Ну что же. Теперь ему просто необходимо найти лодку. Он не рискнет переправляться через открытое водное пространство без нее. Он пытался не паниковать, думать спокойно. Лодка. Нельзя допустить, чтобы его мозг двигался кругами. Лодка. Не надо думать ни о чем другом.

Если тебе надо спрятать лодку, по-настоящему хорошо спрятать, куда ты ее денешь, легкую переносную лодку? И он внезапно понял, где должна находиться лодка. Не на берегу, где ее можно было найти, но там, где никому бы не пришло в голову ее искать. На лесопилке. В яме для пепла или в крысиной дыре, может быть. Или по другую сторону железной двери, на дне печи. Впервые за два дня рот Кена исказила слабая улыбка. Начала потихоньку возвращаться уверенность.

Он решил оставить свой рюкзак отправившись на кухню, он набрал запасов сухих пайков, чтобы хватило на несколько дней. Прицепил флягу, напихал в свою куртку спички, сигареты, компас и чистые носки, Обвязал вокруг пояса свежую шерстяную охотничью рубашку, свернув ее, как тяжелый пояс. На его охотничьих штанах были дополнительные карманы. Их он заполнил патронами.

До густого кустарника, лежавшего между опушкой, вокруг хижины и лесопилки, он добрался без приключений. Вороны, усыпавшие дерево неподалеку от озера, смотрели вниз, не шевелясь. Одна тяжело замахала крыльями и перелетела на крышу лесопилки.

Кен подумал, они набросятся скоро на Грэга, если он все еще там, если, конечно, после крыс что-нибудь осталось.

Ворона следила за тем, как он пробежал к восточной части лесопилки, там лег, как он это делал вчера, вдруг слетела прочь, издавая для других резкие предупреждающие возгласы.

Кен приложился к той же щели, что и прежде. Лесопилка была безобидно тихой и пустынной. Он пролез внутрь, используя выбитую вчера доску. И угрожающе выпрямился. Внутри казалось холоднее, чем снаружи, сырой заплесневелый холод. Изо рта его валил пар.

Через дверь пронеслась птичка, с шлепаньем крыльев опустилась на старые механизмы. Там не может быть никого.

Точно также он прошел вдоль стены лесопилки к востоку, потом осторожно по стене скользнул к северу. Посередине северной стены была открытая дверь. Вчера, прямо за ней, он увидел Грэга. Он с ужасом отогнал от себя воспоминание и прежде чем подойти к двери, он набрался духа и заглянул в щель между тяжелыми бревнами стены.

И тут же увидел обутую ногу Грэга, его забрызганные гнилью измятые штаны. Значит Грэг все еще здесь. Из-под половой доски выскочила крыса и почуяв близость чего-то живого, снова залезла назад. Кен затаил дыхание и снова полез вперед.

У самой двери он заколебался, глядя на стоявший за нею лес. Потом немного отступил. Открытые дверные проемы всегда опасны. Тебя могут засечь проходящим мимо нее и просто взять и пристрелить. Кто-нибудь стоящий в кустах. Одно нажатие курка.

Он напрягся, готовясь к прыжку. Голос заговорил:

— Доброе утро, Кен. Это конец пути. Сейчас ты получишь свое, как получили Грэг и Арт.

Тишина. И откуда-то шум, подобный грому — птица забилась о конек крыши.

Этот голос не был записан. На этот раз он был настоящим. Реальным и нереальным. Реальным потому, что наконец момент настал, а нереальность из-за того, что реальность оказалась сокрытой громыханием маленькой птички и ощутимым буханьем его сердца. Реальность внезапно превратилась в мутно-дымчатый мираж, какое-то отдаленное ощущение, как во сне.

— Не пройдет и двух минут, как я пристрелю тебя, — отчетливо произнес голос.

Кен выстрелил. Яростно передернул затвор и стал посылать выстрел за выстрелом в стенку лесопилки, и пули с треском пролетали сквозь трухлявую древесину, как будто зто была бумага, и уносились дальше, в лес.

На лесопилке не было никого. Он должен находиться снаружи.

Наступила тишина. И потом:

— Пусть будет одна минута, Кен.

Наверху, под крышей, вот где он должен быть. Внизу его нет. Там нет ничего, кроме Грэга и крыс. А если он под крышей, то должен сидеть скрюченный. Не так же просто в такой позе пользоваться ружьем. Это может потребовать времени.

— Кен, тридцать секунд. Это не так уж много, правда? Тридцать секунд до того, как ты уже больше не ты. Просто нечто предназначенное для крыс.

Он метнулся в дверь головой вперед, ударился о землю и покатился, перевернулся на одно колено, с нацеленным вверх ружьем, начав стрелять прежде, чем увидел цель.

Ответных выстрелов не последовало. Там не было никого.

Никого, кроме Грэга, обмякшего на своей веревке, голова свесилась и, благодарение богу, развернутого спиной, так что не было видно отвратительного лица.

— Пятнадцать секунд!

— Ты не убьешь меня, ублюдок!

— Десять секунд!

Он кинулся мимо на Грэга к западному концу лесопилки. Пустил пулю в тень. Там тоже никого не было, никого.

Кроме Грэга позади него.

И тут пришла страшная догадка, что Грэга там вообще нет. Это не Грэг. Он понял это даже раньше, чем повернулся.

Лицо, которое было там, на месте Грэга, улыбалось ему, а крупнокалиберный Холланд и Холланд, до того прижатый вертикально и скрытый за массой тела, оторвался от него.

Кен знал, кто это, мощная фигура, знакомое лицо, улыбка. Он попытался поднять свое ружье, но не мог это сделать. Попытался заговорить — тоже не получилось. Он не мог шевельнуться.

Он тупо ждал неизбежного. Двойной ствол ружья медленно и аккуратно нацелился в верхнюю часть его ног, лицо позади него стало жестоким.

Волковски негромко произнес:

— Пять секунд!

Потом выстрелил.

Кен почувствовал ужасный удар в левое бедро. Удар отбросил его назад и он повалился. Следом за этим пришла невообразимая боль. От нее глаза его затянулись серым облаком, но сквозь него он видел, как Волковски выбирался из веревочной петли. Видел как он легко спрыгнул на землю и двинулся вперед, выбрасывая пустую гильзу одним быстрым, отработанным движением.

Кен, в последний раз попытался воспользоваться своим ружьем, боль была слишком нестерпимой. Она заполнила его мозг и руки отказывались больше слушаться.

Волковски подошел к нему и опустил ствол вниз, к его паху. Кен увидел его улыбку и почувствовал жесткое прикосновение ружья.

Он услышал чей-то вопль.

— Пожалуйста, боже, ну пожалуйста! Я же не трогал ее. Пол! Это были Арт с Грэгом, не я!

Откуда-то с серого порога, издалека, Волковски спросил: — Кто же тогда отец Пити?

— Не я. Я был в мотеле, но это не я. Пожалуйста. Я сделаю все, что угодно, все.

Потом невероятный грохот. И ничего кроме темноты.

Пока темнота не стала багровой и он понял, что смотрит на себя и растекающийся поток крови.

Пока двойной ствол внезапно не поднялся и не втиснулся между его зубов, едко и обжигающе прижавшись к задней стенке глотки, перекрывая воздух.

И он услышал Эли плачущую и отбивающуюся и смех Грэга и Арта. И кого-то еще. Себя самого? Тени из далекого прошлого, горячая обнаженная влажность тела Элис, пытавшегося освободиться от его тела.

Он услышал, что вопль его продолжается, заглушенный ружьем.

— Ладно, если хочешь, я тоже делал это. Мы были детьми. Мы не хотели этого.

Он увидел Элис, ее мягкие темные волосы, длинноногое стройное тело. Ее улыбку.

Потом он увидел кого-то еще, очень близко — каменное лицо Пола Волковского, его темно-серые глаза и его безжалостный рот.

И это было последнее, что он когда-либо увидел.

Чтобы закончить работу, ему пришлось потратить остаток этого дня и весь следующий день. Сначала надо было утопить в болоте тело Кена и убрать его кровь. Это оказалось не так легко. Тоже самое было с Артом, Нэнси и Грэгом. Ему пришлось соскребать замерзшую почву и траву, выдирать кустики, уничтожать их в озере, снова приглаживать землю. Ему надо было находить грузила, после которых, если их использовать, не стало бы заметно, что что-то пропало. Паровой механизм на лесопилке давно уже был ободран, так что в конце концов он отобрал несколько продолговатых камней, находившихся у края стены где погибла Нэнси и где стена частично порушилась. Он использовал веревку на которой он подвешивал Грэга, а потом и себя, чтобы связать камни.