— Макаров! — вызвал Ян Яныч.
— Я не готов, уважаемый тов.
— Как знаешь. Ну, давай, Юрочка.
Виноградов оглядел каждого со значением, побарабанил пальцами по колену. Любитель пошутить, он не выносил и тени усмешки в свой адрес. Читал он громко, авторитетно:
Пока не гонимся за проком,
Пока прекрасен окоём,
Давайте думать о высоком
Предназначении своём.
Пока не съедена рублями
Опустошённая душа,
Письмо — любимой, строчку — маме
Доверь бумаге не спеша.
Пока ещё не вышло боком
За ложь, за песню с полным ртом,
Давайте думать о высоком,
О прочем — как-нибудь потом.
Юрочка опустил голову и нашарил стакан.
Алла Евтихиевна мечтательно повела глазами и возразила:
Когда еда с томатным соком
В твой полный рот погружена,
Давайте думать о высоком
Стакане крепкого вина.
Виноградов с негодованием выпрямился:
— Достала ты меня Аллочка! Ещё там. Ты зачем пришла! Если что не нравится, разберёмся тет-а-тет — А Карл тут причём…
А Карл подумал:
«Вот придут они к Алёше Королёву, и что, тоже будут себя так вести? Вряд ли. И Макаров читать не откажется».
— Может, Аллочка, прочтёшь что-нибудь, — попросил Тихомиров.
— Вот вам, — пожала плечами Алла Евтихиевна, — движение гортани:
Гордый гранд,
Между гланд
Есть обитель —
Вы любитель,
Ай не рад?
Силь ву пле,
На коле —
Нях под своды,
Там вам оды,
Прям в дупле.
Се ля ви:
У любви,
Как у пташки
Грудь в тельняшке
И крови.
Соломон
Шесть в ООН:
«Кем убита
Суламита,
Чай, ОМОН?»
Во дворе,
На траве,
Сам Невзоров
Ищет воров
На Литве.
Где чисты,
Я и ты,
Двое юных
Ждали в дюнах
Темноты.
Вся страна
Вышла на
Митинг в поле —
Надо, коли
Нет говна.
Сядем все!
По росе
Я без жалоб
Побежала б
Чтоб посе —
Ять добро,
Но мокро,
Стонет птица,
Да стучится
Смерть в ребро.
— Алла, это надо чем-то заесть, — сказал Ян Яныч.
— Пожалуйста, — Алла Евтихиевна отхлебнула полстакана. — Я лучше спою:
Вот он идёт, задевая хитоном
Тучные ветви с черешнями.
Ангел-хранитель, пред Богом проситель
За души за наши, за грешные.
Как время настанет, ключарь отпирает
Врата золотые ключом.
Ангел-хранитель по солнечным нитям
Придёт к нам и встанет за правым плечом.
Горе мне, горе, грехов моих море, —
Божия церковь мне их не простит.
Сын мною проклят, друг мною предан,
Невинный младенец во чреве убит.
Ангел-хранитель, пред Богом проситель
Молча стоял и печально глядел, —
Долго он слушал погибшую душу.
И горько заплакал, и не улетел…
Карл помнил, когда Алла это впервые пропела, и слёзы помнил, которые наворачивались. Знать бы, каково ей там, с этими стихами. Но знать не хотелось, а хотелось, чтобы они ушли, и сесть за стол, и охватить голову руками, и написать о них хорошо и серьёзно, отдать им долг. Но он понимал, что отдать долг не получится — то ли кишка тонка, то ли рылом не вышел, и получится просто подачка. Пусть это сделает Алёша Королёв, а он, Карл, подпишется не глядя.
— Ты чего, Карлик, скуксился? Не надо. Мы сейчас петь будем, — сказал Ян Яныч.
— А ты? Разве не почитаешь?
— Как скажешь.
Ян Яныч прокашлялся:
— Хорошо бы собаку купить. Бунин. Это эпиграф.
Зачерпнул — озёрной воды попил.
Нет камина — русскую затопил.
И собаку себе купил.
Что же дальше. Вслед за тобою в бег?
Веллингтон? Маркизские острова?
В Веллингтоне так же звучат слова,
Под Парижем так же растёт трава
И повсюду недолог век.
Десять лет в лесном костерке сожги.
И — неслышны станут твои шаги.
А дороги — так широки!
Топи да острова. Поброди окрест,
И узнаешь, один из ста,
Что бывает красная береста,
Что бывают гибельные места,
А других не бывает мест.
— А ещё? — попросил Карл. Он заволновался: помнил гибельные места на Пелусозере, в Карелии, видел воочию Ян Яныча, качающегося в челноке меж облаков…
— Это? — спросил Ян Яныч.
Месяц — прямо за кормой.
Сумерки, плыву домой,
Недалёкий путь.
Облетевшие леса,
Отлетают голоса,
И не повернуть…
Поутих былой задор.
Что за прихоть — всякий вздор
Рифмовать, молоть?
Для печали нет причин,
Может, лучше помолчим
До кончины вплоть?
Разве что, стишок в альбом…
Лунный свет стоит столбом,
Тянется за мной.
Как просторно, Боже мой!
Я теперь плыву домой
По воде земной.
В тишине вдруг проявился неслышимый ранее будильник. Он стучал громко и часто. «Девяносто в минуту», — определил Карл.
