отвечал на вопросы сначала обвинения, а потом защиты. Офелия слушала его звучный голос, завораживавший зрителей, и видела, как сладострастно смотрели женщины на Дэвида, и присяжные, и те, кто сидел в зале. Это ее возбуждало. Дэвид, полностью владевший собой и вниманием публики, в полосатой тройке, с идеально подстриженными черными волосами, был просто неотразим. Следить за ним и знать, что все женщины в зале желают его, было невыразимо приятно.

Тем временем страсти накалялись, и атмосфера в зале начала меняться.

— Доктор Мессер, вы признаете, что обвиняемый слышит голоса?

— Да.

— Эти голоса кажутся ему реальными?

— Да.

— И вы признаете, что эти голоса приказывают ему убивать людей?

— Да. Но он не должен слушаться этих приказов.

— Возражаю!

— Ваша честь, прошу слова!

За этим последовала короткая, но жаркая дискуссия, а затем взгляды всех присутствовавших — судьи, адвокатов, присяжных, судебных репортеров, приставов и зрителей — обратились к эксперту, вызвавшему фурор. В эту минуту Дэвид был вождем племени, и Офелию охватило пламя.

Когда объявили перерыв, она нашла Дэвида в многолюдном коридоре. Тот был окружен репортерами и женщинами, пожиравшими его глазами. Увидев ее румянец и тайную улыбку, он тут же прервал беседу, схватил Офелию за руку и повел за угол. Добравшись до первой незапертой двери, он распахнул ее, пропустил даму, закрыл дверь и, даже не удосужившись ее запереть, быстро задрал Офелии юбку и спустил с нее трусики. Это был малый конференц-зал. Стоявший здесь овальный полированный стол был достаточно велик, чтобы Офелия могла лечь на него. Дэвид тут же овладел ею; при этом оба думали о незапертой двери и толпе в коридоре.

Вот тогда-то все и случилось. Почему-то таблетки Офелии сплоховали, и произошло зачатие…

Стоя в пышном псевдофранцузском номере «Рощи», Офелия открыла второй набор и повторила анализ. Надеясь и молясь, чтобы в первом случае произошла ошибка.

Но и второй анализ показал то же самое. Ошибки не было.

Ее мир накренился, зашатался и рухнул. Этой сильной женщине, возглавлявшей марши протеста и произносившей речи перед огромными толпами, нужно было на что-то опереться.

У нее пересохло во рту. Сердце стучало. «Что мне делать?»

Офелия пошла к телефону и позвонила своему врачу.

— Я беременна. Как это могло случиться? Я принимаю таблетки.

Доктор Камминс расстроилась совсем не так, как рассчитывала Офелия. Разве она не понимала, что случилось?

— Офелия, таблетки не дают стопроцентной гарантии. Сбои происходят редко, но все же случаются. Вы принимали какие-нибудь новые лекарства после своего последнего визита?

— Конечно, нет. Но офтальмолог прописал мне тетрациклин от конъюнктивита.

На том конце провода последовала пауза.

— Офелия, тетрациклин снижает действие некоторых противозачаточных таблеток. Ваш офтальмолог должен был спросить, пользуетесь ли вы оральными контрацептивами.

— Он сказал только то, что тетрациклин усиливает чувствительность к солнечным ожогам. В результате вместо презервативов я пользовалась кремом от загара.

— Офелия, я понимаю, вы расстроены. Послушайте меня. Нужно сделать анализ амниотической жидкости. Если результат окажется положительным, мы тут же положим этому конец.

Конец!

— Нет.

— Пока что это всего лишь эмбрион. Еще не плод.

Плод.

Это ребенок! Мой сын или дочь! А не то, что ты резала в своем анатомическом театре! Она положила трубку.

Взгляд Офелии упал на резной журнальный столик со стеклянной столешницей, где лежала рукопись ее последней книги. «В защиту наших предков». Внезапно она возненавидела своих предков, этих древних евреев, передавших потомкам свою гнилую кровь. Именно из-за них Офелия зачала ребенка, обреченного на смерть.

Аборт был невозможен. Он противоречил законам Природы и законам Бога. Если доисторическая женщина пыталась вызвать у себя выкидыш, племя предавало ее остракизму, потому что смерть ребенка означала смерть племени. Единственным законом было выживание. Сколько абортариев пикетировала Офелия? Она раздавала листовки. Держала плакаты. Ругала приходивших туда женщин. Называла их убийцами, так как отказывалась верить, что в беременности есть «другая сторона».