Трое мужчин с победоносным видом неторопливо наносят удары. «Получай, макаронник!» Удар ногой в живот вновь вызывает к жизни голос певца, как если бы включился музыкальный автомат, быстрые ровные звуки сплетаются в двудольный размер, в то время как на ничего не видящего Караваджо сыплется град ударов. У Караваджо только один союзник — певец, иначе его мозг так и останется под водой. Потом его отпускают.

Он продолжает стоять с завязанными глазами, вытянув перед собой руки. Человек из камеры напротив умолкает, понимая, что Караваджо должен вслушиваться в тишину, чтобы понять, где его обидчики. Немые свиньи. Он мог бы выкрасть зубы у них изо рта. Все наблюдают за тем, что происходит, кроме него, его глаза завязаны, руки вытянуты перед собой. Самодельная короткая бритва, описав полукруг, свистит возле правого вспоротого ботинка. Караваджо падает на покрытую известкой стену. Жидкость из другого кожаного ботинка выливается в реку, словно из опавшего легкого. Вакуум тишины.

Караваджо понимает, что те трое ушли. Раздается спокойный голос очевидца, чья песня доносилась откуда-то сверху. «Тебе перерезали шею. Пойми! Тебе перерезали шею. Ты должен зажать ее, пока кто-нибудь не придет». И Патрик кричит в известковую темноту, зовя на помощь.

Караваджо находит свою койку. Встает на колени на матрас — опираясь на голову и локти, чтобы израненное тело не чувствовало боли. Кровь течет по подбородку в рот. Как будто он сожрал напавшее на него животное, и он сплевывает скопившуюся во рту жидкость — старую слюну, кровь, — сплевывает вновь и вновь. Все куда-то пропадает. Левой рукой он трогает себя за шею, ее там нет.

На следующее утро Караваджо на каноэ осматривал берег в окрестностях коттеджа. Когда он выплыл на озеро, в бухте появилась женщина в другом каноэ и окликнула его. Рыжие волосы. Гладкая белая кожа, как у ведьмы. Шляпа, повязанная шарфом. Женщина помахала ему рукой с полнейшим доверием, означавшим, что человек, плывущий на каноэ по этому озеру, сразу же попадает в разряд своих и не вызывает ни малейших опасений, даже если каждый предмет его одежды украден из голубого комода в коттедже. Рубашка цвета лаванды, белые парусиновые брюки и теннисные туфли. Он перестал грести. После нескольких умелых ударов веслом она оказалась рядом с ним.

Она указала на каноэ. Здесь людей узнают по каноэ.

Женщина указала на стоявший рядом дом. Она была в купальнике и легкой юбке, босиком, на плече весло.

Капли воды стекали по коричневому дереву ей на кожу. Он смотрел на ее удивительно гладкое, без пор лицо, время от времени выныривающее из тени соломенной шляпы. Он решил не скрывать свой неопределенный статус.

Он снова посмотрел на нее, теперь по-другому — не обращая внимания на белую гладкую кожу и голые руки.

Она заслонила рукой глаза от солнца. Вопросительный взгляд.

Караваджо улыбнулся, он очень долго называл этот цвет голубым.

Приподняв весло, она положила его на колени и кивнула самой себе, почувствовав стену, которая только что возникла между ними. Их каноэ столкнулись, и она сделала гребок назад. Он никогда не слышал, чтобы кто-то вложил столько щедрости в одну фразу. Здесь замечательное место.

Она удивленно обернулась.

Она почувствовала его замкнутость. Она жила здесь одна, не видела никого неделями и подплыла слишком близко, говорила слишком громко. Пока она удалялась, он провожал взглядом ее хрупкую спину.

Караваджо смотрел на поверхность воды, словно та была живым существом, по спине которого он передвигался. Он не думал о сближении или разрыве, единственно возможным в данном случае был выбор между насилием или дружеским общением.

Когда Караваджо впервые обратил внимание на Патрика Льюиса, смотревшего на него из камеры напротив, он просто помахал ему рукой и отвел глаза. В тюрьме Караваджо большую часть времени спал беспокойным сном. Ночной свет в камерах и постоянный шум действовали ему на нервы. Но заключенному из камеры напротив, который пытался поджечь гостиницу «Маскока», приходилось еще хуже. Он всегда неподвижно сидел на кровати, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Когда Караваджо вернулся из тюремной больницы с зашитой после нападения шеей, Патрик его ждал. А на следующее утро, внезапно проснувшись от боли, Караваджо встретил ободряющий взгляд Патрика. Тот сидел на привычном месте и аккуратно курил, отводя руку с сигаретой далеко в сторону, когда выпускал дым.

Караваджо учился на вора в темных комнатах, свинчивая ножки с кухонного стола, снимая задние панели радиоприемников и днища тостеров. Он задергивал занавески, чтобы устранить любой намек на уличное освещение, и опустошал кухонные шкафы, а затем возвращал все на место, не забывая о предметах, лежавших на полу. Вот такой пелманизм. [7]Пока его жена спала, он выносил мебель из ее спальни и задвигал туда диван, менял картины на стене и салфетки на тумбочке.

При дневном свете он двигался медленно, будто хотел сохранить остатки энергии, — летучая мышь в посткоитальном полете. Он заходил в обивочную мастерскую, чтобы по заказу жены купить чехлы, и тут же начинал прикидывать, как вынести отсюда мебель: стулья через окно, а столик через дверь, наклонив на тридцать градусов вправо.

Будучи вором, он воспринимал мир как то, что находится вокруг него в радиусе двадцати футов.

Во время первого грабежа Караваджо повредил ногу, выпрыгнув из окна второго этажа. Он лежал на газоне в Уайтвейле на спине, со сломанной лодыжкой и рисунком Джеффри в руках. Пока он там лежал, хозяева вернулись домой и подняли крик, увидев усыпленную хлороформом собаку. На веранде зажглись огни, но, к счастью, его скрывала тень от дерева.

Два часа спустя он доковылял до каких-то длинных сараев и догадался об их назначении лишь по запаху. Хозяйство по выращиванию шампиньонов. Свет горел только в офисах и коридорах, а в длинных дортуарах, где росли грибы, всегда было темно. Он знал, что ему делать. В вестибюле висели каски с лампочками на батарейках. До рассвета оставалось совсем немного. Было воскресенье. Он может провести здесь спокойно целый день. Позже, при свете дня, он разрезал ботинок и носок. Наложил шину и примотал ее изоляционной лентой. Хуже боли был голод. Он посмотрел при свете на украденный рисунок — чистые линии, дрожащая подпись.

В сумерках он, прихрамывая, пробрался в огород на той стороне дороги, выдернул несколько морковок и сунул за пазуху. Попытался изловить курицу, но та пустилась наутек, оставив его ни с чем. Караваджо вернулся к скудному освещению в коридорах грибного хозяйства. Он просмотрел учетные карточки рабочих. Сальваторелли, Маскарделли, Дакила, Перейра, Де Франческа.Большинство из них были итальянцами, некоторые португальцами. От четырех до восьми человек в смене. Почувствовав себя увереннее, он осмотрел шкафы и ящики в офисе.