Грэг проворчал:

— Я бы глотнул чего-нибудь.

Правило гласило — никакой выпивки в день охоты, а они и так уже раздавили почти бутылку с Нэнси. Грэг сделал огорченное лицо.

Арт произнес задумчиво:

— Знаете, мы за последние семь лет здорово поразвлеклись таким манером, очень здорово, но мне думается, мы начинаем допускать первую ошибку.

— Какую это?

— Зайдя слишком далеко, — ответил Арт.

— Ты имеешь ввиду, что хочешь выйти из игры? — спросил Грэг недоверчиво, почти негодующе.

— Вот опять началось, — сказал Грэг.

— Конечно нет, может быть просто переменить систему.

Кен точно определил, что тот имеет в виду. Это была ежегодная мания Арта перенести охоту из леса и северной дикости, которые ему не особенно нравились и возобновить ее в городах. В основе своей Арт был городским мальчишкой. А Грэг был примитивным животным, который лучше чувствовал себя в стихии, в чащах, чем где-либо. Они никогда не договорятся.

— Ну, подожди, — сказал Арт.

Он настойчиво поднял руки. Он хотел добиться позволения высказать свою точку зрения.

— Тут есть парочка аргументов. Первый — рано или поздно кто-нибудь сложит два и два и получит четыре. Какой-нибудь заскучавший коп, которому нечем заняться. Ведь так это обычно и случается, нет?

— Какие два и два?

— Не уводи разговор.

— Я хочу знать, — настаивал Грэг.

Арт глубоко вздохнул, обреченно и нетерпеливо.

— О'кей, о'кей. Тот факт, что каждый год в одно и тоже время исчезают мужчина и женщина, всегда в паре, исчезают. Кто нибудь наверняка увяжет это с охотничьим сезоном. А это первый шаг, чтобы связать это с охотниками, следующий шаг…

Закончить ему не удалось. Грэг полупрорычал, полупроорал:

— А, брось это! Ты шутишь!

Кен внутренне усмехнулся. Тут Грэг был совершенно прав. Они тщательно старались подбирать пары в разных частях штата, А однажды, чтобы добыть парочку, они даже отправились в Висконсин. Никто никогда не соединит эти пропажи с охотничьим сезоном или какими-то определенными охотниками, или, даже если уж на то пошло, с северным полуостровом.

— Я сказал, что есть пара аргументов, — не отступал Арт. — Мы можем замести наши прошлые следы и…

Грэг снова перебил уже воинственно:

— Какие прошлые следы?

Арт поднял голос уязвленный.

— Послушай, не строй из себя дурака. На данный момент у нас побывали четырнадцать человек. Я не судебный эксперт, но они вполне могли оставить после себя что-нибудь, волосок или отпечатки пальцев, или что-то еще.

— Конечно, — саркастически заметил Грэг, — и что же ты предлагаешь? — Капитальную весеннюю уборку? Или ты желаешь совсем развалить хижину?

— А почему бы и нет? — спросил Арт. — Мы всегда готовы построить новую.

— Это ты можешь. А я останусь в этой.

Тогда Арт снова набрал воздух и кинулся в атаку. Он начал расписывать достоинства городской охоты одно за другим. Один раз Нью-Йорк, другой Чикаго, затем Сан-Франциско. Можно даже попытать счастья за границей: Париж, Лондон или Рим. Выслеживать людей в толпе, в ночных клубах, на представлениях, в кабинетах на работе.

Грэг отбивался своими обычными аргументами. А как насчет полиции? Их жертве достаточно добежать до ближайшего участка пли поднять трубку телефона.

Арт контратаковал как всегда. Они будут выбирать людей, которые не могут обратиться в полицию, не посмеют.

Кен полностью отключился. Ни тот, ни другой не имели ни воображения, ни духа, чтобы на самом деле развить игру. А он никогда по утруждался высказываниями своего мнения по этому вопросу, а оно заключалось в том, чтобы играть круглый год. Выбирать пару своего уровня, супер-горожан, как и они с деньгами, и социальным положением, шаг за шагом втянуть их в ситуацию шантажа посредством секса, что могло продолжаться неделями в любой возможной форме. Затем медленно и верно опутать их такой-паутиной страха, что они не осмелились бы никуда обратиться за помощью. Таков был бы его первый шаг. На это ушли бы месяцы. Следующий шаг — не давать жертвам знать, что на них собираются охотиться, но даже сообщить им время и место их вероятной кончины. Они сначала не поверят, но подозрение, потом определенность возьмут верх. Один всегда поймет раньше другого. Будут споры и споры, мольбы и нападки и всплывут на поверхность бесконечные личные противоречия и враждебность, задолго до того похороненные, пока в конце копцов отчаяние не принесет нелегкое и обиженное примирение перед лицом общего врага.

А для охотников развлечения умножатся — изматывающие размышления и планирование, медленное вовлечение жертв в наиболее фундаментальные и унизительные сексуальные извращения, какие только можно вообразить, извращения, которые те научатся любить и страстно жаждать, потом наблюдать за трепыханием мужчин и женщин, пытающихся любыми путями, согласно своему полу, избавиться от участи, которая, как они знали, была неизбежной, но, тем не менее, отказывались признать ее такой для себя.

И, наконец, само убийство, не столько акт, сколько полное признание и осознание самими жертвами, что вот оно, что конец неизбежен и наступит немедленно и ничто уже не сможет спасти их. Если все было бы сделано правильно, можно было бы даже получить дивиденды, когда жертвы до того измучены, что буквально сами станут умолять казнить их.

В качестве разновидности охоты, Кен знал, что этому равного не будет. И хотя в основе удовольствия остаются теми же, они станут гораздо более сложными и в связи с этим принесут большее удовлетворение. Это было бы, фигурально выражаясь, продвижение по сравнению с настоящим, примерно, как ружье по сравнению с луком.

Он посмотрел на часы. Еще пять минут. Он подумал о Нэнси. Она действительно была лучшим из всего, что они имели. Единогласно. Если пристально рассмотреть ее. И она не могла не вызывать симпатии. Этим утром, когда он плавал в ледяном озере, у него мелькнула странная мысль. Взять Нэнси и смыться с нею. Бросить Грэга и Арта, плюнуть на Эллен, отправиться, может быть, в Южную Америку и начать новую жизнь. Такую девушку, как Нэнси, можно заставить делать все, что угодно. Для начала, она не будет, как Эллен, противиться групповому сексу. Она отчаянно жаждала любви и признания. У нее было хорошее тело и красивое лицо и какое-то загадочное невротическое качество, придававшее ей стильность. Немного приодеть и она сможет соперничать с лучшими. Да что за черт, в конце концов, разве обязан мужчина всю жизнь провести с одной женщиной? Эллен получила от него все лучшее. И допустила роковую ошибку, свойственную всем женщинам, принимающих своих мужей как должное. Только по одной этой причине она заслуживает быть брошенной.

Он привстал нерешительно и понес свою чашку кофе внутрь.

— Около трех минут, — объявил он.

Он поставил чашку в мойку и случайно задел ногой цепь. Та звякнула по полу. Он посмотрел вниз на нее. Неужели так быстро пролетели семь лет? И тут он понял, что не прав в отношении Нэнси, Она слишком много знала, У нее всегда будет оружие против него. Независимо от того, какой она была сейчас, разве не стала бы она, в конце концов, заниматься тем же, что он только подумал про Эллен и других женщин? Разве он только что не сказал себе об этом? Через некоторое время Нэнси, как и все, станет принимать его, как должное, А что касается Нэнси, когда наступит этот день, она станет опасной. Ей придется исчезнуть.

Он взял ружье и натянул охотничью куртку, внезапно почувствовав себя прекрасно. Было так приятно принимать решение о ком-то, вроде Нэнси. У тебя остается решающее слово по их поводу. Ни бог, ни судьба, ни они сами или что-либо подобное. Только ты решаешь.

Кен вышел наружу и перебил спор Арта и Грэга.

— Что-ж, — сказал — он, поглядывая на часы, — приступим.

Нэнси обнаружила лодку раньше Мартина. Та тихо плескалась в двадцати ярдах от берега, наполовину скрытая выступающим из воды кустом, к которому она была привязана. На мгновение она заколебалась, говорить ему или нет. Они вышли из тяжелых болотистых лесов на берег со стороны большой земли. Нэнси тащилась позади, ощущая боль от двух увесистых ударов, которые он ей нанес. Первый она получила, когда догнала его на месте причала, пониже хижины. Идея его была захватить одну из резиновых лодок, но, естественно, они обе исчезли. Второй раз он ударил ее, когда они пересекали темный, поросший мхом пол лесопилки, а на ее крыше, высоко вверху, спорили и трещали сойки и цикады. Самое пугающее было то что в обоих случаях он оставался холоден, как лед. Лицо его было лишено каких-либо эмоций. Он говорил совершенно спокойно, словно они абсолютно не были знакомы, только что встретились и обсуждают кого-то постороннего.